старших сестер, где постоянно болтали, препирались между собой и ссорились вездесущие женщины, он симпатизировал идеям Джона Нокса, обвинявшего прекрасную половину человечества в чудовищном деспотизме. И хотя Нокс имел в виду королев, правивших Англией и Шотландией триста лет назад, Дуглас, натерпевшийся от женщин в юности, не без тайного удовлетворения применял его идеи к обстоятельствам собственной жизни. Решив много лет назад, что избыток любви – такое же бедствие, как ее недостаток, он сумел дожить до тридцати пяти лет, избежав брачных уз.
Впрочем, он чуть не попался в ловушку с Марианной, напомнила ему его совесть, но Дуглас безжалостно подавил ее слабый голосок. Все уже в прошлом. И тот факт, что он готов пожертвовать тихими радостями холостяцкой жизни ради спасения несчастных, прозябающих на самом дне, касается только его и никого больше!
Что плохого, если богатство какой-нибудь представительницы высшего сословия пойдет на облегчение участи мужчин, женщин и детей, о существовании которых она даже не задумывается? Почему он не может употребить свои незаурядные медицинские познания для достижения благой цели, используя богатых ипохондриков, готовых щедро платить за лечение своих мнимых недугов? Раз уж дамочка дала объявление, пусть занимается своим делом, вместо того чтобы совать нос в чужие дела. Слава Богу, он излечился от романтических иллюзий. Если бы он жаждал любви, то нашел бы себе жену без чьей-либо помощи.
Все еще кипя, Дуглас спустился по лестнице музея и зашагал в сторону Сент-Джеймсского парка в надежде, что холодный воздух остудит его голову. К тому времени, когда он пересек парк и добрался до Букингемского дворца, присущее ему чувство юмора вернулось. Кто-кто, а он с пятилетнего возраста усвоил, что, когда имеешь дело с женщинами, единственный способ сохранить рассудок – относиться к ним с иронией.
Честити быстро пересекла Трафальгарскую площадь, не обращая внимания на голубей, взлетавших прямо из-под ее ног. Остановив кеб на. Чаринг-Кросс-роуд, она назвала кучеру адрес – Манчестер-сквер, десять – и забралась внутрь, поморщившись от запаха табака, въевшегося в кожаные сиденья.
Признаться, она ждала встречи с Дугласом Фаррелом. Доктор, практиковавший в бедных кварталах вокруг Эрлз-Корта, заинтересовал ее еще в тот день, когда она впервые увидела его в магазинчике миссис Билл. Еще больше ее заинтриговал тот факт, что он купил несколько фунтов мятных и лакричных леденцов – гораздо больше, чем способен съесть один человек. Честити знала по себе, будучи большой сладкоежкой. Конфеты, очевидно, предназначались для детей бедняков, посещавших его приемную в больнице Святой Марии. Такой поступок, близкий ее отзывчивой натуре, так воодушевил Честити, что она с нетерпением ждала прихода доктора на деловое свидание. Но он оказался совсем не таким, каким она его представляла.
Честити подняла вуаль и облегченно вздохнула, когда прохладный воздух коснулся ее разгоряченного лица. Миссис Бидл вроде бы симпатизирует доктору, но вряд ли она хорошо знает всех своих покупателей. Кстати, где он живет? Должно быть, где-нибудь по соседству, раз посещает ее магазинчик. Вполне приличный район, но едва ли подходящий для амбициозного врача, рассчитывающего сделать карьеру на Харли-стрит. Зато близко к Эрлз-Корту, где у него приемная, да и жилье там стоит недорого. А деньги, похоже, – главная забота доктора Фаррела.
Вздохнув, Честити сказала себе, что оценка моральных устоев клиентов не входит в обязанности брачного агентства. В сущности, если посмотреть на дело непредвзято, доктора Фаррела можно упрекнуть разве что в излишней прямолинейности.
Но почему-то признание, что ему нужна богатая и влиятельная жена, которую он мог бы использовать в своих целях, повергло Честити в шок, и даже сейчас она испытывала совершенно необъяснимое разочарование.
Кеб остановился перед впечатляющим фасадом дома номер десять. Расплатившись с возницей, Честити взбежала вверх по ступенькам, ежась под порывами ледяного ветра, налетавшего со стороны сквера, разбитого посередине площади. Дверь распахнулась, прежде чем она добралась до верхней ступеньки.
– Я видел, как вы подъехали, мисс Чес, – приветствовал ее Дженкинс, дворецкий. – До чего же холодно сегодня.
– Наверное, выпадет снег, – предположила Честити, входя в теплый холл, обогревавшийся паровым отоплением. – Отец дома?
– Его милость в библиотеке, – сообщил дворецкий, – говорит, что подхватил простуду.
– О Боже, – нахмурилась Честити, снимая перчатки и шляпу. – Может, позвать врача?
– Я предлагал, но он отказался.
Честити кивнула.
– Я зайду к нему. Может, он захочет чая с виски.
– Я отнес ему графин виски сразу же после ленча, – сказал Дженкинс.
Честити снова нахмурилась. Отец пребывал в депрессии с тех самых пор, как узнал о вероломстве своего лучшего друга – графа Беркли. В ходе дела о клевете вскрылось не только предательство старого приятеля, но и личная слепота и доверчивость отца. Последнее особенно угнетало лорда Дункана. По собственной глупости он лишился состояния, доверив его мошеннику. В результате дочери лорда Дункана превратили издание «Леди Мейфэра» вкупе с брачным агентством в доходное предприятие, позволявшее до поры до времени держать отца в неведении относительно истинного положения семейных финансов. Поведение дочерей, прилагавших все усилия, чтобы скрыть от него правду, нанесло по гордости старого лорда сокрушительный удар, от которого он так и не оправился.
Честити подошла к дверям библиотеки и помедлила постучать в нее. После замужества Пруденс, состоявшегося полтора месяца назад, она осталась одна в доме, и бремя прогрессирующей депрессии лорда Дункана целиком и полностью легло на ее плечи. Не то чтобы сестры пренебрегали своим дочерним долгом, просто, оказавшись на расстоянии, они избавились от постоянного ощущения назревающей катастрофы.
Решившись наконец, Честити тихонько постучала и вошла в комнату. Зимний день клонился к вечеру, и только пламя камина рассеивало царивший внутри сумрак.
– Может, зажечь лампы, отец? – спросила она, притворив за собой дверь.
– Нет-нет, все в порядке. Незачем понапрасну расходовать газ, – отозвался лорд Дункан из глубины своего кресла. – А лампы... лампы еще погорят, когда стемнеет.
