КЛЕТЧАТЫЙ (благодушно разглагольствует): Напрасно беспокоитесь, Феликс Александрович. Это он, конечно, целился не в вас. Если бы он целился в вас, вы бы уже у нас тут похолодели… А вот в кого он целился — это вопрос! Конечно, у нас здесь теперь один лишний, но вот кого он считает лишним?..
ФЕЛИКС: Зверье… Ну и зверье… Прямо вурдалаки какие-то… Клетчатый:
А как же? А что прикажете делать? У меня, правда, опыта соответствующего пока нет. Не знаю, как это у них раньше проделывалось. Я ведь при источнике всего полтораста лет состою.
Феликс смотрит на него с ужасом, как на редкостное и страшное животное.
КЛЕТЧАТЫЙ: Сам-то я восемьсот второго года рождения. Самый здесь молодой, хе-хе… Но здесь, знаете ли, дело не в годах. Здесь главное — характер. Я не люблю, знаете ли, чтобы со мной шутили… Быстрота и натиск прежде всего, я так полагаю. Извольте, к примеру, сравнить ваше нынешнее положение с тем, как я себя вел при аналогичном, так сказать, выборе. Я тогда в этих краях по жандармской части служил и занимался преимущественно контрабандистами. И удалось мне выследить одну загадочную пятерку. Пещерка у них, вижу, в Крапивкином Яру, осторожное поведение… Ну думаю, тут можно попользоваться. Выбрал одного из них, который показался мне пожиже, и взял. Лично. А взявши — обработал. Ну-с, вот он мне все и выложил… Заметьте, Феликс Александрович: то, что вам нынче на блюдечке преподнесли по ходу обстоятельств, мне досталось в поте лица… Всю ночь, помню, как каторжный… Однако в отличие от вас я быстро разобрался, что к чему. Там, где место пятерым, — шестому не место.
ФЕЛИКС: Так вот почему этот идиот на меня кинулся… Со стамеской своей…
КЛЕТЧАТЫЙ: Не знаю, не знаю, Феликс Александрович… У него опыт! С одна тысяча двести восемьдесят второго годика! Такое время при источнике удержаться — это надобно уметь!
ФЕЛИКС: Костя? С тысяча двести?…
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (бодро): Так! Давайте заканчивать. Феликс Александрович, вы — сюда. Итак… с вашего позволения, я буду сразу переводить на русский… м-м-м… «В соответствии с основным… э-э-э… установлением… а именно, с параграфом его четырнадцатым… э-э… Трактующим о важностях…» Проклятие! Как бы это… Князь, подскажите, как это будет лучше, — «Ахе-ллан»?
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Да пропустите вы всю эту белиберду, магистр! Кому это нужно? Давайте суть и своими словами!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Хорошо, я самую суть. Случай чрезвычайный, присутствуют все пятеро, каждый имеет один голос. Очередность высказываний произвольная либо по жребию, если кто-нибудь потребует. Прошу.
КУРДЮКОВ (свистящим шепотом): Я протестую!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: В чем дело?
КУРДЮКОВ: Он же не выбрал! Он должен сначала выбрать!
НАТАША (глядясь в зеркальце): Ты полагаешь, котик, что он выберет смерть?
Все, кроме Курдюкова и Феликса, улыбаются.
КУРДЮКОВ: Я ничего не полагаю! Я полагаю, что должен быть порядок! Мы его должны спросить, а он должен ответить!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Ну хорошо. Принято. Феликс Александрович, официально осведомляемся у вас, что вам угодно выбрать: смерть или бессмертие?
Белый, как простыня, Феликс откидывается на спинку стула и хрустит пальцами.
ФЕЛИКС: Объясните, хоть что все это значит!
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с досадой): Вы прекрасно понимаете! Если вы выбираете смерть, то вы умрете, и тогда голосовать нам, естественно не будет надобности. Если же вы выберете бессмертие, тогда вы становитесь соискателем, и дальнейшая ситуация подлежит обсуждению.
Пауза.
ИВАН ДАВЫДОВИЧ (с некоторым раздражением): Неужели нельзя обойтись без этих драматических пауз?
НАТАША (тоже с раздражением): Действительно, Феликс! Тянешь кота за хвост…
ФЕЛИКС: Я вообще не хочу выбирать.
КУРДЮКОВ (хлопнув себя по коленям): Ну вот и прекрасно! И голосовать нечего!
НАТАША: Феликс, ты доиграешься! Здесь тебе не редколлегия!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Феликс Александрович, что это? Шутка? Извольте объяснить…
КУРДЮКОВ: А чего объяснять? Чего тут объяснять? Он же этот… Гуманист! Тут и объяснять нечего! Бессмертия он не хочет, не нужно ему бессмертие, а отпустить его нельзя… Так чего тут объяснять?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Вы, Феликс Александрович, неудачное время выбрали для того, чтобы оригинальничать…
ФЕЛИКС: Я в эту игру играть не намерен.
НАТАША (нежно): Это же не игра, дурачок! Убьют тебя — и все. Потому что это не игра. Это кусочек твоей жизни. Может быть последний.
КУРДЮКОВ: А что она вмешивается? Что она лезет? Где это видано, чтобы уговаривали?
НАТАША (указывает пальцем на Феликса): Я — за него.
КУРДЮКОВ: Не по правилам!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Магистр, а может быть, Феликс Александрович плохо себе представляет конкретную процедуру? Может, нам следует ввести его в подробности?
ИВАН ДАВЫДОВИЧ: Может быть. Попробуем. Итак, Феликс Александрович, когда вы выбрали бессмертие, вы тотчас становитесь соискателем. В этом случае мы утверждаем вашу кандидатуру простым большинством голосов, и тогда вам с господином Курдюковым, как самым старшим, останется решить вопрос между собой. Это может быть поединок, это может быть жребий — как вы договоритесь. Мы же со своей стороны сосредотачиваем усилия на том, что ваше… э… соревнование… не вызвало нежелательных осложнений. Обеспечение алиби… Избавление от мертвого тела… Необходимые лжесвидетельства… И так далее. Процедура вам ясна?
ФЕЛИКС (решительно): Делайте, что хотите. В шестой лишний я с вами играть не буду.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (потрясенный): Вы отказываетесь от шанса на бессмертие?
Феликс молчит.
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (с восхищением): Господа! Да он же любопытная фигура! Вот уж никогда бы не подумал! Писателишка, бумагомарака!.. Вы знаете, господа, я тоже за него. Я — консерватор, господа, я не поклонник новшеств, но такой поворот событий! Или я ничего не понимаю, или теперь уже новые времена наступили, наконец… Хомо новус?
КУРДЮКОВ (скулит): Да какой он там хомо новус! Что вам, глаза позалепило? Продаст же он вас! Продаст! Для виду согласится, а завтра продаст! Да посмотрите вы на него! Ну зачем ему бессмертие? Он же гуманист, у него принципы! Феликс, ну скажи ты им, ну зачем тебе бессмертие, если у тебя руки будут в крови? Ведь тебе зарезать меня придется, Феликс! Как ты своей Лизке в глаза посмотришь?
НАТАША: А что это он вмешивается? Что он лезет? Где это видано, чтоб отговаривали?
КУРДЮКОВ (не слушая): Феликс! Ты меня слушай, ведь тебя знаю, тебе же это не понравиться. Ведь бессмертие — это не жизнь, это совсем иное существование! Ведь я же знаю, что ты больше всего ценишь. Тебе дружбу подавай, любовь… А ведь ничего этого не будет! Откуда? Всю жизнь скрываться — от дочери, от внуков… Они же постареют, а ты — нет! От властей скрываться. Феликс! Лет десять на одном месте — больше нельзя. И так веками, век за веком! (Зловеще). А потом ты станешь такой, как мы. Ты станешь такой, как я!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Неплохо изложено. Я бы еще добавил из Шмальгаузена: «Природа отняла у нас бессмертие, давши взамен любовь». Но ведь и наоборот, господа! И наоборот!
КУРДЮКОВ (не слушая): Это же нужен особый талант, Феликс, — получать удовольствие от бессмертия!
ФЕЛИКС: Что ты меня уговариваешь? Ты своих динозавров уговаривай, чтобы они от меня отстали! Мне твое бессмертие и даром не нужно!
ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ: Не увлекаетесь ли вы, Феликс Александрович? Как-никак, бессмертие есть заветнейшая мечта рода человеческого! Величайшие из величайших по пояс в крови не постеснялись бы пойти за бессмертием!.. Не гордыня ли вас обуревает, Феликс Александрович?
