неважно. Все прочие кавалеры налетели на меня, как стервятники на мертвечину. — Она искоса стрельнула глазами в его сторону. — Поэтому ваше поведение меня задело. Ну вот, теперь вы знаете правду.
— Нам предстоит многое сказать друг другу — если, конечно, наше знакомство продолжится, — после паузы произнес Риальто.
Леди Шауника легкомысленно пожала плечиками.
— Ничего не имею против.
Риальто оглядел фойе.
— Тогда предлагаю найти какое-нибудь местечко, где никто не помешал бы беседе. Мы сидим здесь, как птички на жердочке.
— Проще простого, — заявила леди Шауника. — Герцог предоставил мне отдельные покои на все время моего визита. Я прикажу подать легкие закуски и бутылку-другую майнесского, и мы с вами продолжим наш разговор с достоинством и в уединении.
— Не вижу в вашем предложении ни одного изъяна, — ответил Риальто.
Он встал и, взяв ее за руки, помог подняться.
— Ну как, вам все еще кажется, что я ошеломлен трагическим известием?
— Нет, но позвольте задать вам один вопрос: за что вас прозвали Риальто Великолепным?
— О, это чья-то давняя шутка, — отмахнулся Риальто. — Мне так и не удалось узнать, кто ее пустил.
Рука об руку они прошли по галерее, миновав безутешных Ильдефонса с Византом, которые уныло подпирали мраморную статую. Риальто удостоил их вежливым кивком и сделал потайной знак, исполненный более туманного смысла, чтобы они возвращались домой без него.
Леди Шауника прижалась к его боку и захихикала.
— Кто бы мог подумать, что такие разные люди могут приятельствовать! Один — повеса с футовыми усищами, другой — поэт с глазами больной ящерицы. Вы с ними знакомы?
— Так, шапочно. И вообще, сейчас меня интересуете исключительно вы с вашим тонким восприятием мира.
Ильдефонс с Византом, кусая губы от досады, вернулись в фойе, где Ильдефонс наконец-то познакомился с дородной матроной в кружевном чепце, от которой одуряюще пахло мускусом. Толстуха немедленно потащила нового кавалера в бальный зал, где они станцевали подряд три галопа, тройную польку и что-то вроде замысловатого кекуока. Ильдефонсу, чтобы танцевать по правилам, приходилось поднимать одну ногу высоко в воздух, дрыгать локтями, откидывать голову, а потом столь же резво проделывать ту же самую последовательность движений с другой ноги. Что же до Византа, герцог Тамбаско представил его высокой поэтессе с жесткими желтыми волосами, которые висели неприбранными прядями. Решив, что наконец-то встретила родственную душу, та увлекла его в сад и за зарослями гортензий принялась декламировать оду собственного сочинения из двадцати девяти строф. В конце концов Ильдефонсу с Византом удалось вырваться на свободу, но ночь была на исходе и бал закончился. В самом скверном расположении духа волшебники отправились по домам, и каждый по какому-то лишенному всякой логики выверту сознания обвинил в своей неудаче Риальто.
2
В конце концов чашу терпения Риальто переполнила всеобщая неприязнь, направленная на него без каких-либо явных причин, и он перестал покидать свой дом в Фалу. Вскоре одиночество начало ему приедаться. Риальто призвал к себе дворецкого.
— Фроло, я намерен на некоторое время отлучиться из Фалу, так что ты остаешься за главного. Вот здесь, — он передал дворецкому лист бумаги, — перечень инструкций. Ты должен неукоснительно их соблюдать. Я хочу, чтобы к моему возвращению все было в строгом и точном порядке. Особо отмечу, что запрещаю тебе водить толпы гостей и родственников в мой дом и ближайшие его окрестности. Кроме того, предупреждаю: если вздумаешь сунуться в рабочие комнаты, пеняй на себя. Я ясно выразился?
— Всесторонне и исчерпывающе, — кивнул Фроло. — А долго ли вы собираетесь отсутствовать и сколько человек входит в понятие «толпа»?
— По поводу первого вопроса: неопределенное время. Что же касается второго, я перефразирую: чтобы в мое отсутствие в Фалу не было никого из посторонних. Надеюсь, по возвращении я найду все в полном порядке. А теперь можешь вернуться к своим обязанностям. В намеченный час я отправлюсь в путь.
Риальто перенесся на побережье Соусанского моря, в глухую провинцию на задворках Южной Альмери. Вокруг царило безветрие, растительность радовала глаз разноцветьем приглушенных красок и изумляла высотой деревьев. Местные жители, миниатюрный бледный народец с темными волосами и длинными застывшими глазами, именовали себя сксызыскзыйками — «культурным народом», и относились к смыслу этого слова со всей серьезностью. Их культура включала в себя ошеломляющий набор заповедей, степень владения которыми служила показателем положения в обществе. Поэтому честолюбцы, не жалея сил, запоминали язык пальцев, тонкости науки украшения ушей, правильные способы завязывания собственных кушаков, шнурков и тюрбанов, надлежащее и характерное расположение пикулей на тарелке с моллюсками, улитками, рагу из каштанов, жареным мясом и прочей снедью; специальные ругательства, которые полагалось произнести, наступив на колючку, при встрече с духом, свалившись с невысокой лесенки, свалившись с дерева и еще в сотне самых разнообразных и строго регламентированных случаев.
Риальто остановился в тихой гостинице и получил в свое распоряжение пару просторных комнат, построенных на сваях над морем. Кресла, кровать, стол и комод были из черного лакированного камфарного дерева. Пол, чтобы в комнату сквозь щели не залетали соленые морские брызги, покрыли бледно-зеленой циновкой. Завтраки, обеды и ужины, состоящие из десяти перемен блюд, Риальто вкушал в увитой зеленью беседке у самой воды, по ночам озаренной светом палочек свечного дерева.
Неспешно протекали дни, завершавшиеся исполненными трагического великолепия закатами. По ночам в морской воде отражались немногочисленные уцелевшие звезды, а с пляжа доносился струнный перебор — здешние жители играли на лютнях с изогнутыми фифами. Все печали Риальто отступили куда-то на второй план, и прежние невзгоды стали казаться ужасно далекими. Облачившись на здешний манер в белую юбку, сандалии и свободный тюрбан с болтающимися кистями, Риальто гулял по берегу, выискивал на деревенских базарах редкостные ракушки, сидел в беседке, потягивая фруктовый пунш и поглядывая на стройных девушек, которые сновали мимо.
Как-то раз Риальто взбрела охота построить на берегу песчаный замок. Чтобы позабавить местных ребятишек, он сначала сделал свое творение неуязвимым для волн и ветра, а потом населил его крохопутами, облаченными в одеяния захариотов из Четырнадцатой эры. Каждый день его микроскопическое войско строем отправлялось на береговые учения, затем затевало потешную баталию, сопровождаемую пронзительными криками и воплями. Фуражирный отряд охотился на краба и собирал в скалах морской виноград и мидии, а ребятишки смотрели на дивное диво во все глаза.
Однажды шайка юных хулиганов привела на берег терьеров и спустила их на гарнизон замка. Риальто, наблюдавший за этим издали, произнес заклинание, и из ворот замка вылетел эскадрон отборных воинов верхом на колибри. Они принялись обстреливать псов огнедротиками, залп за залпом, пока вся свора не обратилась в позорное бегство. Тогда защитники замка перекинулись на малолетних негодников, и те, сверкая пятками, сочли за лучшее последовать примеру собак.
Когда чуть позже изрядно поредевшая группка вернулась на берег в сопровождении взрослых, они нашли там лишь полуразметанную ветром кучу песка и мирно дремлющего в тенистой беседке по соседству Риальто. Это происшествие породило немало толков, и некоторое время на Риальто косились с подозрением, но слухи быстро улеглись, и очень скоро все вернулось в прежнее русло.
Между тем в долине реки Ском Аш-Монкур не терял времени даром. По его предложению Ильдефонс созвал так называемый Конклав Почета в честь достижений Фандааля Великого, неустрашимого гения эпохи Великого Мотолама, который систематизировал управление сандестинами. Когда все собрались, Аш-Монкур умело увел разговор от темы и ловко повернул его к Риальто и его мнимым злодеяниям.
— Лично я считаю Риальто своим близким другом и не стал бы упоминать его имя, разве затем, чтобы оправдать его или напомнить о смягчающих обстоятельствах при назначении неизбежного наказания, — заявил он с горячностью.
— Весьма великодушно с твоей стороны, — кивнул Ильдефонс. — Следует ли понимать, что официальной темой дискуссии стал Риальто и его поведение?
— Почему бы и нет! — буркнул Гильгед. — Его выходки переходят всякие границы.
— Стоп, стоп! — воскликнул Аш-Монкур. — Пожалуйста, без нытья и трусливых намеков: или выскажи свои обвинения открыто, или я, как защитник Риальто, поставлю вопрос о доверии!
Гильгед вскочил на ноги.
— Что? Это я трус? Я, Гильгед, наложивший десять заклятий на морского демона Кейно?
— Это всего лишь вопрос определений, — отрезал Аш-Монкур. — Если я брошу тебе в лицо непростительные оскорбления или раскрою публично твои маленькие постыдные тайны, считай, что все это сделано от лица Риальто, а не от лица твоего товарища Аш-Монкура, который лишь питает надежды сгладить острые углы. Ну что ж, если у Гильгеда кишка тонка подать официальную жалобу, у кого хватит духу сделать это?
— Ха! — воскликнул разъяренный Гильгед. — Даже в роли представителя Риальто ты с каким-то смаком оскорбляешь и чернишь меня! Так вот, во избежание дальнейших недоразумений я официально обвиняю Риальто в непорядочном поведении и избиении моего обезьябра и предлагаю призвать его к ответственности!
— Давайте в целях краткости и ясности отнесем избиение к непорядочному поведению, — вмешался Ильдефонс. — Ты согласен?
Гильгед ворчливо согласился с изменением формулировки.
— Кто еще поддержит предложение Гильгеда?
Аш-Монкур обвел лица собравшихся взглядом.
— Что за сборище малодушных слизняков! Если это так необходимо, я как заместитель Риальто сам поддержу предложение, исключительно ради того, чтобы окончательно и бесповоротно покончить с этой детской мстительностью!
— Тишина! — взревел Зильфант. — Я голосую «за»!
— Прекрасно, — сказал Ильдефонс. — Объявляю прения открытыми.
— Предлагаю отклонить предложение Гильгеда как не заслуживающий никакого внимания вздор, — заявил Аш-Монкур. — Хотя Риальто во всеуслышание похваляется своим успехом на большом балу и со смехом рассказывает всем, какие потешные коленца Ильдефонс выкидывал в паре с тучной матроной и как уморительно выглядели попытки Византа обольстить костлявую поэтессу в белокуром парике.
— Предложение отклоняется, — процедил Ильдефонс сквозь зубы. — Давайте выслушаем обвинения во всех подробностях!
— Я вижу, от моего заступничества нет никакого толку, — вздохнул Аш-Монкур. — Поэтому слагаю с себя полномочия и выскажу собственные жалобы, дабы, когда с Риальто будут взысканы все штрафы и проведена конфискация, я мог получить причитающуюся мне по закону долю добычи.
Эта мысль прежде не приходила никому в голову, и несколько минут собравшиеся были поглощены ее обдумыванием. Кое-кто зашел даже так далеко, что принялся составлять список принадлежащих Риальто вещей, которые куда больше пригодились бы им самим.
— К несчастью, проступкам Риальто несть числа! — выспренно провозгласил Ао Опаловый. — К ним можно также причислить деяния и взгляды, которые хоть на первый взгляд и представляются безобидными, на самом крамольны. К этой категории я отношу такие качества, как алчность, заносчивость и нарочитую вульгарность.
— Правда, подобные обвинения могут показаться эфемерными, — с нажимом проговорил Ильдефонс. — Но в целях правосудия ни в коем случае нельзя сбрасывать их со счетов.
Зилифант театрально поднял палец.
