— Поищи где-нибудь в другом месте, Риальто, если тебе так хочется, — добродушным тоном посоветовал Аш-Монкур, — ты делаешь поистине полезное дело! Если найдешь еще одну грубую подделку или просто заподозришь, что дело нечисто, зови меня на подмогу. Всего наилучшего.
С этими словами Аш-Монкур исчез столь же неожиданно, как и появился, оставив Йаа-Йимпе и его гостей стоять с разинутыми ртами. Риальто медленно вернулся к котловану. Ошерл стоял перед своей хижиной и задумчиво смотрел на небо. Шалуке Пловчиха сидела, поджав ноги, перед шатром и ела виноград. У ямы появился запыхавшийся Ум-Фоад.
— Риальто, что значат эти слухи?
— У меня нет времени на слухи, — отрезал Риальто. — Но ты можешь остановить раскопки.
— Так скоро? А как же фонарь Короля-Облака?
— Я склоняюсь к мысли, что это миф. Мне нужно вернуться и еще раз свериться с моими справочниками.
— В таком случае я требую полной уплаты всего, что мне причитается.
— Разумеется. Ты принес счет?
— Я не стал выписывать официальный документ. Однако причитающаяся мне сумма составляет пятьдесят два золотых зикко.
— Это натуральный грабеж! — возмутился Риальто. — Ты нигде не ошибся?
— Я включил в сумму использование моей землей и любование ею, как днем, так и ночью, стоимость рабочей силы, стоимость восстановления первоначального вида территории и зеленых насаждений; оплату моих собственных услуг в качестве надзирающего лица и консультанта, небольшой гонорар деревенским чиновникам, налоги и…
Риальто поднял руку.
— Ты уже наговорил мне больше, чем я хочу слышать. Я же, со своей стороны, хотел бы получить в качестве сувенира детскую плошку.
Усы Ум-Фоада снова встопорщились.
— Ты шутишь? Это старинная вещь, которую я оцениваю по меньшей мере в десять зикко!
— Как скажешь.
Ум-Фоад отыскал плошку и вручил ее Риальто.
— А теперь давай сюда мои денежки, да смотри, не обсчитайся.
Риальто передел ему кошель. Ум-Фоад пересчитал содержимое и остался доволен. Он поднялся на ноги.
— Я рассчитываю, что ты освободишь территорию.
— В самом ближайшем времени.
— С полуночи я вновь начну брать с тебя плату.
Ум-Фоад решительно распрощался с чужеземцами, затем подошел к яме, позвал работников, и вся компания отправилась в деревню.
Розово-красное солнце клонилось к западу. С прекращением раскопок вокруг воцарилось зловещее безмолвие. Риальто в задумчивости стоял на краю ямы. Шалуке Пловчиха нежилась на ковре перед шатром. Ошерл стоял на пороге хижины, с рассеянным видом глядя куда-то вдаль.
Риальто глубоко вздохнул и обратился к Ошерлу:
— Ну что, я жду, что ты скажешь.
Взгляд сандестина стал расплывчатым.
— Ах да… Рад слышать, что Йаа-Йимпе снова в добром здравии.
— И только? Что-то ты слишком спокоен. А про Персиплекс ты ничего не хочешь мне сказать?
Ошерл почесал щеку.
— Ты что, не сумел договориться с Йаа-Йимпе?
— А зачем мне было с ним договариваться, если он нашел фальшивый Персиплекс?
— В самом деле? Разве Риальто под силу определить это с одного взгляда?
Риальто сокрушенно покачал головой.
— Ты, мой дорогой, сам расписался в том, что это подделка, когда позволил найти его в том же слое, в котором была детская плошка.
— Неправда! Ты сам видел, плошку нашли в более глубоком слое.
— Вот именно. Это один и тот же уровень, а их должны бы разделять футов шесть, если не больше.
— Гм, — пробормотал сандестин. — В твои рассуждения где-то вкралась ошибка. Нельзя делать выводы о таких важных вещах по детским плошкам.
— На самом деле вы с Сарсемом проявили неосмотрительность, хотя, я уверен, вы пребывали в восторге от своей выдумки. Так и вижу, как вы с ним хихикали и подталкивали друг друга локтями, предвкушая горе бедного Риальто.
— И снова ты заблуждаешься! — воскликнул уязвленный Ошерл. — Все приготовления были сделаны честь по чести! И потом, твоим теориям недостает доказательств. Эта твоя плошка могла быть имитацией старинного стиля или просто храниться где-то на протяжении одной эры, а уж потом угодить на морское дно!
— Ошерл, твои слова граничат с нелепостью. Мои, как ты выразился, теории зиждутся на двух основаниях: первое — логические умозаключения, а второе — простая наблюдательность. Предмет, который ты позволил найти Иаа-Йимпе, предположительно обладал сходством с Персиплексом — настолько, что ввел в заблуждение даже Аш-Монкура. Но не меня.
Ошерл озадаченно захлопал глазами.
— Неужели у Аш-Монкура настолько плохое зрение, а у тебя — настолько хорошее?
— Я не просто мудр и справедлив, я еще и рассудителен. Аш-Монкур же может похвастаться только примитивной животной хитростью, которая лишь немногим превосходит твою.
— Ты так ничего толком и не рассказал.
— У тебя что, нет глаз? Фальшивый Персиплекс болтался на ремешке на шее у Йаа-Йимпе — горизонтально. Между тем подлинный Персиплекс постоянно находится в вертикальном положении, чтобы священные письмена не могли быть неверно прочитаны. Аш-Монкур не обратил на это внимания, и я рад, что он был так вульгарно тороплив. Ну, что теперь скажешь?
— Я должен тщательно все обдумать.
— Остаются еще два вопроса. Во-первых, где Персиплекс, у тебя или у Сарсема? Во-вторых, как одновременно наградить вас с Сарсемом за службу и наказать за вероломство?
— Первое намного перевешивает последнее, по крайней мере в моем случае, — поспешил заметить Ошерл. — Что же касается Сарсема, которого так легко обвел вокруг пальца Аш-Монкур, я, пожалуй, промолчу.
— А Персиплекс?
— О! Это крайне тонкий вопрос, который я не могу обсуждать при непосвященных ушах.
— Что?! — возмутился Риальто. — Это ты обо мне, в чье безраздельное распоряжение Ильдефонс тебя отдал?
— Я говорю то, что диктует мне здравый смысл.
— Прекрасно! Мы изложим все факты перед Ильдефонсом в Баумергарте, и надеюсь, что я смогу остаться беспристрастным в своем изложении. Однако не могу не упомянуть о твоем внезапном упрямстве, которое лишь продлит твой контракт на многие эпохи.
Ошерл захлопал глазами и сморщился.
— Неужели это настолько важно? Ну ладно, намекну. Аш-Монкур с Сарсемом придумали этот план в шутку. Я немедленно указал им на всю серьезность этого вопроса и подсунул Йаа-Йимпе фальшивый кристалл. — Сандестин залился нервозным смешком. — Подлинный Персиплекс, разумеется, все это время находился у Сарсема, так что его вина намного тяжелее моей.
Нежившаяся на ковре Шалуке вскочила на ноги.
— В деревне какой-то шум… Похоже на разъяренные крики, и они становятся все громче и громче…
Риальто прислушался.
— Наверное, золотые зикко Аш-Монкура превратились в жаб или желуди, или, может быть, те зикко, что я заплатил Ум-Фоаду, раньше времени изменили вид… В любом случае пора двигать отсюда. Ошерл, возвращаемся в Баумергарт, ровно через минуту после того времени, когда мы отбыли.
16
В ответ на экстренный вызов Ильдефонса волшебники собрались в Большом зале в Баумергарте. Отсутствовал на собрании один Риальто, но его имени никто не упоминал. Ильдефонс молча сидел в массивном кресле за кафедрой, склонив голову так, что желтая борода рассыпалась по сложенным рукам. Остальные волшебники вполголоса переговаривались и время от времени поглядывали на Ильдефонса, недоумевая, что заставило его собрать их здесь.
Время шло, а Ильдефонс по-прежнему не произносил ни слова. Мало-помалу все остальные тоже притихли и сидели, глядя на Наставника и гадая, в чем причина задержки. Наконец Ильдефонс, возможно получив какой-то условный знак, пошевелился и заговорил исполненным серьезности голосом:
— Благородные волшебники, мы собрались сегодня по весьма важному поводу! Нам понадобится вся наша мудрость и здравый смысл, чтобы решить несколько серьезных вопросов.
Дело нам предстоит необычное, даже беспрецедентное. Я окружил Баумергарт завесой непроницаемости. С этим связано одно неудобство: в то время как никто не сможет помешать нам, никто не сможет и покинуть это место, ни проникнуть внутрь, ни выбраться наружу.
— К чему такие беспримерные предосторожности? — по обыкновению грубо выкрикнул Гуртианц. — Я не из тех, кто станет терпеть оковы и ограничения, и требую во всеуслышание огласить причину, по которой вынужден сидеть взаперти!
— Я уже объяснил причину своих действий, — отвечал Ильдефонс. — Если говорить коротко, я хочу, чтобы во время нашего обсуждения никто не входил и не выходил.
— Продолжай, — отрывисто сказал Гуртианц. — Я обуздаю свое нетерпение.
— Чтобы подготовить почву для моих высказываний, мне придется прибегнуть к авторитету Фандааля, верховного мастера нашего искусства. Его заветы строги и недвусмысленны и лежат в основе свода правил, который регулирует наше поведение. Я, разумеется, говорю о «Голубых принципах».
— По правде говоря, Ильдефонс, твои паузы хотя и эффектны, но слишком затянуты, — подал голос Аш-Монкур. — Предлагаю перейти к делу. Насколько я понимаю, ты упоминал что-то о том, что в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами необходимо произвести раздел имущества Риальто. Мы поделили не все? Могу я узнать, какие новые предметы
