стояла холодная, и ветер носил по воздуху маленькие белые блестки, припудрившие землю, словно снежинками, — это с груши облетали белые лепестки; Беате было скучно, и она всерьез решила найти книжку по ботанике, чтобы на досуге научиться различать деревья.
Когда она свернула за угол, то обнаружила, что Стивен уже там. Она замедлила шаги. Ухаживать. Обхаживать. Но она не знала, как это делается, и умела только соблазнять. Он что, этого не понимает? Что ж, тем хуже; все равно ей больше нечего предложить.
Беата нехотя подошла к изгороди и облокотилась на нее, не удосужившись даже поздороваться.
— Здравствуйте, Беата, — негромко произнес Стивен.
— Вас разве еще не хватились в парламенте? — Беата постаралась отвлечься от тепла, исходившего от его ладони.
— Пока нет. Если верить утренним газетам, они только что приняли закон, по которому браконьеров ждет семь лет каторжных работ. Я все время думаю об одном старике по имени Мейдстоун. Он жил в нашем поместье, когда я был еще молодым. Он всю жизнь занимался браконьерством, промышляя в лесах моего отца. Для старика Мейдстоуна это было настоящее искусство. Мой отец отправлял меня к нему учиться стрелять.
— Жаль, что я не умею стрелять. — Беата вздохнула. — Мой отец не считал это занятие достойным дамы.
— Возможно, я научу вас?
Это предложение повисло в воздухе, а когда Беата рискнула поднять на него взгляд, Стивен улыбался.
— Хорошо, пусть не сейчас, а когда вы станете моей женой.
Беата внезапно ощутила под пальцами все неровности деревянной калитки.
— Вы уже обручены.
— Помолвка — дело временное и не имеет никакого отношения ни к любви, ни к страсти.
Белые лепестки запорошили его темные волосы.
— Я не могу выйти за вас замуж и думала, что вы понимаете это.
— Это вы, должно быть, что-то неправильно поняли. — Он подвинулся ближе.
— Мужчины вроде вас не женятся на таких, как я…
— Неужели я для вас слишком стар?
— Не будьте глупцом.
Его губы все еще улыбались.
— Может быть, слишком строг?
— Что-то в этом духе. И потом, это расстроит вашу карьеру.
— Моя карьера меня не волнует.
— А кто же будет спасать браконьеров от семи лет каторжных работ?
— Не волнуйтесь, кто-нибудь найдется.
— И все равно вы не можете на мне жениться. — Ей казалось важным заставить его понять. — Я… падшая, и с этим ничего не поделаешь. — Лицо Беаты стало мокрым от слез, но она даже не заметила, откуда они взялись. — Неужели вы этого не понимаете? А если понимаете, то зачем вам издеваться надо мной? Я же сказала, что вы и так можете распоряжаться мной! — Ее голос надломился. — Вы могли бы овладеть мной в любом месте, — продолжила она мрачно. — На бильярдном столе, в библиотеке — где угодно, но вам просто доставляет удовольствие меня мучить. Или вы меня вообще не хотите.
— Ну нет, — голос Стивена окреп, — дело совсем не в этом, и вы это отлично знаете. — Он взял ее за плечи. — Я хочу вас больше, чем любой другой мужчина, но мне нужны не просто ваше обольстительное тело, ваш рот или даже приглашение в вашу спальню. Я хочу большего, и если вы не в состоянии предложить мне это, то все остальное мне не нужно.
Беата смотрела прямо перед собой на маленькие острые рожки козла глазами, полными слез.
— Я бы хотела, чтобы все сложилось по-другому. Я бы не хотела быть такой, какая есть, и мне жаль, что…
— Кажется, вы и в самом деле не понимаете! Вы мне нужны такой, какая есть.
Беата всхлипнула.
— Очень великодушно с вашей стороны, я даже польщена. Конечно, я была бы польщена больше, если бы у вас не было невесты, но ваша готовность включить меня в список — это уже кое-что…
— Замолчите! — Прозвучавшая в голосе Стивена резкость не имела ничего общего с мягкими модуляциями, к которым привыкли члены парламента. — Лучше не злите меня и поскорее становитесь моей женой.
— Но я же говорю, что не могу сделать этого! — Беата повернулась к нему. — Вы мне слишком дороги. Возможно, сейчас ваше положение вас утомляет, но через несколько месяцев вы станете по нему скучать. Я не представляю, Стивен, чтобы вы проводили свои дни, развлекаясь рыбалкой и водя дружбу с браконьерами. Спустя месяц или даже год вам вновь захочется вернуться, но они никогда не позволят вам этого. Никогда, если вы обвенчаетесь со мной.
— А вот тут вы ошибаетесь. Я могу жениться на вас и остаться в парламенте, и тем не менее собираюсь выйти в отставку. Не волнуйтесь, если мне надоест жить в деревне, я найду чем заняться.
— Все равно уходите. Уходи, Стивен. Улыбка спала с его лица.
— Пожалуйста, — прошептала Беата, и ее глаза вновь наполнились слезами.
Глава 32
ПРЕВРАТНОСТИ МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ
Мать Эсме прибыла прекрасным весенним днем спустя всего неделю после рождения внука. Выглянув из окна спальни, Эсме издалека увидела ее приземистую карету, которую помнила с детства, — она как раз сворачивала на дорогу, ведущую к Шантилл-Хаусу. В этом экипаже семья часто совершала поездки в Лондон и обратно.
Уильям спал у нее на руках; его длинные ресницы лежали загибающимися серпами на пухлых щечках.
— Я никогда не буду заставлять тебя часами ездить в каретах, — прошептала она сыну, но тут же передумала и внесла поправку: — Ну, может, иногда; но тогда мы будем делать много остановок. — Она отвернулась от окна и позвонила в колокольчик.
— Приехала моя мать, — сообщила она Дженни, — так что я должна переодеться. Я надену серое утреннее платье с белой кружевной оторочкой — то, с маленьким палантином. И еще я надену чепец с серебристой лентой.
Дженни недоуменно пожала плечами:
— Но, миледи, это платье больше подходит для траура и к тому же слишком теплое для такой погоды. Не хотите ли надеть что-нибудь повеселее? Ваша матушка наверняка предпочтет видеть вас счастливой.
— А я считаю, что серое платье идеально подойдет для такого случая.
Фанни целых два года носила траур по мужу, и самое малое, что Эсме могла сделать, — это проявить добродетель, даже если этого у нее нет и не было в помине.
— Может, я пока отнесу Уильяма в детскую? — спросила Дженни, когда Эсме облачилась в серый наряд, довершенный чепцом.
— Я возьму его с собой вниз. Уверена, матушке не терпится увидеть внучка.
— Конечно, не терпится! Тем более что это самый прелестный ребенок на свете. Она разрыдается от радости. Моя матушка точно разрыдалась бы…
Когда Эсме вошла в гостиную, он нашла мать в компании маркизы Боннингтон и Арабеллы. К ее облегчению, Беаты поблизости не было — Эсме втайне страшилась, что Фанни сочтет оскорблением для себя оставаться под одной крышей с компаньонкой сестры и немедленно уедет; и без того Фанни и Арабелла уже начали обмен колкостями. При этом Арабелла имела вид человека, только что нанесшего противнику красивый удар, а Фанни печально качала головой и смотрела на младшую сестру как на безнадежно испорченную особу. Эсме поспешила к ним через комнату.
Внешне Фанни была похожа на изысканную акварельную копию Арабеллы: волосы Арабеллы имели рыжий цвет, в то время как у Фанни отдавали розоватым оттенком; кожа лица Арабеллы была обязана своим цветом французскому макияжу, в то время как лицо Фанни сияло природными красками. Чертам Арабеллы не хватало совершенства красоты, тогда как Фанни получила признание в своей безукоризненности в тот момент, когда впервые дотопала до отца собственными ножками.
— Матушка, как я рада тебя видеть! — искренне воскликнула Эсме. — Я принесла Уильяма, который страстно желает познакомиться с бабушкой.
Фанни улыбнулась меланхоличной улыбкой, которой всегда приветствовала дочь — совершенное сочетание ответственности и разочарования, и Эсме опустилась перед ней на колени, а затем откинула с лица Уильяма угол одеяла, чтобы мать могла его лучше разглядеть. Мальчик продолжал мирно спать. Самый красивый ребенок на свете. Единственное, что сделала Эсме в этой жизни с блеском, так это Уильям.
Однако вместо того чтобы взглянуть на внука, Фанни остановила взгляд на дочери.
— Эсме, прошу тебя, сядь как подобает: мы здесь не дома и ни к чему демонстрировать столь дикие манеры обществу.
Леди Боннингтон чуть наклонилась вперед:
— Фанни, дорогая, если это из-за меня, пожалуйста, не настаивай на соблюдении условностей. Я нахожу любовь твоей дочери к ребенку довольно привлекательной.
Эсме поднялась и присела рядом с матерью на кушетку; только после этого Фанни чуть-чуть приподняла брови и соизволила опустить взгляд на Уильяма.
Мгновение она смотрела на него в полном молчании.
— Разве он не хорошенький? — нетерпеливо спросила Эсме. — Разве он не самый прелестный малыш из всех, кого ты видела, а, мама?
Фанни закрыла глаза и выставила вперед дрожащую руку, словно хотела оттолкнуть Уильяма прочь.
— Он так похож на твоего брата… — Она отвернула лицо и заслонила глаза рукой, после чего рука застыла в воздухе, слегка подрагивая, словно Фанни пыталась этим передать силу испытываемых ею переживаний.
Эсме прикусила губу.
— Уильям вовсе не так уж сильно похож на Бенджамина, — возразила она. — У Бенджамина, если помнишь, была шикарная шапка черных волос, даже когда он был…
— Естественно, я помню каждое мгновение короткой жизни моего дорогого мальчика, — оборвала ее Фанни. — Ты оказываешь мне плохую услугу, предполагая, что я могла забыть хоть мельчайшую деталь его ангельского личика. — Она по-прежнему сидела, прикрыв лицо
