должны быть людьми.
– Будьте любезны указать нам, – просят бульбы через моего сына-переводчика, – где это сказано, и в какой книге, что евреи обязаны быть людьми. Назовите авторитетный источник, приведите цитату.
На этом месте подходит заместитель Председателя и извиняется перед председателем комиссии. Заместитель Председателя принадлежит к типу ученых мужей, которые получают высокие степени и награды.
– Вы меня простите, – вступает он, – но вы выражаетесь не совсем ясно. На самом деле все просто. – Он поворачивается к бульбам. – Тот не может быть евреем, кто не рожден еврейской матерью. Это самое древнее, самое фундаментальное определение еврея.
– А с чего это вы взяли,–интересуются бульбы, – будто мы рождены не еврейскими матерями? Мы привезли с собой свидетельства о рождении.
Тут начинается бардак. Компания делегатов в хаки орет и топает ногами. Другая компания, пейсатых и в меховых шапках, плюется и визжит, что все это мерзость. Везде кипят споры. Спорят здесь, спорят там, спорят по двое, по трое, по двадцать пять, спорят о биологии и об истории.
Мой сосед, с которым я не перебросился и словом, поворачивается ко мне и тычет мне пальцем в грудь:
– Если вы займете эту позицию, то каким образом согласуете вы ее с известным решением, взять хотя бы для примера…
А бронштейнисты-троцкисты завладели микрофоном и пытаются провести свою резолюцию по Уганде и Родезии.
Наконец восстанавливается подобие порядка, и кто-то предлагает аккредитацию бульб решить всеобщим голосованием. “Аккредитацию как кого? – интересуются из зала, – как делегатов или как евреев? Их приняли как делегатов, а кто мы такие, чтобы судить о евреях?”
“Я принимаю их как евреев в религиозном отношении, – раздается голос, – но не в биологическом”. “Это что еще за биологическое отношение, – кричит делегат с другого конца зала, – вы имеете в виду не биологию, вы имеете в виду расу, вы расист!”
Ясно: сколько делегатов, столько и мнений. А председатель, там, наверху, стоит и не знает, как поступить.
Вдруг один из бульб забирается на платформу, берет маленьким щупальцем микрофон и шепчет в него:
Сам по себе перевод этой строки ничего особенного не означает: “Вот стою я перед Тобой”. Но какой еврей не будет ею тронут? “Модэ ани л'фонэха”, – в молитве обращается еврей к Богу, благословенно Имя Его. И это мы слышим сейчас в зале.
Не надо разговоров о расе, говорит бульба, не надо разговоров о религии, не надо разговоров о философии. Я утверждаю: я еврей по существу и по духу.
Как евреи, принимаете вы меня или отвергаете? Никто не может ответить.
Конечно, все это нисколько не приближает съезд к Израилю, к возвращению из Третьего Изгнания. Но, с одной стороны, ясно, что от вопроса не отмахнуться, а с другой – что пора его решить. Надо только выяснить: что же такое в нашу космическую эпоху представляет собой еврей?
И так, как Моисей выжимал из камня воду, так и нам предстоит выдаивать капли мудрости.
Высокий раввинат подбирают так, чтобы его состав хоть немного устроил каждого. Правда, это значит, что ученые мужи не хотят разговаривать друг с другом. Тут и рабби с Тау Кита, и президент унитарианской еврейской теологической семинарии, и Мистический рабби Борнео. И так далее, и так далее. Две женщины: одна для удовлетворения большинства Реконструкционистов, другая – специально для богатых ашкенази Майами. И наконец рабби с Венеры Джозеф Смолмэн.
Хотите кое-что узнать? Рабби Смолмэна поддерживали бульбы, а это мой Аарон Давид убедил их.
– Мы добились! –воскликнул он тем вечером, и глаза его танцевали, как метеориты.
Я пытался успокоить его.
– Ты думаешь, это все равно, что перейти Красное море? Зачем рабби Смолмэну заставлять евреев считать шесть коричневых подушек своими собратьями?
– Как зачем, папа! Ради справедливости!
Когда сын такой, отец может гордиться. Но надо вам сказать, мне все-таки было грустно. Ведь стоит раздаться слову “справедливость”, рано или поздно кто-то поплатится головой.
Но то, что день ото дня происходило на съезде, было как воплощенная легенда. Это было все равно, что найти реку Саббатион, увидеть ее бурлящей и кипящей и швырять камни каждый день, кроме субботы. Такую историю рассказали бульбы!
Они прилетели на четвертую планету звезды Ригель-4, может быть, восемь сотен лет назад. Первоначально они жили в Парамусе, штат Нью-Джерси; всю их коммуну выселили для улучшения проезда к мосту Джорджа Вашингтона. Но должны же они где-нибудь жить, верно? Так почему не на Ригеле?
Беда заключалась в том, что единственную пригодную для жизни планету в системе Ригеля уже занимала разумная раса коричневых существ с короткими щупальцами, которые звали себя бульбами. Это был малоразвитый народ, кормившийся с земли, ну и, может быть, мельница здесь, маленький заводик там. Евреи из Парамуса хотели жить самостоятельно, никому не мешая, но бульбы отнеслись к ним так гостеприимно, так приглашали поселиться с ними, что те посмотрели друг на друга и сказали: почему бы нет?
Евреи построили маленький коммерческий космопорт, дома, дворец культуры…
Здесь один из членов раввината наклоняется вперед и перебивает рассказчика:
– Пока это происходило, вы выглядели как евреи? Я имею в виду, вы были похожи на привычных нам евреев?
– Более или менее. Полагаем, мы особенно походили на евреев из Нью-Джерси.
– Этого достаточно. Продолжайте.
Первые сто – сто пятьдесят лет царили счастье и благополучие. Евреи процветали, бульбы процветали, и между ними – мир да любовь. С помощью евреев бульбы многому научились и многого достигли. У них появились фабрики, у них появились заводы, у них появились банки, вычислительные центры и автомобильные свалки. У них появились большие войны, большие депрессии, большие диктаторы. И они начали задумываться: кто виноват? Есть ли какой-нибудь другой ответ на этот вопрос? Ответ только один. Евреи, разумеется. Философы и чернь вспомнили: до евреев все было тихо-спокойно. Так на Ригеле-4 произошел первый погром.
А лет через двадцать после того, как правительство принесло извинения и даже помогло похоронить мертвых, произошел второй погром. Потом третий, четвертый… К тому времени правительство перестало приносить извинения.
Появились трудности с работой, появились гетто, иногда появлялись даже концентрационные лагеря.
Не то чтобы все это было ужасно, нет. Были и светлые моменты. Правительство убийц могло смениться правительством почти порядочным, скажем, просто насильников. Евреи Ригеля оказались в положении евреев Йемена и Марокко восемнадцатого века. Они выполняли самые грязные, самые низкооплачиваемые работы. Все плевали в них, и они плевали сами на себя.
Но евреи сохранились, хоть не сохранилось ни одного целого Талмуда, ни одной Торы в синагоге. Летели века. И вот недавно к власти пришло новое, просвещенное правительство. Оно вернуло евреям гражданство и разрешило им послать делегацию на Неосионистский съезд.
Беда заключалась лишь в том, что к тому времени евреи выглядели, как самые обыкновенные бульбы, причем как самые слабые, самые бедные бульбы, бульбы самого низкого сорта.
Но то же происходило с евреями в других местах! Евреи всегда приспосабливались! Разве не было светловолосых евреев в Германии, рыжих евреев в России, черных евреев – фалашей –в Эфиопии, высоких горских евреев на Кавказе? Разве не было евреев, поселившихся в Китае еще при династии Хань и известных в этой земле как “Тай Чин Чао”? А голубые евреи, сидящие на этом самом съезде? Тут их снова
