высокий и широкоплечий, но едва ли старше ее самой. Волосы, мокрые от дождя, облепили скуластое лицо. Ноздри трепетали. Руки в кожаных перчатках сжимались и разжимались, словно мальчишка никак не мог сообразить, что же делать дальше — помочь ей встать или снова ее ударить.
— Ты кто такая? — рявкнул он, и по голосу Агнесс опознала пассажира с крыши. Правда, радости это открытие ей не доставило.
— А ты кто такой? — простонала она, чувствуя, как на зубах скрипит песок.
— Что тебе нужно от моей матери?
Матери?
Но ошибки быть не могло: та же смуглая кожа, те же глаза, черные, точно гагат в траурном ожерелье. Только глаза сына полыхали яростью, а в глазах матери застоялся беспомощный страх. Глухо рыча, она отступала, а уже из-за его спины, почувствовав себя в безопасности, оскалилась на Агнесс.
Да никакой она не призрак!
Просто сумасшедшая.
«Простите!» едва не вырвалось у Агнесс, но извиняться перед человеком, толкнувшим тебя в лужу — это как-то чересчур.
— Я всего лишь хотела помочь! Она просила что-то ей отыскать!
— А… а что именно?
Ей почудилось, или он растерялся?
— Н-не знаю.
— Тогда и благодарности от меня не жди, — сказал мальчишка. Сказал — как выплюнул.
Куда он повел мать, Агнесс уже не заметила, потому что в носу противно защекотало, а по щекам, смывая грязь, потекли слезы. Ничего, еще чуть-чуть, и к ней вернется самообладание. Она встанет и отожмет платье, пойдет в гостиницу и переоденется в сухое, а уж потом… Но от внезапной обиды, как от удара в грудь, потемнело в глазах и перехватило дыхание.
Роняя слезы, она продолжала сидеть и съежилась, когда рядом послышался глухой стук копыт и шуршание колес по гравию. Как там сказал Шекспир? Беды идут не в одиночку, а толпами? До чего же верно! А сейчас ее настигнет окрик «Дорогая племянница! В каком вы непотребном виде!» Осталось только подождать.
Но каково же было ее удивление, когда вместо старческого хрипа зажурчал женский голос, удивительно мелодичный:
— Бедное дитя, что я могу для тебя сделать?
Голос принадлежал даме из остановившейся неподалеку кареты-ландо. Дама была молода и необычайно хороша собой. Пепельно-белокурые букли обрамляли изящное лицо с огромными сияющими глазами, точеным носиком и красиво очерченным чувственным ртом: именно о такой внешности мечтала Агнесс! Платье белело в темноте, но при ближайшем рассмотрении оказалось бледно-фиалкового цвета, и темно-серые глаза тоже казались цвета фиалок, хотя, конечно же, людей с фиалковыми глазами в жизни не существует: они обитают в романах. Лоб дамы, высокий и чистый, украшала фероньерка. Капелька из голубого опала подрагивала на серебряной цепочке — незнакомка дрожала от сдерживаемой ярости. Леди не пристало показывать свои эмоции, но эта красивая дама была очень разгневана увиденным.
— Каков негодяй! Привязать бы его к телеге и гнать плетьми по всему графству! Бартоломью, ты видел, куда он побежал? — обратилась она к кучеру.
— Никак нет, миледи!
— Может, мы его все таки нагоним?
— Пожалуйста, не надо! — воскликнула Агнесс и, скользя, поднялась из хлюпающей грязи, не спешившей выпускать добычу. — Я сама виновата, сморозила такую бестактность!
— Ну вот еще! Девочка в твоем возрасте ни за что не додумается до такой бестактности, за которую платят ударом. Это была, самое большее, невинная глупость, — возразила дама. — А где же твой багаж?
— На постоялом дворе остался, — ответила Агнесс, решительно ничего не понимая.
— Бартоломью, принеси.
Когда кучер, покряхтывая, слез с облучка, леди добавила:
— Будь здесь наш мистер Линден, он напомнил бы тебе про Святого Мартина, который разрезал свой плащ на два куска и один отдал страннику. Но мы не настолько праведны, чтобы кромсать одежду. Отдай барышне целый плащ.
По лицу кучера было видно, сколь неприятна ему идея поделиться одеждой с какой-то грязной бродяжкой, пусть и с манерами леди. Но с хозяйской волей не поспоришь, и он нехотя накинул на плечи Агнесс свой тяжелый стеганый плащ. Агнесс едва не задохнулась — не столько от запаха мужского пота, сколько от удивления.
— Мистер Линден? Вы знаете мистера Линдена? Я его племянница, Агнесс Тревельян.
Леди посмотрела на нее недоуменно.
— Ах, да, — ее лицо прояснилось. — Я же забыла спросить, как тебя зовут. И не представилась. Леди Лавиния Мелфорд, — пропела дама свое имя, переливчатое, как соловьиные трели.
Спохватившись, девушка присела, чувствуя, как противно липнет к ногам мокрое белье, и подошла поближе.
— Вам знаком мой дядюшка?
— Отлично знаком.
Леди Мелфорд наклонилась к ней, и на Агнесс повеяло ароматом жасмина.
— И где же он? Я его жду и жду…
— Как — где? У себя в пасторате, читает труды Тертуллиана и делает выписки.
— Но разве..?
— Нет, конечно. Твоему дядюшке проще запомнить, в каком году осудили ересь пелагиан, чем в каком часу встречать племянницу.
Леди Мелфорд раздраженно фыркнула, и сияющая капля запрыгала из стороны в сторону. Агнесс на всякий случай подставила ладони — вдруг фероньерка сорвется со лба.
— Считай, что это была его визитная карточка. Вот и познакомились.
— Он очень строгий?
По жалостливому молчанию можно было понять, что миледи пытается сочинить подходящую ложь.
Агнесс вздохнула. Его строгость не вмещают слова.
— Апостолы рядом с ним покажутся мотами и вертопрахами, — сдалась миледи. — Да, Агнесс, твой дядя очень строгий. Неоправданно строгий.
Тем временем вернулся кучер с сундучком и, судя по румянцу, с пинтой эля в желудке. Багаж он почему-то пронес мимо Агнесс и водрузил на приступку позади кареты, прямо под сложенным верхом.
— Ну, чего ты ждешь? — улыбнулась миледи удивленной девушке. — Одно из двух — или я решила украсть твою кладь, или приглашаю тебя на ночлег. Какой вариант тебе больше по душе?
— Я же такая грязная.
— Вот именно. В таком виде мистер Линден тебя даже в хлев не пустит. Подумать только — если бы я не запозднилась у соседей, если бы выехала часом ранее, что бы с тобой сталось! Бартоломью, подсади барышню.
Агнесс запрыгнула на сидение напротив миледи и забилась в уголок, сжалась и подобрала юбки, стараясь не думать, во что превратится алая бархатная обивка и как огорчится кучер, которому придется ее чистить.
Путь в усадьбу растянулся на полчаса. Карета легко и упруго катилась по проселочной дороге, в темноте Агнесс различала только холмы да огоньки далеких деревень. Согревшись, она клевала носом, тем более что спутница не утомляла ее лекциями по краеведению. Но когда карета свернула в аллею, леди Мелфорд негромко произнесла:
— Вот мы и в Мелфорд-холле. Усадьба стоит со времен Якова Первого, но барон Мелфорд перестроил ее в восьмидесятых годах прошлого века.
