Честити слегка покраснела.
– Думаю, и для вас тоже, – заметила она. – Оно совсем не похоже на Харли-стрит.
С минуту он молча смотрел на нее, словно на какую-то букашку под микроскопом, затем сухо ответил:
– Да. Но если вы постараетесь ничего не трогать и не слишком глубоко дышать, то, будем надеяться, не подхватите здесь какую-нибудь заразу.
Румянец на щеках Честити стал гуще. Может, она и явилась сюда без приглашения, но ничем не заслужила презрительной отповеди.
– Пожалуй, мне лучше нанять экипаж, – процедила она, пытаясь сохранить достоинство.
– Не будьте смешной, – оборвал ее Дуглас. – Не думаете же вы в самом деле, что в таком районе города можно встретить извозчика.
Честити сделала глубокий вдох и без всякого выражения произнесла:
– Если вы объясните мне, как выбраться отсюда и добраться до сколько-нибудь знакомых мест, я оставлю вас в покое. И. вы сможете заняться своими пациентами.
Дуглас не сразу ответил, но сердитая морщинка над его густыми бровями стала глубже. Ему только не хватало, чтобы дамочка из высшего общества совала нос в его дела! Если она начнет трепать языком, слухи разойдутся по всему городу. Интересно, много ли найдется богатых пациентов, которые пожелают иметь дело с врачом, который ведет прием в лондонских трущобах? Да они будут обходить его за версту! Но ущерб уже нанесен, и он не может с чистой совестью отпустить ее одну.
– Сомневаюсь, что вы сумеете выбраться отсюда, – заявил он наконец. – К тому же вы обязательно привлечете к себе нежелательное внимание. Я понимаю, что здесь не самое приятное место, но вам придется подождать, пока я смогу проводить вас домой. Сядьте вон туда. – Он указал на стул у окна.
Честити могла бы ответить, что находит подобное место не неприятным, а удручающим. То, что она увидела, вызвало у нее ужас и сострадание. Но если доктор Фаррел считает нужным разговаривать с ней таким саркастическим тоном, будь она проклята, если признается в том, что чувствует на самом деле.
– Я посижу в приемной, – повернулась она к двери.
– Я бы вам не советовал, – бросил Дуглас. – Там полно всякой заразы, которая только и ждет, чтобы наброситься на такой редкостный цветок, как вы.
– А как же вы? – Честити начала злиться. Она не могла понять, чем вызвана подобная враждебность. Конечно, у него есть основания для недовольства, но он заходит слишком далеко, и она не намерена терпеть его грубость. – Вам не кажется, что вы можете перенести инфекцию на людей, с которыми общаетесь в своей другой жизни, доктор Фаррел?
– Уверяю вас, мисс Дункан, что я принимаю все меры, чтобы не стать переносчиком заразы, – заверил он ее все тем же презрительным тоном.
Честити вышла в приемную и села на свободное место. Дети хныкали и вертелись, а их апатичные матери чередовали шлепки с объятиями. Все дрожали от холода. Честити раздала остатки леденцов, сожалея, что не захватила больше и считая такое угощение слабым утешением перед лицом общего несчастья. По крайней мере оно создавало у нее ощущение, что она оказалась не совсем бесполезна. Кутаясь в пальто, Честити сидела в своем углу, наблюдая за Дугласом, когда он выходил из своего кабинета и тихо переговаривался с очередным пациентом, прежде чем пригласить его войти.
Доктор разительно отличался от элегантного врача, обитавшего на Уимпол-стрит и Харли-стрит, и от человека, который обожал скрипку и мог быть обаятельным и остроумным собеседником, не говоря уже о вольностях, которые он себе позволил, подсаживая ее в карету. Определенно в лице Дугласа Фаррела она встретила доктора Джекилла и мистера Хайда (** Персонажи романа Роберта Льюиса Стивенсона.). Но почему он работает здесь? Может, все дело в том, что он не решается отказаться отданной практики, пока не обзавелся другой, более прибыльной, на Харли-стрит? Но разве здешние пациенты в состоянии платить за его услуги? Вряд ли.
«А что, если он сознательно сделал такой выбор?» – вдруг подумала Честити, глядя, как Дуглас опустился на колени перед пожилой женщиной с обмотанными тряпьем ногами. Придерживая ладонью бесформенную ступню, он размотал полоски ткани и осторожно ощупал распухшие лодыжки. Да ведь он относится к несчастным больным беднякам с любовью! А они ловят каждое его слово, не отрывая от него глаз и следя за каждым его движением. Но как совместить такую, почти библейскую сцену с доходной практикой на Харли-стрит? И почему он отнесся к ней с таким презрением, с такой враждебностью, если любит свое дело? Если гордится тем, что делает? Зачем вести себя так, будто его поймали за каким-то постыдным занятием?
Почти два часа Честити просидела у стены, стараясь казаться невидимой. Что ж, по крайней мере она разгадала загадку леденцов, решила она, заметив, что большинство взрослых выходят из кабинета доктора с лекарствами, а все дети без исключения – с горстями конфет. Наконец Дуглас пригласил последнего пациента, и Честити осталась в приемной одна. Продрогнув от долгого сидения на месте, она поднялась с обшарпанного стула и, подойдя к очагу, протянула руки к скудному пламени.
Дверь кабинета открылась, и она услышала голос Дугласа:
– Приведите Мэдди через пару дней, миссис Гарт. Очень важно, чтобы я еще раз осмотрел ее. Постарайтесь не забыть.
Повернувшись, Честити увидела доктора, провожавшего к выходу изможденную женщину и щупленькую девочку.
– Вот бедняги, – беспомощно пожалела она их.
– Вот именно. Бедняки. – Дуглас прошел мимо нее и нагнулся к очагу, чтобы присыпать угли, потом погасил лампы. – Полагаю, сегодняшний день показался вам интересным? Возможно, даже познавательным? – Он говорил все тем же враждебным тоном, словно бросал ей вызов.
– Скорее удручающим, – уточнила она. – Я понимаю, почему вы хотите перебраться на Харли- стрит.
– Вот как? – издал он короткий смешок. – Понимаете? – Распахнув дверь, он пропустил ее вперед, затем
