— Не сочтите мой вопрос нескромным, сэр, — обратилась она к мистеру Ханту, который не сразу ее расслышал, — но по кому вы носите траур? Боюсь, что слишком расплывчатые соболезнования не приносят утешения, но если бы я знала…
Мистер Хант снисходительно улыбнулся, приоткрывая желтоватые зубы.
— Пустое, мисс Тревельян, не нужно оправдываться. Я ценю вашу дружескую заботу.
— Так кто же причина вашей скорби?
— Мой сын Роберт.
Агнесс показалось, будто столовой резко стемнело, как если бы разом опустились все шторы. И одновременно с этим почувствовала толчок в грудь, такой сильный, что на миг словно бы вылетела из своего тела… И откуда-то издалека услышала свой голос: он совсем истончился и дребезжал, как треснувший колокольчик.
— Ваш сын?
— Месяц тому назад я отправил его служить юнгой на торговое судно, но, к несчастью, Роберт подхватил лихорадку. Он скончался, когда корабль огибал мыс Доброй Надежды. Его похоронили в море, — отвечал мистер Хант, словно цитируя некролог.
Агнесс втянулась обратно в себя и тупо уставилась на блюдце. Всего-то несколько капель пролила. Наверное, мистер Хант не догадался, почему у нее задрожали руки. Решил, что это еще одно проявление женской слабости. Вот и хорошо. А сейчас она отпросится у дяди и пойдет к Ронану. Вместе они решат, что делать с новыми сведениями. Главное, не показывать, как ей страшно, а просто встать и уйти…
Но язык ей уже не повиновался, и Агнесс услышала, снова со стороны, как она произносит с тщательной, выверенной злобой:
— Какое горе, сэр! Я искренне соболезную вашей потере. Роберт, наверное, был лучшим из сыновей. Мужественным, добрым, честным во всем. Возможно, ему, как и другим юношам, были присущи горячность и резкость, но он перерос бы их — если бы прожил дольше. Наверное, он был опорой своему отцу…
— …и благословением для своей матери, — добавил мистер Линден.
— Что вы сказали? — моргнул мистер Хант.
— Bendith у Mamau — так это звучит по-валлийски, — пояснил пастор и кивнул Агнесс, выражая уважение к ее корням.
— Быть может, он и был благословением для своей матери, но уж точно не опорой своему отцу. Нельзя злословить о тех, кто…
— …покинул мир людей.
— Истинно так, — согласился мистер Хант и облизал губы, блеклые, в сухих чешуйках. — Он был юношей по-своему неплохим, но природный изъян души, нечто такое, что невозможно устранить воспитанием, перечеркивал все его достоинства.
— Какой изъян, сэр? — спросила Агнесс.
Мистер Хант наклонился к ней так близко, что она разглядела каждую красную прожилку в его глазах. Выглядел он таким усталым и печальным, что на мгновение она поверила, будто он и правда кого-то потерял. Будто черная лента на его руке была знаком скорби, а не смертным приговором Ронану.
— Он был лжецом.
Откинувшись на стуле, мистер Хант щелкнул суставами пальцев и продолжил:
— Он утверждал, будто я третирую его мать, хотя я обращался с ней со всем тем уважением, на которое она могла рассчитывать. В ее-то обстоятельствах. Но вместо того, чтобы платить добром на добро, мальчишка жаловался на меня соседям, как-то раз даже констебля домой привел, чтобы он со мной побеседовал. Констеблю потом пришлось извиниться за то, что поверил выдумкам лживого мальчишки, но так или иначе, мы оба были поставлены в крайне неудобное положение. С годами к его скверному, невыносимому поведению прибавились проступки — неряшливость и леность, дерзость по любому поводу, мелкие кражи, побеги из дома… даже поджоги, — осекся мистер Хант.
В его молчании Агнесс не почувствовала притворства и ей вдруг захотелось, чтобы прав оказался он, а не его сын. Чтобы ничего из того, о чем рассказывал ей Ронан, никогда не происходило на свете — ни с ним, ни с его матерью. «Всего лишь досужие выдумки», подхватил тихий голосок, отвечающий за сохранность нервов, и цепляться за правду сразу стало труднее. Правда обжигала и разъедала, будила среди ночи, стояла над душой, как строгая наставница, и мешала развлекаться. И как не податься навстречу лжи, если улыбка ее так участлива, а вкрадчивые пальцы врачуют рубцы, оставленные бичом ее соперницы?
«Быть может, Ронан не лгал, но, конечно, преувеличивал», — продолжал напевать голосок.
— Я делал для него все, что мог. Я дал ему образование, он рос, как маленький джентльмен, хотя далеко не всякий пэр счел бы джентльменом меня, его отца, и впустил бы меня в парадную дверь. Потому как мой отец был башмачником, а мне, чтобы заработать денег на обучение, приходилось в отрочестве рыть каналы. Зато Роберт всем был обеспечен. Мой сын… если это вообще был мой сын! — выкрикнул он с внезапной злобой.
Вздрогнув, Агнесс сделала рывок, выбираясь из сладостной, умиротворяющей пучины. И все раны открылись и начали кровоточить.
— Простите, мисс Тревельян, мне не стоило…
— Отчего же, продолжайте, — милостиво разрешил мистер Линден. — Агнесс, положи мне еще кексу.
То ли его предложение, то ли его аппетит, абсолютно неуместный в данных обстоятельствах, но что- то в поведении пастора окончательно разозлило мистера Ханта. Он даже вскочил.
— Вы совсем выжили из ума! О таком нельзя говорить в присутствии барышни.
— Правда?
Мистер Линден сложил ладони под подбородком и погрузился в раздумья, но минуту спустя вздохнул разочарованно.
— Мистер Хант, я прокрутил в голове всевозможные варианты как избавиться от мисс Тревельян, но ни один из них не кажется мне удачным. Вот смотрите — если бы у нас был званый ужин, я бы выдворил ее из-за стола и позвал обратно уже к десерту. Но у нас чаепитие, не так ли? Кто-то должен разливать чай. Так что без услуг мисс Тревельян мы с вами не обойдемся. Досадно, но что поделаешь.
— Вы насмехаетесь надо мной, сэр?
— Что вы, сэр, что вы! Я о вас забочусь. Агнесс, налей нашему гостю еще чашечку. Хотя он так ничего и не выпил. Тогда не наливай.
Скрипнул стул. Мистер Хант опустился на место и продолжил, стиснув под столом скатерть.
— Горько осознавать такое о своем сыне, но, возможно, он был предназначен к погибели. Знаете ли, мисс Тревельян, я был воспитан в вере, что некоторые создания Божие по самой своей сути лишены благодати, что они прокляты еще до своего появления на свет. В порыве безрассудства мне случилось восстать против этих постулатов… потому что они казались мне несправедливыми, — сказал он едва слышно. — Потребовалось немало лет, прежде чем я вновь уверился в их правоте.
— Как можно определить, что кто-то предназначен к погибели?
— В точности это знает только Бог, однако смерть человека может поведать о многом. Если он умрет дурной смертью, корчась от боли, проклиная весь свет, не раскаявшись в своих грехах.
Легкие Агнесс обледенели, подернулись инеем изнутри. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— У Роберта была дурная смерть? — просипела она.
— Очень дурная, — кивнул мистер Хант.
— Ему было… больно?
— Его мукам не было конца.
Агнесс вскочила, и на нее тут же посмотрели две пары внимательных глаз.
— Мне нехорошо, — прошептала она. — Мне нужно прилечь.
Но поспешила она не в спальню, а к воротам, не захватив ни капора, ни шали, и побежала так быстро, что слезы не успевали стекать по щекам — их сдувало ветром.
Вопреки ее опасениям, Ронан ничуть не испугался, услышав, что отец уже похоронил его у берегов Африки. Единственным его огорчением было то, что тетушка Джин, которой он уже успел придумать
