тобой в постели, — проворчала она, когда он сел рядом и принялся пятерней причесывать ее мокрые волосы.
— Ты не можешь вернуться домой как мокрая курица.
— Надо было подумать об этом до того, как швырять меня в озеро.
— Ты получила по заслугам, — хмуро ответил Найл. И у него заиграли желваки.
— Я не заслужила того, чтобы меня изнасиловали!
— Брось, признайся себе самой… — Он наклонился и поцеловал ее в голое плечо. — Ты наслаждалась каждой минутой.
— Я признаю лишь то, что ты дерзкий самодовольный дьявол!
— А ты была великолепна в гневе — мокрая, как рыба, и цепкая, как тигрица.
Она повернулась и ударила его в плечо. Его налитые мышцы даже не дернулись.
С мрачной улыбкой он схватил ее за руки и, разведя их, прижал ее к кровати. Когда ее обнаженная грудь выскочила из-под пледа, он взял сосок в рот.
— Наказание, — подразнивая ее, сказал он. Сабрина прогнулась дугой.
— Не смей!
— Такая смирная, покорная жена, — насмешливо произнес он. — Такая сговорчивая и послушная.
Она зло уставилась на него.
— У тебя на удивление хорошо получается возбуждать во мне ярость.
— А тебе, дорогая, удивительно здорово удается возбуждать меня.
Отпустив ее, Найл поднялся и стал развешивать у огня на веревке ее мокрую одежду.
Сабрина с тревогой наблюдала за тем, как он снимает оставшуюся одежду с себя, как возвращается к кровати. Не смотря на ее очевидное нежелание, он лег рядом с ней, забравшись под плед, и укутал их обоих.
Он обнял ее, и Сабрина, лежа рядом, почувствовала, как его тепло согревает ее. Она свернулась калачиком, прижавшись к нему, и к горлу подступил комок. Ей хотелось плакать. Он взял ее, охваченную гневом, и она покорилась. Это было так унизительно. Возможно, его на миг обуяла похоть, но сердце у него осталось нетронутым, в то время как она свое сердце позволила ему растоптать.
Любить его — это безумие, в отчаянии думала Сабрина. Ничего, кроме боли и унижений, эта любовь ей не принесет. Она знала, что конфликт между ними не улажен. Напряженность осталась. Она была почти физически ощутимой.
Она не ошибалась. Когда Найл заговорил с ней снова, в голосе его слышались едва уловимые нотки угрозы.
— Ты моя жена, мышка. Не забывай об этом. Я буду тебе благодарен.
Сабрина выпрямилась:
— Я не забываю об этом ни на минуту.
— Тогда знай. — Он дышал ей в затылок. — Я не допущу, чтобы Кейт Бьюкенен был твоим любовником.
— Мне такое даже в голову не приходило. С чего ты взял — не знаю.
— Да уж, — кисло протянул он.
— Но это правда! Ты даже слушать меня не стал. Я собиралась обсудить с ним, как заключить мир.
— Мир?
— Да, мир. — Сабрина мгновенно вспыхнула. Приподнявшись на локте, она принялась горячо объяснять ему суть проблемы: — В обстоятельствах недавних угонов скота есть что-то странное. В их последовательности, так сказать. Кейт Бьюкенен клянется, что они не нарушали условий, на которые согласились.
Найл презрительно хмыкнул.
— Вначале я ему не верила, но Кейт, судя по всему, говорит правду, утверждая, что не они первые совершили набег.
— С какой стати ты оправдываешь этих ублюдков? — окинув ее гневным взглядом, спросил Найл.
— Я никого не оправдываю. Я хочу докопаться до истины. Найл перекатился на спину.
— Проклятые Бьюкенены — воры и убийцы. Они повинны в смерти твоего отца.
— Может, они и причастны к гибели моего отца, но они его не убивали. Это был несчастный случай.
— У нас, горцев, отличная память, — мрачно пробор мотал Найл.
Сабрина прикусила губу. И все же она хотела убедить Найла посмотреть на ситуацию более объективно. Он так давно считал Бьюкененов своими врагами, что даже не представлял, как может быть по-другому.
— Я могу понять, почему ты питаешь к ним такую ненависть, — осторожно сказала она. — Но у нас никогда не будет мира, если мы не покончим с раздробленностью.
— Значит, у нас никогда не будет мира.
— Я не могу с этим согласиться. — Сабрина серьезно посмотрела на него сверху вниз. — Ты мог бы с ними хотя бы поговорить?
— Нет.
Его упрямство подогрело ее гнев.
— Знаешь, махать мечом любой дурак может, и только мудрый вождь способен решить проблемы без кровопролития.
Найл с кривой усмешкой смотрел на закопченные потолочные балки.
— Ты лезешь в дела, в которых ни черта не смыслишь.
— Пытаюсь разобраться. — Она стиснула зубы. — Я согласилась стать твоей женой, чтобы спасти свой клан, но все окажется напрасным, если тобой будет двигать слепая ненависть. Продолжать войну — безумие. Ты вождь, Найл. От тебя зависит, окончится междоусобица или нет. Люди из клана Дункана готовы за тобой последовать. — Она помолчала, размышляя, стоит ли продолжать этот разговор. — Можешь считать меня упрямой дурой, но Кейт Бьюкенен говорил искренне.
— Ты на удивление наивна, Сабрина, — проворчал Найл. — Позволяешь использовать себя как наживку. Встречаться с ним здесь было верхом глупости. Проклятые Бькженены спят и видят, чтобы у меня выросли рога.
— Кейт Бьюкенен никаких нежных чувств ко мне не питает, уверяю тебя.
— Тебе не приходило в голову, что человек Оуэна из одной лишь подлости мог бы соблазнить жену своего врага?
— А тебе до этого что за дело? — с горечью спросила Сабрина. — Пострадала бы лишь твоя гордость.
Найл, прищурившись, посмотрел на нее:
— Ты ведь не стала бы делать Кейта своим любовником, верно?
Сабрина поняла, что спорить бесполезно, и замолчала. Спустя какое-то время, глядя в потолок, она сказала:
— Я думала, у нас современный брак. Каждый может жить своей жизнью. Тебе должно быть безразлично, есть ли у меня любовник или нет. Ты ведь никогда не хотел этого проклятого союза, как ты выразился сегодня.
Он нахмурился:
— Я сказал, что позволил бы тебе тайную связь на стороне после того, как ты родишь мне наследников. Разумеется, не сразу, а через какое-то время. Но я не потерплю, если ты будешь водить шашни с проклятыми Бьюкененами.
— Ладно. Обещаю найти кого-нибудь другого, когда позволят приличия.
Перевернувшись на бок, Найл впился в Сабрину взглядом. Ее дурацкое стремление установить мир раздражало его меньше, чем угроза завести себе любовника.
Решив разрядить напряженное молчание, он положил руку ей на шею в том месте, где бился пульс. И тут им овладело неистовое желание доказать ей, что она хочет только его, Найла.
На этот раз он занимался с ней любовью дольше, чем обычно, и все было как всегда, Сабрина отвечала на его ласки самозабвенно, охваченная желанием, которое он неизменно пробуждал в ней.
Потом оба в полном изнеможении лежали рядом. Сабрина задремала. Найл же не мог уснуть. Он держал ее в объятиях, мрачно уставившись в одну точку. Найл поморщился, вспоминая об их ссоре у озера. Он едва не ударил Сабрину и очень расстроился, когда понял, что вел себя как настоящий ревнивец. Да, это была ревность. А вовсе не уязвленная гордость или ненависть к врагу. Он повел бы себя точно так же, будь на месте Бьюкенена любой мужчина.
Найл покачал головой, спрашивая себя, как могло случиться, что он воспылал такой страстью к собственной жене. Он думал, что со временем охладеет к ней, однако день ото дня его страсть разгоралась все сильнее, становилась сродни болезни. И сейчас им владело желание овладеть ею, доказать, что она принадлежит ему одному и никогда не будет принадлежать никому другому.
В рассеянности он убрал с ее лба влажный завиток.
Ревность была ему чужда. Никогда еще он не проникался ни к одной женщине столь сильным чувством. Сильным настолько, чтобы ему было дело до того, есть у нее кто-то еще или нет. Так было до тех пор, пока в жизни его не появилась Сабрина.
Этому чувству, этой потребности не было разумного объяснения. С ранней юности в его распоряжении были самые красивые женщины, но ни в одну из них он не влюблялся. Сабрина не была красавицей, но становилась неотразимой, когда ее взгляд загорался гневом, когда она, нагая, извивалась под ним, кожа ее розовела от желания, а глаза лучились страстью.
Он хотел ее с силой, превосходящей пределы разумного.
И при воспоминании о бешеном соитии, произошедшем совсем недавно, он снова почувствовал острый приступ желания. Они были как животные, но, надо признать, ее голод был сродни его голоду — она отвечала ему полной мерой. Ее страсть потрясла его до основания. Желание такой взрывной силы он не испытывал многие годы, а может, вообще никогда.
Найл еще сильнее насупился, приподнявшись на локте. При этом он понимал, что не только страсть влечет его к Сабрине. Она вошла в его жизнь против его воли. И тут он понял, что ищет ее общества. Он лелеял в душе ту близость, что чувствовал к ней. Ему втайне нравилось упорство, с которым она добивается лучшей доли для своего клана, включая и «мир» с Бьюкененами.
Глаза его потемнели при взгляде на нее. Как случилось, что планы его пошли вкривь и вкось? Пытаясь превратить Сабрину из серой мышки в женщину, которая стала бы для него желанной, он дал ей слишком много власти над собой. Она стала как заноза у него в сердце. Восхищение переродилось в манию, во что-то еще более темное и примитивное.
Чувство, которому он не знал названия, змеей свернулось у него внутри, опасное и обоюдоострое, как боевой меч.
Поморщившись, он тряхнул головой. Видит Бог, ему не нравилось это чувство. Оно делало его незащищенным, ранимым. Эта отчаянная потребность быть с ней, постоянно
