Арчи кивнул, но казалось, что все его внимание сосредоточилось на сцене и к беседе он вовсе не был расположен.
— Прежде чем мы перейдем к следующей цели нашего собрания, я хотела бы поблагодарить еще одну компанию. Вам всем известно имя Мотли — благодаря их блестящим работам для сцены и салонов мод. Сестры Мотли придают нашим гардеробам красоту и изящество, а в нашу жизнь привносят романтизм. И уверена, что, наряжаясь к сегодняшнему вечеру, не я одна возносила им похвалу.
В зале раздался гул одобрения.
— Однако сегодня, стоит нам вспомнить о страшной трагедии, постигшей их несколько дней назад, и наша благодарность омрачается печалью. Будь они менее стойкими, подобного рода трагедия их просто бы подкосила. Леттис и Ронни рассказали мне, что мое платье было последним нарядом, который в тот вечер перед смертью шила Марджори, и это для меня большая честь. Я преклоняю голову перед ее памятью. Собранные нами сегодня деньги пойдут в наши благотворительные организации, но духом мы сегодня с Марджори и ее друзьями и коллегами, которые будут продолжать свое дело уже без нее.
Ронни принялась шарить под столом в поисках салфетки, но Арчи, похоже, эта речь ничуть не растрогала.
— Господи Боже мой, — пробормотал он себе под нос.
Леттис вопросительно посмотрела на Джозефину, а та, совершенно сбитая столку реакцией Арчи, лишь пожала плечами.
— А теперь перейдем к организации, самой дорогой моему сердцу и многим из вас. Из всех встретившихся на моем жизненном пути людей — тех, кого я имела честь знать и с кем имела честь работать, — эта женщина, чье имя носит наш клуб, достойнейшая из достойных. Энни, виконтесса Каудрей, была одним из самых искренних и преданных друзей женщин-тружениц — таких друзей можно только поискать. Она прекрасно разбиралась в делах, обладала поразительной способностью принимать быстрые, толковые решения и всегда проявляла глубокое сочувствие к тем, кто нуждался в помощи, и желание им помочь. — Селия указала на три встроенных в стену витража с тремя херувимами в разных позах. — Сегодня над нами парят три символа нашей профессии — профессии сестры милосердия: Любовь, Стойкость и Вера. Правда, некоторые, наверное, сказали бы, что к ним стоит добавить «чувство юмора» и «крепкую спину».
Джозефина заметила, что эту шутку особенно оценили медсестры.
— Стойкость, любовь и вера характерны были и для всей деятельности леди Каудрей, и ей мы обязаны успехом и безупречной всемирной репутацией нашего клуба и колледжа медсестер. Но если мне позволят, я хотела бы в конце добавить кое-что от себя лично. — Селия умолкла и обвела взглядом аудиторию. — Сегодня я в последний раз выступаю в официальной роли секретаря «Клуба Каудрей». Последние тринадцать лет принесли мне много радости и удовлетворения, однако, несмотря на то что мои запасы любви, стойкости и веры далеко не исчерпаны, возраст берет свое и настала пора передать бразды правления в более молодые руки. Я надеюсь, что моя преемница — кто бы она ни была — найдет в этой работе такое же удовлетворение и такую же радость, какие нахожу я. Дамы и господа, благодарю вас. Наслаждайтесь представлением и, пожалуйста, щедро жертвуйте на наши благотворительные цели.
Когда Селия покинула сцену, уступая ее первому действию представления, Арчи повернулся к Джозефине:
— Ты знала, что она собирается это сделать? — В его вопросе прозвучали обвинительные нотки.
— Нет, я понятия не имела. Я в этот выходной ее почти не видела. — Джозефина, расстроенная тоном Арчи, окинула его внимательным взглядом. — Я полагаю, она хочет уйти, пока еще пользуется уважением большинства членов клуба. Та субботняя сцена с Джерри была для нее, наверное, последней каплей, верно же? — Арчи ничего не ответил, и хотя Джозефина сделала еще несколько попыток завязать с ним беседу, он казался настолько погруженным в свои мысли, что не слышал ни слова из того, что она говорила. Удрученная молчанием инспектора, не зная, чем оно вызвано, Джозефина взяла в руки его лицо и повернула к себе. — Арчи, может, тебе будет лучше, если мы перестанем видеться?
— Что?!
По крайней мере теперь он обратил на нее внимание.
— Не говори глупости. Ты имеешь в виду вчерашнее? Извини, Джозефина, но я думаю вовсе не об этом. Прости меня. — Он придержал ее руку на своей щеке и улыбнулся. — А теперь я отвечу на твой вопрос: я не могу себе даже представить, что мы с тобой не будем видеться. Хуже этого просто не придумаешь. Я знаю: наши отношения не всегда будут достаточно гладкими, и что в твоей и моей жизни наверняка найдется немало такого, что способно их испортить, и не всем мы можем друг с другом поделиться, но чтобы я предпочел тебя вообще не видеть — такое совершенно исключено. И надеюсь, ты со мной согласишься.
Джозефина уже собиралась ему ответить, как к их столику подошел официант и протянул Пенроузу записку.
— Черт! — воскликнул Арчи и тут же поднялся. — Извини, Джозефина, мне пора идти. Поговорим об этом позже.
— Я подумала: вы захотите узнать об этом немедленно. Она умерла десять минут назад. Я ничего не могла сделать. Сердце ее настолько ослабло, что приток крови к основным органам стал недостаточным и почки так и не восстановили свою функцию. Мне очень жаль.
Пенроуз понимал, что Мириам Шарп выражала сожаление о смерти Люси, а вовсе не о том, что эта смерть как-то нарушила его планы. И при обычных обстоятельствах он бы испытывал те же самые чувства, что и она, но после заявления Селии Бэннерман о ее намерении уйти в отставку стало ясно, что надо торопиться, и потому инспектор повел себя с несвойственной ему бестактностью.
— Кто об этом знает?
— Только вы, еще одна медсестра и дежурный полицейский. Но я не могу держать ее смерть в секрете — вы это имеете в виду? Есть определенные процедуры, которым нам положено следовать, и нужно уведомить самого близкого родственника, не говоря уже об элементарном соблюдении приличий.
— Я знаю, и не стал бы вас ставить в неловкое положение, если бы в этом не было такой острой нужды. — Пенроузу теперь нужно хоть как-то выиграть время: если Селия Бэннерман узнает, что Люси умерла, ей ни к чему будет больше рисковать и она преспокойно с почетом уйдет на пенсию, а у него не останется никаких доказательств ее вины. — Пожалуйста, дайте мне только час.
Мириам Шарп задумалась, и Пенроузу показалось, что он ждет ее ответа целую вечность.
— Я не буду тянуть с тем, что мне положено делать, инспектор, — наконец сказала она, — но и не буду лезть из кожи вон, чтобы всех оповестить о смерти Люси. Внизу сейчас всем не до нас, так что пользуйтесь этим положением. Но в любом случае я не допущу, чтобы комнату, где Люси обрела покой, заполонили полицейские.
Об этом Мириам Шарп могла бы Пенроузу и не говорить: даже при всем его отчаянном желании поймать в ловушку Селию Бэннерман, он не собирался использовать бренное тело Люси в качестве приманки. Инспектор поблагодарил Мириам Шарп и отправился предупредить Фоллоуфилда и Уайлс об изменении плана.
После антракта свет снова притушили, и зрители, которые до этого вежливо хлопали выступавшим, теперь встали и принялись восторженно аплодировать вышедшим на сцену звездам гала-представления. Ноэл и Герти, одетые в костюмы актеров мюзик-холла, стояли на фоне декораций, изображавших улицу и сделавших бы честь любому провинциальному театру Англии. Оба актера были в рыжих париках и морской форме с нелепо расклешенными брюками и держали в руках подзорные трубы. Как только они приступили к своему первому номеру, Арчи поднял бокал, приветствуя пожилого человека за соседним столиком, и тот, недоверчиво улыбаясь, приветствовал его в ответ.
— Кто это? — спросила Джозефина.
— Главный констебль.
— Почему он на тебя так посмотрел?
— Потому что считает: я вот-вот осрамлю его перед министерством внутренних дел.
— И такое может случиться? — изумленно спросила она.
