формальностями. — Но события, похоже, меня опередили. В каком состоянии мисс Питерс?
— В критическом. При падении она удивительным образом избежала серьезных травм — за исключением удара головой, — но на ее лице, шее и груди обширные, глубокие ожоги, особенно на груди, где какао пропитало одежду и находилось в более продолжительном контакте с кожей. Мы промыли раны, вскрыли ожоговые пузыри и срезали лохмотья кожи, но девушка все еще в состоянии шока и ее кровяное давление на критически низком уровне. Ближайшие два часа — самые важные, но даже если она переживет их, состоянию ее по-прежнему будет грозить опасность вторичного шока, анемии, инфекции. Боюсь, что в настоящее время я не могу вам гарантировать ничего, кроме хорошего ухода.
Не было никакого смысла ходить вокруг да около.
— При самых благоприятных обстоятельствах, когда бы я смог с ней поговорить?
— Не в ближайшее время. Если Люси придет в сознание — я подчеркиваю: если, — то все равно не будет в состоянии давать показания полиции. Один лишь стресс, вызванный подобным разговором, может ее убить, и я ни в коем случае этого не позволю. Кроме всего прочего, у нее обширные ожоги на губах и языке, и из-за них говорить ей будет очень болезненно, а может быть, и просто невозможно.
— Вы могли бы рассказать мне, что случилось?
— Меня при этом не было, но, насколько мне известно, Люси несла по лестнице поднос с горячей жидкостью, споткнулась и упала. Я вообще не понимаю, как такое могло произойти. Управление «Клубом Каудрей» целиком и полностью в руках Селии Бэннерман, и если вы не прочь узнать у нее, какого черта она допускает подобного сорта происшествия, я за это руками и ногами. У моих девочек на работе и так дел по горло — почему они должны тратить свое время на несчастные случаи, которых, при здравом подходе, вполне можно избежать?!
В этом взрыве возмущения Пенроуз почувствовал неприязнь, похоже, зародившуюся задолго до происшествия с Люси.
— А где сейчас мисс Бэннерман?
— Ей обрабатывают ее собственные раны.
— То есть?..
— Небольшие ожоги на руках — она заполучила их, когда пыталась помочь девушке. Я ей посоветовала после этого пойти к себе в комнату и отдохнуть — она сама была в шоке.
— Мисс Бэннерман первая прибыла на место происшествия?
— Насколько я понимаю, через несколько секунд. Хорошо, что это оказалась она, — тот, у кого нет медицинского опыта, мог не помочь, а только навредить. Селия уже годами занимается административной работой, но практические навыки никогда не забываются.
— Мне надо поговорить с ней, как только она освободится, но у вас есть время ответить мне еще на несколько вопросов? Я не стал бы вас задерживать, если бы не считал, что это важно.
Мириам Шарп кивнула.
— Вы знали Марджори Бейкер?
— Я встречала ее раз или два. Этот чертов цирк в понедельник вечером мне просто навязали. Была бы моя воля, я бы его вообще не затевала, но, поскольку он состоится в честь возглавляемого мною колледжа, я чувствую себя обязанной принять в нем участие. Так вот, я встречала мисс Бейкер в модном ателье. Она помогала с примерками. Вы ведь не хотите сказать, что Люси Питерс подозревается в ее убийстве?
— Вам это кажется невероятным?
— Если по-честному, инспектор, мне это кажется ужасным. Я уверена, что вы знаете о недавних постыдных событиях в «Клубе Каудрей», расследуемых полицией, и события эти, несомненно, отразятся на репутации нашего колледжа. Если же вы мне теперь скажете, что одна из работниц клуба подозревается в убийстве, мне, пожалуй, лучше сразу же подавать в отставку. Нашим двум организациям надлежит заботиться о больных и о профессиональных нуждах тех, кто за ними ухаживает. Мы призваны продлевать жизнь, а не отбирать ее.
Пенроуз подумал о Сэч, Уолтерс и им подобных: интересно, как, по мнению мисс Шарп, вписываются в ее профессию их преступления?
— Но ведь мисс Питерс не медсестра.
— Стоит появиться заголовку «В главном клубе медсестер арестована убийца», и никому до этого уже не будет дела. Но вы не ответили на мой вопрос: она подозреваемая? Я имею право знать, сколько позора обрушится на нас из-за Селии Бэннерман, хотя бы для того чтобы как-то ограничить нанесенный ею ущерб.
Антагонизм между ними снова был налицо, но Пенроузу показалось занятным, что Мириам Шарп даже не пыталась его скрыть. Однако она говорила правду: газеты не преминут выставить эту историю во всей ее красе.
— На данную минуту я не исключаю ни единой возможности, — осторожно произнес Арчи. — Но с Люси Питерс я хотел бы поговорить в основном потому, что она подруга Марджори и, я надеюсь, сможет мне рассказать о подробностях жизни убитой девушки, о которых никто не знает. Пока это все.
Пенроуз умолк, неожиданно вспомнив о фотографии из журнала «Татлер», которую снова собирался обсудить с Норой Эдвардс. На этом снимке была и Мириам Шарп, и если Бэннерман не ошибается, ее путь, возможно, пересекался с Амелией Сэч.
— Вы, кажется, когда-то работали в больнице Сент-Томас?
Ее явно удивило, что Пенроуз так неожиданно сменил тему беседы.
— Работала. Я там проходила свой испытательный срок, а потом осталась там и работала сначала медсестрой, а потом старшей медсестрой.
— А когда это было?
— С 1896 по 1916 год, когда основали колледж. Почему вы об этом спрашиваете?
— Вы знали Амелию Сэч и Энни Уолтерс?
— А они тут при чем?
Инспектор повторил вопрос, хотя выражение ее лица уже было ему ответом, и, поскольку она никак не отреагировала, добавил:
— Отец Марджори Бейкер, которого вчера вечером тоже нашли мертвым, — Джейкоб Сэч, муж Амелии. Я считаю, что убийство Марджори связано с преступлениями и казнью упомянутых двух женщин. Все, что вы о них знаете — каким бы несущественным это ни казалось, — может помочь расследованию.
— Про Амелию Сэч я только слышала. Что же касается Энни Уолтерс, то с ней мы какое-то время вместе работали. Судя по вашему вопросу, вам известно, что встретились они в больнице Сент-Томас?
— Да, мне об этом рассказали.
— Они обе выучились на акушерок. Сэч, насколько я знаю, была молодая и честолюбивая, а Уолтерс — старой выучки, тех времен, когда забота о пациентах не считалась такой важной, как сейчас. Некоторые могут сказать вам, инспектор, что и я принадлежу к этой школе, но они путают дисциплину с жестокосердием, и второе вовсе не обязательно проистекает из первого.
Пенроуз кивнул: он уже обратил внимание на стиль Мириам Шарп и понимал, что она имела в виду, но ему интересно было, куда она клонит.
— Уолтерс была продуктом практики, воспитывающей в медсестрах некую бесчувственность: женщин тогда учили быть сильными духом и твердыми, особенно когда дело касалось их пациентов. Я не ищу оправдания ее преступлению — многих медсестер учили так же, — но, насколько мне известно, очень мало кто из них стал убийцей. Однако, когда человек с определенным образом мышления попадает в подобного рода среду, результат выходит самый что ни на есть печальный. В конце 1890-х годов у нас в Сент-Томас было несколько случаев мертворождения, что в общем-то являлось делом обычным, но число их стало расти и расти, и руководство больницей взялось за расследование. Уолтерс принимала участие почти во всех этих родах, и поползли слухи, что она, возможно, за те смерти ответственна.
— Каким же образом?
— Если во время родов младенца придушить до того, как он успел издать первый крик, его можно выдать за мертворожденного. Одна из ее коллег донесла на Уолтерс, но доказательств у нее не имелось, а Уолтерс, разумеется, все отрицала. Ее уволили, но обвинений в преступлении выдвинуто не было,
