— Что же он выявил?
— Он выявил, что у меня не осталось ни капли гордости. Я раньше думала, что если у меня хватит духу вам открыться, то хватит сил и уйти. Я поклялась: если вы мне ответите «нет», я никогда больше вас не потревожу.
— А сейчас?
— Сейчас? — Марта взяла Джозефину за руки. — Сейчас я думаю, что находиться в одной комнате с вами подобно необыкновенному приключению и что ваша дружба принесет мне больше радости и волнения, чем любовь кого бы то ни было. Стоило мне увидеть вас сегодня, как все мои благие намерения рассыпались в прах, и я знаю, что даже если я сейчас отпущу вас, рано или поздно я приползу к вам как собачка, вымаливая любые крохи. Я знаю, что из-за своей любви пойду на любую ложь, чтобы добиться вашей дружбы. Я знаю, что буду изо всех сил отрицать эту любовь, только бы заполучить радость видеться с вами. — Она вдруг смутилась. — Ну не смешно ли? Я не хочу, чтобы вы менялись, а сама готова превратиться в кого угодно, лишь бы быть рядом с вами, — готова даже стать вашим другом.
— А вы не думаете, что в этом больше постоянства? Стань мы любовницами, я бы вам вскоре наскучила.
Марта презрительно рассмеялась:
— Вы считаете, что я хочу вас только потому, что не могу получить? Это, Джозефина, на вас не похоже. Мне сейчас сорок четыре, но даже когда мне было шестнадцать, я разбиралась в таких вопросах. За всю свою жизнь я лишь троим сказала, что люблю их, и каждый раз знала: что бы ни случилось, это навсегда. Я искренне говорила это Лидии, и я искренне говорю это вам.
— Марта, вы что, собираетесь коллекционировать любовниц? Это вас недостойно, — невольно отпрянула от нее Джозефина. — Если вы всю жизнь будете любить Лидию, откуда у вас найдется место для меня?
— Я вовсе не то хотела сказать. Я просто пыталась вас убедить, что речь идет не о дешевом завоевании. И если уж вы упомянули про место, у меня нет никаких иллюзий насчет того, что места придется добиваться не вам, а мне. Я знаю, что вы живете насыщенной жизнью. Я знаю, что у вас есть обязанности. Я смотрю на вас и думаю: произойдет что-то между нами или нет, — но рано или поздно вы уйдете. Если вы останетесь на ночь, утром вас призовет Кавендиш-сквер; если вы задержитесь на неделю, все равно потом вам придется уйти. А я останусь здесь одна и буду мучительно ждать вашего возвращения.
— И вам действительно хочется такой жизни?
— Я хочу вас. И ради этого согласна на любые жертвы. — Марта села рядом с ней, но не касаясь ее, и у Джозефины не было никаких сомнений, что она сознает всю силу этой сдержанности. — Если вы отстраняетесь от меня, потому что я вам не нужна, уходите — я вас больше не буду удерживать. Но не делайте этого ради меня. То, что сейчас происходит, Джозефина, случается очень редко и с очень немногими. Если мы это отвергнем, то потеряем нечто поразительное, а мне кажется, что вы хотите этого не меньше меня.
— Как вы можете знать, чего я хочу, когда я и сама этого не знаю?
— Я знаю это потому, что мы с вами похожи. Мы обе хотим уединения и свободы. Разница между нами лишь в одном: я верю, что их можно обрести рядом с другим человеком — я могу их обрести рядом с вами, а вы рядом со мной, — но вас, Джозефина, в этом еще нужно убедить.
— И очевидно, вы считаете, что сможете меня в этом убедить. — Джозефина поднялась и поставила пустой стакан на стол. Впервые за вечер Марта, казалось, исчерпала все свои доводы и, сраженная неуступчивостью гостьи, молча уставилась на огонь. — Ну? — нетерпеливо произнесла Джозефина.
— Что «ну»? — растерянно переспросила Марта.
— Вы считаете, что можете убедить меня? Я вовсе не хочу оказаться правой, и если вы способны доказать то, что утверждаете, чего вы ждете?
— Я вас не понимаю, — нерешительно проговорила Марта, боясь поверить тому, что услышала. — Вы в этом уверены?
— Конечно, нет. Я ни в чем не уверена, и чем больше мы об этом говорим, тем меньше я уверена. — Она взяла Марту за руку. — Все эти разговоры меня просто убивают. Нет, разговоры в общем-то доставляют мне удовольствие, но есть минуты, когда они вовсе ни к чему, и, наверное, сейчас именно такая минута. — Похоже, Марта наконец вняла ее речам, но Джозефина не хотела ставить на пути к дальнейшему сближению никаких новых препятствий и тем не менее все же сказала: — Но мне надо быть уверенной, что ваши утверждения искренни: я имею в виду слова о понимании моей жизни и о том, что вы не собираетесь ее менять. Если же это были пустые обещания и через неделю, или месяц, или год вы придете ко мне и станете требовать большего, мне лучше сейчас уйти.
— Через год? — с плутовской улыбкой спросила Марта. — Раз вы рассчитываете на целый год, дело тут, похоже, серьезное.
— Нечего смеяться. Это касается только нас двоих, и никого больше.
Усмешка слетела с губ Марты, и она уставилась на Джозефину бесконечно долгим взглядом.
— Я была права, — наконец сказала Марта. — Они действительно серые. — Она нежно провела рукой по щеке Джозефины. — Уязвимы не только вы. Мы обе должны знать, на что идем.
Джозефина тут впервые поняла, что и для Марты это решение совсем не из легких. И то, что основой их отношений становилась взаимная незащищенность, придавало им силу.
— Простите меня. С моей стороны это было эгоистично. Просто…
— Я знаю, что вы хотели сказать, — прервала ее Марта. — Вам необходимо чувствовать себя в безопасности, и мне это понятно. Но здесь, Джозефина, не Инвернесс. И не Уэст-Энд. То, что происходит с нами, в этом доме, никого не касается. — Она улыбнулась и встала с места. — Подождите — я скоро приду. Мне не надо запирать двери? — Джозефина покачала головой и стала прислушиваться к удалявшимся шагам Марты. Когда через несколько минут хозяйка дома вернулась, она встала в проеме двери и протянула Джозефине руку. — Пошли.
Спальня, находившаяся в задней части дома, оказалась весьма привлекательной, со сводчатыми потолками, комнатой. Марта зажгла огонь, и пламя, бросая слабые отблески на кровать, придавало дереву густо-красный оттенок. Единственным ярким пятном в комнате была висевшая на дальней стене, написанная маслом картина, изображавшая деревенскую улицу и напомнившая Джозефине уголок Франции, куда ее возили еще ребенком. Все остальное в комнате было белое, и кругом царило безмолвие, казавшееся залогом обещанного Мартой покоя. Джозефину вдруг охватила неуверенность, и она, подойдя к окну, стала всматриваться в темноту: в отражении стекла увидела лицо Марты — в свете настольной лампы размыто-иллюзорное — и подняла руку, чтобы до него дотронуться, но ощутила под пальцами лишь холодное стекло.
— Что-то не так?
Джозефина покачала головой:
— Все это как-то нереально. Звучит, наверное, глупо, но мне даже страшно обернуться: а вдруг вас уже нет?
— После всех моих стараний куда же я денусь? — Марта поцеловала ее в шею.
Она взяла Джозефину за руку и повела к кровати. Они медленно раздели друг друга, и когда Марта наклонилась вперед, Джозефина, зачарованно застыв при виде изгиба ее спины и рассыпавшихся по плечам волос, вдруг поняла, что она слишком много лет подавляла свои желания. Они легли рядом, Марта притянула Джозефину к себе и, разжигая ее страсть, стала целовать все горячее и горячее, направляя ее губы к своей груди. Джозефине, почувствовавшей языком набухшие соски, едва удалось сдержать нахлынувшее желание. Ей сейчас не хотелось никуда спешить. Сознавая неповторимость их первой ночи, она принялась нежно поглаживать тело Марты дюйм за дюймом, постепенно продвигаясь к лобку. Ее прикосновения, поначалу робкие, становились все решительнее, и она услышала, как Марта прошептала ее имя с такой страстью, которая одновременно и тронула, и испугала Джозефину. А когда Марта прижалась к ней всем телом, она вдруг поняла, что их связывает не только физическое влечение.
Нахлынувшие на Джозефину чувства изумили и ошеломили ее. Она медленно повела рукой вдоль живота Марты и вокруг грудей, ощущая под пальцами кожу, горящую желанием. Марта стала один за другим целовать кончики ее пальцев, а потом повернулась лицом к Джозефине, обняла и любовно провела рукой
