— Знаю. Извини, пожалуйста.
Он изобразил на своем лице улыбку, чтобы она поскорее отстала.
— Ты же знаешь, что, когда я просыпаюсь в таком виде, мне надо как можно скорее прийти в себя.
Бросив недовольный взгляд на его улыбающееся лицо, она вернулась в спальню.
— Хоть бы кофе сварил.
Нора была в душе, когда зазвонил телефон. Обычно Фрингс не брал трубку, но сейчас каким-то неведомым образом она оказалась у него в руках.
— Фрингс?
— Да?
— Это Меррик из редакции.
— Что там стряслось?
— Нам позвонил какой-то парень. Себя не назвал. Сказал, что хочет поговорить с тобой. Только с тобой и ни с кем другим. Сказал, что будет ждать по этому номеру еще десять минут. Я не знал, стоит ли тебя беспокоить, и посоветовался с Паносом. Он сказал, что стоит, и я позвонил тебе домой, а потом Эд сказал, что ты можешь быть здесь. В общем, у тебя осталось две-три минуты, чтобы ему перезвонить.
Меррик продиктовал номер.
— Фрэнсис Фрингс?
Голос был больше похож на скрежет — вероятно, для маскировки.
— Я слушаю.
— Мне необходимо с вами встретиться. Как можно скорее. Могу сообщить вам нечто интересное.
— С кем я говорю?
— Не важно. Узнаете позже. Послушайте, у меня есть информация о коррупции в мэрии. И факты убийств и исчезновения граждан.
— А чем вы можете подтвердить эту информацию?
— Когда я вам сообщу факты, вы сами найдете способы их проверить. Послезавтра. Знаете мост Гаррисона? Встретимся под мостом со стороны города. В одиннадцать вечера. Когда вы появитесь, я к вам выйду. Там и поговорим.
— До встречи, — вздохнул Фрингс.
Он уже столько раз слышал подобные предложения. Как правило, в результате вытягивал пустышку, тем не менее игнорировать их он не мог. Даже если один из туманных намеков окажется правдой…
В гостиную вошла Нора в белом махровом халате. На мокрых волосах красовался тюрбан из полотенца. На ключицах блестели капли воды. От горячей воды губы стали пухлыми и свежими. Фрингс быстро положил трубку.
— Кто звонил?
— Никто. Это по моим делам.
Нора помешивала кофе в чашке и гоняла по тарелке тост. Она ничего не ела, и это слегка беспокоило Фрингса.
— Не хочешь есть?
Она ответила ему долгим взглядом.
— Что-нибудь случилось?
Нора покачала головой. Свет, падавший из окна кухни, освещал половину ее лица. На нем Фрингс прочел озабоченность, делавшую ее еще более соблазнительной. Возможно, все дело было в губах, чуть скривившихся от волнения.
— Давай выкладывай.
Неужели до сих пор дуется на него за косячок?
— Я даже не знаю. В общем, ничего особенного.
Глядя на дымящуюся чашку, Фрингс ждал, когда она разговорится.
— Это… просто какое-то предчувствие. Ничего конкретного. Ты знаешь, я сейчас работаю с оркестром Дика Риордана, а он такой подонок. Смотрит на меня нагло и говорит гадости своим ребятам.
Фрингс сочувственно кивнул. Риордан имел репутацию распутника, при этом был совершенно неопасен. Но вряд ли Нора хотела услышать именно это, поэтому он придержал язык.
— И я стала получать больше грязных писем. Марти не дает мне их читать, но пересказывает. Мне приходит масса писем, Фрэнк. Большинство очень милые, но некоторые такие злые…
На это трудно было возразить, но Фрингс попытался:
— Послушай, на свете есть и злые люди. Они завидуют тебе, хотят сделать гадость. На что-то серьезное у них не хватает духу, вот и шлют тебе письма, чтобы выместить на тебе свои комплексы.
Он понимал, что Нора ждет большего. Тем не менее его слабая попытка была вознаграждена грустной улыбкой.
После долгой паузы он рискнул еще раз:
— Я…
Но Нора прервала его.
— Все в порядке, Фрэнк. Пустяки. Я просто устала. Сегодня у меня последний концерт, а потом немного отдохну. Моему голосу требуется передышка. Когда устаешь, все кажется мрачным.
Нора опустила глаза на свой кофе, а Фрингс стал гадать, кто мог ему позвонить.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Паскис годами не пользовался своим домашним телефоном. Так что три телефонных звонка за утро было чем-то совершенно из ряда вон выходящим.
Архивариус жил в крохотной квартирке над булочной в семи кварталах от Подвала. Всю мебель составляла кровать, стоящая в углу, небольшой обеденный стол со стулом и кресло, в котором он сейчас сидел. На полу ничего не было, зато стены были увешаны выцветшими от времени коврами, которые его мать привезла с собой с родины. Паскису нравилась строгая логика симметричных узоров, и он часто рассматривал их, лежа на кровати, когда ночной полумрак стирал краски, оставляя лишь переплетение линий.
Паскис читал газету, когда раздался первый звонок.
— Да? — осторожно отозвался он.
— Мистер Паскис?
— Да.
— Это лейтенант Дрэффин. Мне очень жаль, сэр, но шеф требует вас назад в архив. Объявлен общий сбор.
— Похоже, это связано со взрывом.
— Я тоже так думаю, сэр. В любом случае шеф ждет вас завтра с утра в Подвале. Сегодня можете отдыхать. Вы придете, сэр?
— Да, конечно, какие проблемы.
Паскис с облегчением повесил трубку. Он почувствовал что-то похожее на внезапно светившееся счастье. Вне хранилища он чувствовал себя неприкаянным. Чтобы как-то занять свой мозг, он постоянно возвращался к работе: например, вспоминал, с какими трудностями ему пришлось столкнуться при классификации дел, связанных с серией изнасилований в Восточном округе, жертвы которых были убиты. Куда прикажете относить эти дела? К сексуальному насилию или к убийствам? Конечно, к обеим этим категориям, но какая из них должна считаться главной? В конце концов он решил в пользу сексуального насилия, следуя примеру Абрамовича, который сорок лет назад именно так разобрался с аналогичной серией преступлений.
Второй звонок раздался, когда он допивал кофе. Он изумил Паскиса еще больше, чем первый.
