монахов, которые, обливаясь слезами, готовы были тысячи своих ближних вести на костер — “для их же спасения”. Чудовищная сила в такой психологии, и чудовищная сила кроется в картинах Рибейры. “Это не шутки”. Это не слезливая сентиментальность, не “игра в аскетизм”, это и не “красивая поза”, губящая содержание большинства итальянских картин XVI и XVII веков, а убежденное слово подлинного энтузиаста церковных идеалов, страшное слово в духе “святейшего приказа”.
И не только по содержанию Рибейра стоит выше своего образца, Караваджо, но и в чисто художественном отношении он превосходит его. До своего посещения Рима и Неаполя, где он мог видеть многие картины Караваджо, Рибейра посетил Венецию, этот “музей Тициана”, и Парму, этот “музей Корреджо”. На первый взгляд может показаться, что между негой Корреджо и суровостью Рибейры ничего нет общего. Корреджо весь прозрачный, легкий, золотистый; Рибейра весь густой, тяжелый, черный. И однако элементы Корреджо, а также элементы Тициана можно найти в живописи Рибейры, и их воздействие, их усвоение помогли ему создать восхитительную манеру письма, которая как бы передает осязаемость всей той “материи”, из которой Рибейра создавал свои визионерные картины. Никто так не писал тела, как Рибейра, и мало кто так писал все остальное, как он.
Эрмитаж дает несколько однообразное представление о мастере. Нам недостает произведений его первого периода, когда он был более цветистым, светлым и жизнерадостным. Но шесть достоверных картин его кисти принадлежат все к тому периоду, когда он уже вполне нашел себя, ту своеобразную формулу искусства, которая и создала ему обособленное положение в истории. Если эти шесть картин несколько и однообразны, то они в то же время и до крайности типичны и дают нам полное представление об особенностях зрелого периода мастера, об его отношении к религии и исключительном техническом совершенстве. Характерно уже то, что три из этих картин изображают “муки”: “Христа в терновом венце” и “Св. Себастиана”.
Хосе де Рибера.
Три другие картины рисуют нам образы святых аскетов-пустынников. Но еще характернее для него его отношение к телу. Никто не писал так прекрасно юношеских тел, как Рибейра, и никто так не любил во всех подробностях изображать, во что превращается в старости отцветающая плоть. Трудно найти что-либо более красивое, нежели изображение лежащего в обмороке святого Себастиана на картине 1628 года.
Хосе де Рибера
Несомненно, Рибейра был очарован “божественной грацией” и совершенной пропорциональностью юноши, который ему позировал. И сейчас же рядом мы видим другой уклон мыслей и чувств Рибейры. На картине 1626 года, изображающей св. Иеронима, внимающего призыву к Страшному Суду, — тело превратилось в измятую, жалкую развалину, и опять-таки эту развалину Рибейра пишет с вдохновением, с энтузиазмом, как бы с горечью злорадства.
Хосе де Рибера.
Там его интересовало прельщение жизни, здесь его пленили “memento mori”. И в этом злорадстве над человеческой суетой сует он готов и клеветать на людей. Юноши у него всегда прекрасны и благородны, но старцы всегда чуть комичны и отнюдь не обладают тем оттенком мудрости и торжественности, который присущ подобным же образам, созданным Тицианом или Микель Анджело. При всей религиозной убежденности Рибейры и в нем чувствуется надрыв, столь характерный вообще для культуры XVII века. У него все мысли о казнях, бедствиях, ужасах носят оттенок какого-то отчаяния, истерического вопля. Когда на его картинах раздается трубный глас “Страшного Суда”, то старцы-аскеты пугаются, как слабые дети, как люди, ничего не добившиеся, несмотря на все жертвы и все молитвы.
Картина “Св. Иероним” помечена 1651 годом(?), картина, изображающая св. Прокопия Богемского, — 1637 годом. Три другие картины, значащиеся под именем мастера, довольно ординарные произведения неаполитанской школы, которая вся в середине XVII века находилась в порабощении у Рибейры.
Сурбаран, Франциско де
Полное сходство с Караваджо обнаруживает и другой испанский мастер XVII века, Сурбаран (1598 — 1662), прозванный даже “испанским Караваджо” (el Carabagio espanol). Но Сурбаран не покидал Испании и мог ознакомиться с принципами натурализма лишь посредством творчества Рибейры, который был на 10 лет старше его и произведения которого произвели огромное впечатление на испанскую художественную молодежь.
Франсиско де Сурбаран
Сурбаран обладает теми же качествами, как Рибейра, т. е. огромной убедительностью и поразительным мастерством живописи, но его настроение гораздо благодушнее настроений Рибейры, и весь он представляется каким-то наивно-искренним ребенком или монахом. Больше всего ему нравилось писать изображения святых жен, которых он одевал по севильянской моде дня, а также монахов, монастырские чудеса и события, монашествовавших или священствовавших святых. Удивительно, что при таких чуждых современным идеям темах Сурбаран не скучен — вероятно потому, что в нем выказалась непоколебимая искренность и чистая сердечная вера без всякой примеси ханжества и позы. При этом замечательно, что система живописи Сурбарана совершенное terre-a-terre. Он пишет все: и лица святых, и отверстые небеса — так, как другие пишут мертвую натуру, в строгой пластичности, с исканием простейшей иллюзорности. И все же искусство его принадлежит к самому одухотворенному, что создало христианство. И не только к самому одухотворенному, но и к самому возвышенному.
Эрмитаж обладает одним из шедевров Сурбарана, помеченным 1636 годом и принадлежащим к периоду полного его расцвета. [50] Изображен св. Лаврентий, как известно, заживо сожженный на железной решетке.
Франсиско де Сурбаран.
Юный мученик одет в богатое роскошное диаконское облачение покроя XVI — XVII веков. В левой руке он держит орудие своей пытки, правую он приложил к груди, из которой через полуоткрытый рот стремится к Богу пламенная благодарность за дарованное счастье пострадать во Имя Христово. Глаза ищут в широко раскинувшемся небе — Господа. Несмотря на неуклюжее приземистое сложение святого, на уродливую “машину”, которая занимает одну четверть картины, на незатейливость темы, картина дышит экстазом и перед такой картиной хорошо молиться. И когда вдоволь напитаешься этой силой веры, тогда видишь, какой это еще бесподобный “кусок живописи”, как смело поставлен силуэт фигуры перед небом, как скомбинированы пятна света, какой сочной, густой кистью положена краска. Милая картина “Воспитание Богородицы” показывает другую сторону творчества Сурбарана — его понимание женственности, тихой, несколько монастырской уютности.
Веласкес, Диего
