по этой же причине ты женился на мне, — промолвила Мадлен. — Ты любил меня тогда?
— Я думал, что это только страсть, — объяснил Векстон. — Мне очень хотелось уложить тебя в постель, — ухмыльнулся он.
— Месть и страсть, — заключила Мадлен. — Просто чудесно.
— Ты забыла о сострадании, — заметил Дункан.
— О сострадании? — переспросила жена. — То есть ты хочешь сказать, что жалел меня? — В голосе Мадлен чувствовалось раздражение. — Господи, значит, ты не любишь меня, а только жалеешь?!
— Радость моя, ты просто перечислила причины, благодаря которым и родилась любовь, а я согласился с тобой.
— Но если твоя любовь рождена местью, состраданием и страстью… — не унималась она.
— Мадле-ен, — укоризненно протянул барон, пытаясь несколько успокоить ее, — вспомни-ка, что я сказал тебе перед отъездом из замка Луддона.
— Ты сказал: «Око за око».
— Нет, ты спросила меня, принадлежишь ли ты Луддону, — возразил Векстон. — И помнишь, что я ответил тебе?
— Мне тогда показалось, что я не поняла тебя, — промолвила Мадлен. — Ты заявил, что я принадлежу тебе.
— Я сказал правду, — произнес барон, зажимая рот жены горячим поцелуем.
— Но я по-прежнему не понимаю, что ты имел в виду, — выпалила Мадлен, едва поцелуй прервался.
— Я тоже, — признался барон. — Мне казалось, что я смогу просто держать тебя в своем замке. Я и не собирался жениться на тебе до самого последнего времени. Но думаю, твою судьбу еще раньше решила твоя доброта.
— Ты так думаешь? — прошептала Мадлен, глаза которой опять подозрительно заблестели.
— Все было предрешено с того мгновения, когда ты согрела мне ноги, вот только я не сразу понял это.
— Ты как-то сказал, что я глуповата, — улыбаясь своим воспоминаниям, проговорила Мадлен.
— Никогда я этого не говорил! — притворяясь, что сердится, вскричал он. — Это был кто-то другой, и я немедленно пошлю вызов обидчику.
— Да нет, барон, это были вы, — расхохоталась Мадлен. — Впрочем, я почти простила вас. К тому же я тоже говорила о вас немало неприятного…
— Ты?! — удивился Векстон. — Ни разу не слышал. Когда же это было?
— Как только ты отворачивался, конечно.
У нее был такой невинный вид, что Дункан улыбнулся.
— Твоя любовь к правде до добра не доведет, но я всегда буду рядом и сумею защитить тебя. Я никого теперь не боюсь, и мне больше не страшно — ведь ты любишь меня.
— Знаю, — произнес Дункан. — Но я хочу еще раз услышать от тебя, что ты любишь меня, — потребовал он.
— Ну конечно же, я всем сердцем люблю тебя, мой супруг. И буду любить вечно.
Векстон заурчал от удовольствия, обнял Мадлен, и их увлек за собой бурный поток страсти…
— Дункан!
— Да, любимая?
— А когда ты окончательно понял, что любишь меня?
— Давай спать, Мадлен. Скоро рассвет.
Но ей не спалось и вообще не хотелось, чтобы эта божественная ночь прошла.
— Нет, прошу тебя, скажи мне точно, когда это было.
Дункан вздохнул и буркнул:
— Сегодня.
— Ха-ха!
— Что «ха-ха»? — разозлился барон.
— Вот теперь все обретает свой смысл, — объяснила Мадлен.
— Все, кроме тебя, — возразил барон.
— Сегодня ты был совсем не такой, как всегда. Сказать по правде, я уже начала беспокоиться. А когда именно сегодня?
— Что «когда именно»?
— Когда ты точно понял, что любишь меня? — Мадлен явно не собиралась отставать от мужа.
— Когда испугался, что Силен убьет тебя.
— Силен?! Ты испугался, что Силен причинит мне вред?
В голосе Мадлен звучало неподдельное изумление. Дункан улыбнулся — конечно, ей не понять, какой страх он пережил.
— И когда Силен неподвижно остановился перед тобой, я понял, что ты испортила моего скакуна. Я говорил уже тебе об этом внизу, когда ты заснула у меня на коленях.
— Никого я не портила, — возразила Мадлен. — Я просто была добра с ним. Уверена, что это не принесло вреда.
— Если что кому и принесет вред, так это твоя болтовня. Дай же мне наконец заснуть, — зевнул Векстон. — А Силена забирай себе.
— Силена?! Ты отдаешь мне Силена?! — по-детски восторженно вскричала Мадлен.
— Этот конь предан тебе. Ты умудрилась превратить огромного свирепого скакуна в послушную лошадку. Но ты не будешь ездить на нем верхом, пока я сам не обучу тебя верховой езде. Поняла? Обещай мне это.
— А почему ты думаешь, что меня еще ничему не научили? — вызывающе спросила Мадлен, хоть и понимала, что барон знает о ее неумении ездить верхом.
— Нет, ты обещай, — настаивал Векстон.
— Ну хорошо, обещаю, — промолвила Мадлен, но тут же с сомнением спросила: — Но ты не передумаешь к утру, а?
— Нет, конечно, — ответил барон. — Отныне Силен твой.
— Я говорю не о Силене.
— А о чем же?
— Боюсь, как бы ты не передумал, что любишь меня.
— Никогда.
В доказательство своего слова Векстон еще раз поцеловал Мадлен и улегся на спину, твердо решив уснуть.
— А ты почему- то и не вспомнил сегодня о своем озере, — промурлыкала жена. — Почему? Это очень на тебя не похоже.
— Потому что сегодня чертовски холодно.
Это был разумный ответ, вот только странно, что и в прежние дни было очень холодно. Мадлен улыбнулась. Как она любила своего мужа!
— Дункан! А тебе понравилось любить меня там, перед камином? Знаешь, когда ты поцеловал меня…туда… — В ее голосе прозвучала робость, смешанная с любопытством.
— Да, Мадлен. Ты сладкая, как мед. — При одном воспоминании об этих ласках Векстон вновь почувствовал возбуждение. Желание постоянно обладать женой удивляло его.
Рука Мадлен медленно проскользнула вниз по его груди и животу.
— Интересно, а мне понравится… Испробовать тебя? — хрипло прошептала она.
Не успел Дункан вымолвить и слова, как Мадлен наклонилась к нему и поцеловала в пупок. Затем опустилась еще ниже.
У Векстона перехватило дыхание, когда она принялась ласкать его плоть.
— Какой ты горячий, Дункан, какой возбужденный, — шептала Мадлен. — Погрей меня своим огнем…
Барон забыл о сне. Закрыв от наслаждения глаза, он подумал о том, что стал самым богатым человеком в мире. Богатым любовью собственной жены.
А потом всякие мысли оставили его…
Глава 18
Объявляю, что сильный всегда прав. Правосудие на стороне сильного.
Казалось, зима навечно сковала землю морозами. То и дело сыпал колючий снег, подгоняемый злым ветром, о чем-то грустно шептались заиндевевшие деревья. Но вдруг в одночасье все переменилось — свежий ветер принес с собою весть о грядущей весне, несущей обновление. Зима, скаля зубы, отступила.
Деревья первыми откликнулись на перемены. Ветви больше не стонали печально на ветру, а радостно гнулись под дуновением легкого бриза. Набухали почки. Разнесенные по земле семена дали всходы, и вскоре все вокруг пестрело буйным весенним многоцветьем.
Для Мадлен наступило блаженное время. Она получала огромное удовольствие от любви к мужу, но по-прежнему считала чудом его любовь к себе. Первые недели после их окончательного объяснения она чувствовала себя тревожно, опасаясь, что Дункан вот-вот заявит, что Мадлен надоела ему. Она старалась потакать всем его прихотям. Впрочем, несмотря на ее усилия, неизбежный скандал все же разразился. Все случилось, как это обычно и бывает, из-за какого-то пустяка.
По правде говоря, Мадлен уже и не помнила, что послужило причиной ссоры. Кажется, Дункан накричал на нее. Она тут же спряталась за своей обычной маской сдержанности, но ее терпения хватило ненадолго. Она горько разрыдалась, заявила мужу, что тот разлюбил ее, и убежала к себе в башню.
Дункан бросился вслед за женой. Он все еще злился, но теперь его уже раздражала и привычка жены делать скоропалительные выводы. Когда Мадлен услышала от мужа о том, что он по-прежнему любит ее, она немного успокоилась, но сердиться не перестала.
Она получила тем вечером хороший урок, поняв, что в этом доме без криков не обойдешься. Обретенное ею положение позволяло делать это. Сдерживаться здесь не стоило — так вели себя все Векстоны. Хотелось ей смеяться — она от души веселилась. А если Мадлен приходило в голову немного поскандалить — как сейчас, например, — она позволяла себе это, хотя все же старалась держаться как истинная леди.
Больше того, Мадлен постепенно перенимала у мужа и некоторые черты его характера.
Оказалось, что жить по раз и навсегда установленному порядку куда спокойнее, и она стала панически бояться всяких перемен. Когда Джилард и Эдмонд отправились к своим сюзеренам исполнять сорокадневную воинскую повинность, Мадлен так громко возмущалась, что это было слышно чуть ли ни по всей округе.
Дункан заметил жене, что она не права, даже напомнил ей, что она сама советовала ему дать своим братьям больше свободы. Однако Мадлен не хотела выслушивать его увещеваний. Она превратилась в настоящую наседку и не желала, чтобы кто-то из ее шумного семейства покидал пределы замка.
Барон понимал жену лучше, чем она сама. Все Векстоны стали членами ее семьи. Мадлен долгие годы провела в одиночестве и теперь получала огромное удовольствие от окружения доброжелательных, любящих ее людей.
Мадлен всегда всех мирила и защищала, хотя и продолжала удивляться, когда кто-то пытался защитить ее.
По сути дела, эта женщина все еще не знала себе настоящей цены, по-прежнему считала любовь Дункана к себе чудом. Вообще-то Дункан был не из тех, кто
