положенным в клубе радушием.
— О, мисс Тэй! — просияла она. — Похоже, ваш послеполуденный поход удался на славу. Дать вам ключ от комнаты?
— Это было бы очень мило, — произнесла Джозефина, стараясь ответить на улыбку мисс Тимпсон с неменьшей искренностью и одновременно пытаясь вспомнить, кого эта женщина ей напоминает. — Между прочим, я принесла не все свои покупки — скоро прибудут новые.
— Они уже прибыли, и Роберт только что отнес последнюю из них в вашу комнату. — Мисс Тимпсон бросила на коробки оценивающий взгляд, который задержался на пятнах, оставшихся после падения на землю. — Хотите, он поможет вам с этими тоже? Боюсь, что лифт опять не работает.
— Нет-нет, я справлюсь. — Джозефина прекрасно понимала, что, в представлении мисс Тимпсон, она и так отняла у Роберта сегодня слишком много времени. — Они не тяжелые.
— Ну, если так… — Она потянулась за висевшим на крючке ключом, и тут Джозефина, все это время ломавшая голову над тем, на кого похожа мисс Тимпсон, вдруг поняла: на тот самый манекен в витрине. Лицо ее отражало полное равнодушие к окружающему миру, и это придавало ей вид небрежного совершенства, которое большинство женщин на дух не переносят хотя бы уже потому, что, как бы они сами к нему ни стремились, для них оно просто недостижимо. — Что ж, скажите нам, если вам что-то еще понадобится.
— Вам первой и скажу. — Джозефина взяла ключ и направилась к лестнице, но не успела пройти и нескольких шагов, как услышала знакомый голос.
— Джозефина! Вас-то я и искала!
Она обернулась, чтобы поприветствовать Селию Бэннерман, и в который раз изумилась тому, насколько мало Селия изменилась за эти двадцать лет. Хотя ее темные длинные волосы — сколько Джозефина помнила, Селия всегда закалывала их в пучок на затылке, — на висках посеребрила седина и вокруг шеи на цепочке висели очки, в которых она нуждалась теперь намного чаще, чем прежде, никому и в голову бы не пришло, что ей уже под шестьдесят. Они познакомились во время войны в Бирмингеме, в колледже Энсти, готовившем преподавателей физкультуры, где Джозефина была студенткой, а Селия — одной из старших преподавательниц. К тому времени как их пути снова пересеклись, мисс Бэннерман, или Селия — как Джозефина теперь с трудом привыкала ее называть, — стала одним из самых уважаемых членов ассоциации медсестер и принимала деятельное участие в управлении «Клубом Каудрей». Разумеется, ее работа надзирательницей в тюрьме «Холлоуэй» осталась в далеком прошлом, но именно этот период жизни мисс Бэннерман сейчас интересовал Джозефину.
— Я уже собиралась оставить вам записку у администратора, — сказала Селия, — но теперь это ни к чему. Вы хотели, чтобы я что-то прочитала?
— Да, мой первый вариант, который мы на днях обсуждали. Мне бы хотелось, чтобы вы его прочли и подтвердили, что все описано более или менее точно. И еще, если у вас найдется время, у меня к вам есть несколько вопросов.
— Ну конечно. — Селия посмотрела на часы. — Если вам удобно, я могла бы поговорить прямо сейчас: я пока свободна. Вы переведете дух, и мы встретимся в гостиной, скажем, минут через пятнадцать?
Она развернулась и, не дожидаясь ответа, зашагала в комнату отдыха с той самой уверенностью в собственной значимости, за которую, как помнилось Джозефине, все студентки ее уважали и даже чуть- чуть побаивались. Лишь один-единственный раз Селии изменила ее уверенность, и то лишь на мгновения и при необычных обстоятельствах. Поэтому в ее присутствии Джозефина неизменно чувствовала себя не более чем школьницей. Она торопливо зашагала к лестнице, точно опаздывающая на урок ученица, и тут ее снова остановили — на сей раз мисс Тимпсон.
— О, мисс Тэй, я чуть не забыла!.. Подождите, я должна вам кое-что отдать! — В ее громогласном окрике явственно прорезался акцент жителя Ист-Энда. — Это прибыло для вас вскоре после полудня.
Она наклонилась, чтобы вынуть что-то из-под стола, и тут же вручила Джозефине роскошную гардению. Писательница взяла ее и протянула руку за сопроводительной карточкой.
— Простите, мисс Тэй, но это все. К ней не прилагалось никакой записки.
— А вы уверены, что это для меня?
— О да. Посыльный из магазина был абсолютно в этом уверен. Мне пришлось за нее расписаться.
— Но ведь никто не знает, что я здесь.
— Тогда, дорогуша, у вас, очевидно, есть поклонницы в нашем клубе.
Не было никакой нужды оборачиваться, чтобы догадаться, от кого исходило это предположение: нежный, притягательный, полный тонких намеков голос был неотъемлемой принадлежностью клуба и столь же дорогостоящей, как и его декор. Достопочтенная Джеральдин Эшби не была медсестрой и нигде не работала, но являлась одной из немногих женщин, выбранных в члены клуба с согласия совета, и роль ее носила исключительно светский характер. Мать Джеральдин каждый год выписывала чек на солидную сумму колледжу медсестер, обеспечивая таким образом дочери прочность ее положения. Самым большим достоинством Джеральдин были ее связи, и к светским обязанностям она относилась так же серьезно, как другие относились к своей работе. Никто не стал бы отрицать, что с ее приходом обстановка в клубе заметно оживилась. Коктейли Джеральдин — если не считать отель «Савой» — являлись лучшими в Лондоне, а все ее поступки отличались вызывающей смелостью и разряжали чересчур серьезную атмосферу клуба. Невозможно было не поддаться ее очарованию, ее всегда приподнятому настроению и ее, с налетом авантюрного шика, красоте. Она непринужденно блистала как в безупречно скроенном строгом костюме, так и в сшитой по последней моде вещице от Шанель. Забыв на минуту про свою спутницу — хорошенькую, но скучноватого вида блондинку, — Джеральдин лукаво улыбнулась Джозефине:
— Подумайте, ведь цветок могла прислать любая из нас. Так от кого бы вам хотелось его получить?
Джозефина знала по опыту, что стоящий ответ, с долей флирта и одновременно снисходительности, придет ей на ум лишь существенно позднее. Поэтому она, даже не пытаясь ответить, с таинственной — как писательница надеялась — улыбкой взяла в руку цветок и решительно зашагала вверх по лестнице. Судя по усмешке мисс Тимпсон, пересуды о том, кто являлся ее тайным обожателем, начались с минуты, когда цветок «переступил» порог клуба, и теперь Джозефина сама пыталась догадаться: кто же это все-таки был? Арчи? Пожалуй, нет — гардении не в его стиле; если бы он знал, что Джозефина в Лондоне, то не стал бы покупать такой вычурный цветок, а приобрел бы какие-нибудь попроще и принес их сам. Сестры Мотли тоже вряд ли бы на такое сподобились: сомнительно, чтобы Ронни хоть что-то в своей жизни сделала анонимно, а Леттис если когда и посылала Джозефине цветок, то обычно вместе с приглашением на обед. Может быть, Лидия? Для актрисы, которая едва сводит концы с концами, это непозволительная роскошь, однако Лидия известна своим транжирством и подобная экстравагантность для нее довольна типична. А вдруг Джеральдин была права и этот цветок послал кто-то из членов клуба? Не хватало только, чтобы в ее единственном убежище у кого-то зародились к ней двусмысленные чувства.
Джозефина вошла к себе в комнату, с облегчением закрыла дверь, небрежно бросила цветок в раковину и постаралась выбросить всю эту чушь из головы.
Комната ее была хоть и маленькая, но удобная и изысканно меблированная. В ней имелось все, что необходимо, и ничего лишнего: односпальная кровать, солидный письменный стол, просторный платяной шкаф, масса полок для посуды и то, что ей нравилось больше всего, — высокое выходившее на Кавендиш- сквер и занимавшее почти всю стену окно. Джозефина разложила по местам содержимое пакетов, прихорошилась, нашла очки и, подойдя к письменному столу, собрала свои утренние записи. Быстро пробежав их глазами, она набросала вопросы, на которые надеялась получить ответы у Селии, и отправилась вниз с твердым намерением узнать все, что только возможно, о губительницах младенцев из Финчли.
В гостиной Селии не оказалось, и Джозефина, усевшись на набитый конским волосом стул возле выходившего на Генриетта-стрит окна, стала ее ждать. В клубе гостиная была самой большой и одной из самых красивых комнат. С паркетными полами и разделенными на изящные панели стенами, выкрашенными для максимального отражения солнечного света эмалевой краской цвета слоновой кости, гостиная тянулась во всю длину первого этажа. Тонкой работы зеркала в стиле рококо висели над старинными каминами, расположенными в противоположных концах комнаты, свидетельствуя о том, что в
