бесформенные образы и беззвучные звуки, создававшие ощущение события чисто абстрактными средствами. Но постепенно перед Короналом стал вырисовываться ряд подвижных образов и ускользающих оттенков настроения, что превратилось в метафору чего-то совершенно конкретного: извивающихся, переплетающихся щупалец вроона.
— Делиамбр, ты?
— Я, мой лорд.
— Где?
— Здесь. Неподалеку от вас. Приближаюсь к вам.
Сообщение выражалось не речью, мысленной или какой-нибудь еще, а посредством грамматики меняющихся световых пятен и состояний души, имевших недвусмысленное значение. Вскоре сновидение покинуло Валентина; он некоторое время лежал неподвижно, на грани между сном и бодрствованием, обдумывая увиденное, и впервые за несколько недель почувствовал некоторую надежду.
Утром, когда Слит собирался сворачивать лагерь, Валентин сказал:
— Нет. Я собираюсь остаться здесь еще на несколько дней. Может быть, даже подольше.
Лицо Слита выразило сомнение и замешательство. Впрочем, он быстро справился со своими чувствами, кивнул и отошел к скандарам распорядиться, чтобы те не убирали палатки.
Карабелла заметила:
— Я вижу по вашему лицу, мой лорд, что ночью вы получили какие-то известия.
— Делиамбр жив. Он со всеми остальными следует за нами, пытается нас догнать. Но мы слишком часто и резво передвигаемся, и им никак не удается нас достичь. Как только они засекают нас, мы начинаем движение в новом направлении. Если мы останемся на месте, они нас отыщут.
— Значит, ты разговаривал с врооном?
— С его образом, с его тенью. Но то была истинная тень, его образ. Скоро он будет с нами.
Валентин на деле не сомневался в этом. Однако миновал день, второй, третий. Каждую ночь он надевал обруч и посылал сигнал, но не получал ответа. Скандары стали рыскать по джунглям, как взбудораженные животные; Слит становился все более нетерпеливым и беспокойным и бродил где-то часами, несмотря на страх перед метаморфами, в котором не стыдился признаться. Карабелла, заметив растущую напряженность, предложила тряхнуть стариной и пожонглировать втроем, чтобы отвлечься от забот; но Слит сказал, что у него нет настроения, а Валентин, уступивший ее просьбе, оказался настолько неловок из-за недостатка практики, что уже через пять минут решил плюнуть на забаву, несмотря на все уговоры Карабеллы.
— Ну конечно, ты совсем отвык! — сказал она. — Неужели ты думаешь, что навыки могут оставаться на высоте без шлифовки? Но они возвращаются, если над ними поработать. Вот, Валентин: лови! Лови! Лови!
Она говорила чистую правду. Небольшое усилие — и он вновь начал ощущать, как когда-то давно, что союз руки и глаза может доставить его туда, где время не имеет значения, а все пространство становится одной-единственной точкой в бесконечности. Скандары, которые хоть и знали о том, что жонглирование когда-то было ремеслом Валентина, были просто поражены, увидев, что проделывает Коронал, и с нескрываемым любопытством и восхищением наблюдали за тем, как Валентин и Карабелла перебрасываются кучей самых разнообразных предметов.
— Хей! — кричала она. — Хей! Хей! — и вела его ко все более сложным трюкам, несравнимым с теми, которые она обычно выполняла в старые, добрые времена, поскольку обладала по-настоящему высоким мастерством; они были элементарными даже в сравнении с прошлым уровнем Валентина, который никогда и не мечтал сравняться с Карабеллой в жонглировании. Но для того, кто не жонглировал по- настоящему уже лет десять, подумал Валентин, игра — честная. Через час он взмок от дождя и пота, но за последние несколько месяцев ни разу не чувствовал себя лучше.
Появился Слит и, поглядев на них, казалось, стал потихоньку избавляться от беспокойства и мрачного настроения; через некоторое время он подошел поближе, и Карабелла кинула ему нож, дубинку и топорик, а он небрежно поймал их и начал вплетать в веселый, крутой каскад, к которому добавил еще три предмета, переброшенные ему Валентином. В лице Слита замечалось, пожалуй, некоторое напряжение, хотя десять лет назад от него не было и следа, кроме, возможно, тех случаев, когда он выполнял свой коронный номер с жонглированием вслепую, но тем, похоже, и ограничился.
— Хей! — крикнул он, посылая дубинку и топорик обратно Валентину, и, не дождавшись, пока Коронал их поймает, безжалостно бросил еще два предмета. Потом все трое продолжали жонглировать уже на полном серьезе, будто были бродячими жонглерами и репетировали выступление перед королевским двором.
Виртуозность Слита вдохновила Карабеллу на еще более изощренные трюки, что, в свою очередь, заставило того прибавить оборотов, и вскоре Валентин почувствовал, что ему за ними не угнаться. Но все равно он старался держаться вровень, проявляя при этом замечательное усердие, и лишь раз уронил какой-то предмет, пока не обнаружил, что его бомбардируют с обеих сторон смеющаяся Карабелла и невозмутимый, напористый Слит; и вдруг ощутил, что его руки ниже локтей ничего не чувствуют, и уронил все на землю.
— Ах, мой лорд, так не годится! — громыхнул чей-то грубый, удивительно знакомый голос.
— Залзан Кавол! — воскликнул Валентин изумленно и радостно.
Огромный скандар вприпрыжку подбежал к нему, торопливо сделал знак звездного огня, подобрал все предметы, которые уронил Валентин, и с какой-то одержимостью принялся кидать их Слиту и Карабелле своими четырьмя руками в том бешеном ритме, который мог заставить любого жонглера-человека, независимо от его мастерства, работать на пределе возможностей.
Валентин всмотрелся в джунгли и увидел всех остальных: Лизамон Хултин с врооном, вцепившимся ей в плечо, Тунигорна, Тисану, Эрманара, Шанамира и других, что выскакивали под дождь из помятого, забрызганного грязью флотера, остановившегося неподалеку. Валентин обнаружил, что здесь все те, кого он оставил в Гихорне; наконец-то они собрались вместе.
— Доставайте вино! — крикнул он. — Это надо отпраздновать! — Он бегал между ними, обнимая то одного, то другого, приподнялся на цыпочки, чтобы обхватить руками великаншу, радостно хлопнул по спине Шанамира, торжественно обменялся рукопожатием с исполненным достоинства Эрманаром, обнял Тунигорна так крепко, что человек послабее мог бы задохнуться.
— Мой лорд, — рявкнула Лизамон, — пока жива, больше никуда не отпущу вас одного! При всем моем уважении, мой лорд. Никогда больше! Никогда!
— Если бы я только знал, мой лорд, — проговорил Залзан Кавол, — когда вы сказали, что уйдете вперед на один дневной переход к Стейшу, что будет буря такой силы, а мы не увидим вас столько недель, — ах, мой лорд, грош цена телохранителям, которые отпустили вас таким образом. Когда Тунигорн сказал, что вы пережили бурю, но подались в Пьюрифайн, не дождавшись нас… ах, мой лорд, мой лорд, не будь вы моим господином, я бы не знаю что с вами сделал, когда бы догнал, поверьте, мой лорд!
— А ты простишь мне мое бегство? — спросил Валентин.
— Ах, мой лорд!
— Ты же знаешь, что у меня и в мыслях не было расставаться с вами надолго. Потому я и отослал назад Тунигорна, чтобы он отыскал вас и привел ко мне. И каждую ночь я отправлял послания — надевал обруч, напрягал все душевные силы, чтобы найти вас и прикоснуться к вам… к тебе, Делиамбр, и к тебе, Тисана.
— Эти послания доходили до нас, мой лорд, — сказал Делиамбр.
— Неужели?
— Каждую ночь. Мы очень радовались, зная, что вы живы.
— И не отвечали?
— Ах, мой лорд, мы каждый раз отвечали, — сказал вроон. — Но мы знали, что не можем пробиться, потому что мои силы слишком малы, чтобы преодолеть такое расстояние. Мы отчаянно хотели сказать вам, чтобы вы оставались на месте и дожидались нас; но каждый день вы уходили все дальше в джунгли, и никак невозможно было вас удержать; и перехватить вас мы не могли, а я не сумел достучаться до вашего разума, мой лорд. Не сумел.
— Но в конце концов ты до меня добрался.
