солдат, но не солдаты. Мы не солдаты, потому что солдаты – мужчины. А мы, командир, не мужчины.
На мгновение наступила тишина, потом меня прорвало, и я рявкнул, надрывая легкие:
– Да почему вы решили, что вы не мужчины?
Ванг Хси посмотрел на меня удивленно, но ответил опять негромко и спокойно:
– Вы знаете почему. Вы ведь видели наши спецификации, командир. Мы не мужчины, не настоящие мужчины, потому что не можем воспроизводить себе подобных.
Я заставил себя сесть и осторожно опустил трясущиеся ладони на колени.
– Мы стерильны, как кипяток, – услышал я голос Юсуфа Ламеда.
– Во все времена множество мужчин, – начал я, – не могли...
– Дело не во множестве мужчин, – прервал меня Вейнстайн. – Эта проблема касается нас всех.
– Нулем ты был, и в нуль обратишься, – пробормотал Ванг Хси. – Могли хотя бы некоторым из нас дать шанс. У нас могли получиться не такие уж и плохие дети.
Роджер Грей шарахнул по стулу огромным кулаком.
– В том-то и дело, Ванг! – яростно воскликнул он. – Дети могут оказаться слишком хороши. Наши дети могут получиться лучше – и что тогда станет делать эта гордая и заносчивая раса реалов, которая так любит наделять низшие существа кличками?
Я сидел, снова глядя на них, но теперь видел совсем другую картину. Я видел не медленно ползущую ленту конвейера с человеческими органами и тканями, над которыми корпят усердные биотехники. Я видел не помещения, где десятки взрослых мужских тел плавают в питательном растворе, подключенные к обучающей машине, которая круглые сутки вдалбливает в них тот минимум необходимой информации, без которой это тело не сможет заменить человека на самом кровавом участке боевого периметра.
На этот раз я увидел казармы, полные героев, причем многие из них в двух или трех экземплярах. И сидят они, кляня судьбу, как клянут ее в казармах на любой планете, будь ты на вид герой или нет. Но их проклятия вызваны унижениями, которые прежде солдатам и не снились – унижениями, затрагивающими саму суть человеческой личности.
– Значит, вы полагаете, – проговорил я негромко, несмотря на заливающий лицо пот, – что вас сознательно лишили способности воспроизводить себе подобных?
Вейнстайн скривился:
– Пожалуйста, командир. Только не надо сказок.
– Вам никогда не приходило в голову, что сейчас главной проблемой нашего вида стало размножение? Поверьте, парни, что сейчас только об этом и говорят. Школьные дискуссионные команды на окружных соревнованиях обсуждают эту тему от корки до корки; каждый месяц даже археологи и ботаники, изучающие грибы, выпускают книги, где пишут об этом со своей точки зрения. Каждый знает, что если мы не справимся с проблемой воспроизводства, то эотийцы нас уничтожат. Неужели вы всерьез думаете, что при подобных обстоятельствах хоть кому-то будет сознательно отказано в возможности иметь потомство?
– Да что могут на общем фоне значить несколько мужчин-нулей? – взъярился Грей. – В новостях говорили, что за последние пять лет банки спермы никогда не были настолько полны. Мы им не нужны.
– Командир, – обратился ко мне Ванг Хси, выставив треугольный подбородок. – Позвольте и мне задать вам вопрос. Неужели вы искренне полагаете, будто мы поверим, что наука, способная воссоздать живое, высокоэффективное человеческое тело со сложной пищеварительной и сложнейшей нервной системой – и все это из кусочков мертвой и разлагающейся протоплазмы – не в силах хотя бы один-единственный раз воспроизвести и половые клетки?
– Вам придется мне поверить. Потому что это именно так.
Ванг сел, остальные тоже. На меня они больше не смотрели.
– Неужели вы никогда не слышали о том, – взмолился я, – что суть индивидуума заключена в его половых клетках в гораздо большей степени, чем в любых других частях его организма? Что некоторые биологи-чудаки даже считают, будто наши тела, и тела всех других существ, есть лишь переносчики, временные прибежища, с помощью которых половые клетки воспроизводят сами себя? И вообще это сложнейшая из всех биотехнических загадок! Поверьте мне, парни, – страстно добавил я, – что когда я говорю, что биология еще не решила проблему половых клеток, я говорю правду. Я точно это знаю.
Это их добило окончательно.
– Слушайте, – продолжил я. – У нас есть одна общая черта с эотийцами. Насекомые и теплокровные животные бесконечно далеки друг от друга. Но только у общественных насекомых и общественных животных вроде человека можно обнаружить индивидуумов, которые, хотя и не участвуют лично в цепочке воспроизводства, тем не менее жизненно важны для своего вида. Например, воспитательница детского сада – бесплодная, но несомненно незаменимая для формирования личностей и даже психики детей, о которых она заботится.
– 'Лекция по ориентации для заменителей солдат номер четыре', – сухо произнес Вейнстайн. – Он вычитал все это в книжке.
– Я был ранен, – заявил я. – Я был серьезно ранен пятнадцать раз. – Я встал и принялся закатывать рукав. Он оказался мокрым от пота.
– Мы и так видим, что вы были ранены, командир, – неуверенно проговорил Ламед. – Это ясно по вашим медалям. И вам незачем...
– И после каждого ранения меня латали, и я становился как новенький. Даже лучше. Взгляните на эту руку. – Я согнул ее, демонстрируя. – До того, как старая рука сгорела в небольшой стычке шесть лет назад, я не мог нарастить на ней такие мускулы. К культе мне приделали руку лучше прежней, а рефлексы у меня, уж поверьте на слово, никогда не были столь хороши, как сейчас.
– Но что вы имели в виду, – начал Ванг Хси, – когда говорили, что...
– Пятнадцать раз я был ранен, – перебил я его, возвысив голос, – и четырнадцать раз меня восстанавливали. Но в пятнадцатый раз... Что ж, в пятнадцатый раз я получал рану, перед которой медики оказались бессильны. И они ничем не смогли мне помочь.
Роджер Грей открыл рот.
– К счастью, – прошептал я, – эта рана оказалась не на заметном месте.
Вейнстайн захотел меня о чем-то спросить, но передумал и сел. Но я сказал то, что он хотел узнать.
– Нуклеонная гаубица. Потом выяснили, что у нее был дефектный снаряд. Он убил половину команды на нашем крейсере второго класса. Я не погиб, но оказался на пути нейтронного пучка, вылетевшего назад.
– И этот пучок... – Ламед что-то быстро подсчитал в уме. – Это пучок стерилизовал бы любого на расстоянии менее двухсот футов. Если только на вас не был надет...
– Не был. – Я перестал потеть. Все кончилось. Я раскрыл свой драгоценный секрет и теперь смог глубоко вдохнуть. – Так что как видите... во всяком случае, я знаю, что эту проблему еще не решили.
Роджер Грей встал.
– Эй, – сказал он и протянул руку. Я пожал ее. Нормальная рука, разве что чуточку сильнее обычной.
– Экипажи 'рогаток', – добавил я, – набираются из добровольцев. Кроме двух категорий: командиров и заменителей солдат.
– Наверное, по той причине, что человечеству легче всего ими пожертвовать? – спросил Вейнстайн.
– Правильно, – согласился я. – Потому что человечеству легче всего ими пожертвовать.
Он кивнул.
– Ну, черт бы меня побрал, – рассмеялся Ламед, тоже поднимаясь и протягивая мне руку. – Добро пожаловать в наш город.
– Спасибо, – отозвался я. – Сынок.
Он изумился, услышав последнее слово.
– Осталось рассказать совсем немного, – объяснил я. – Никогда не был женат, а в увольнениях был слишком занят в барах и всячески развлекаясь, чтобы заглянуть в банк спермы.
– Ого, – произнес Вейнстайн и указал на стену толстым пальцем. – Значит, вот оно как?
– Вот именно. Это и есть моя Семья. Единственная, которая у меня когда-либо будет. А этих штучек, – я
