— Добрый утро, — сказал он на ломаном французском языке, глядя на нее с неуверенной, робкой улыбкой. — Хорошо спать?
Поджав ноги, Жозетт отпрянула назад и, упершись в спинку кровати, натянула одеяло до самого подбородка. Но Келдан не сделал ни малейшего движения, не выказал даже намека па то, что намеревается наброситься на нее. Пока. Она быстро окинула взглядом комнату. Он убрал все то безобразие, которое она натворила здесь прошлым вечером, даже смыл масляные и винные потеки со стен.
Жозетт наморщила лоб, стараясь вспомнить, что случилось после того, как его большой и сильный светловолосый друг покинул их. Она забилась тогда в угол и сидела там, держа над головой сломанную ножку стула, словно занесенный меч, и намереваясь отважно защищать свою честь. Но в конце концов, видно, уснула.
Жозетт поняла, что это он, должно быть, отнес ее в постель, уложил и укрыл одеялом. Она покраснела и бросила на него подозрительный взгляд.
Но она была все еще полностью одета, если не считать туфель, стоявших на полу рядом с кроватью. Судя по постельным принадлежностям, скомканным на полу неподалеку от стола, сам он провел ночь в другом конце комнаты.
Келдан протянул ей корзинку с булочками — словно оливковую ветвь мира:
— Голодать?
— Нет. — От соблазнительного запаха корицы в животе предательски заурчало. — Нет, я не хочу есть, и я не останусь здесь с вами до конца дней своих.
Он лишь покачал головой и пожал плечами, явно не понимая, о чем она говорит.
— О Господи, я сойду с ума! — Жозетт откинула одеяло. — Вы что, не понимаете ни одного моего слова?
Он склонил голову набок, продолжая приветливо ей улыбаться.
Жозетт скрестила руки на груди:
— В таком случае я могу говорить все, что мне заблагорассудится. Могу даже обозвать вас… — она так же приветливо улыбнулась ему и спокойно, ласково закончила: — …уродливым, самодовольным, полоумным тупицей с мерзкими манерами, воняющим, как пропотевшие чулки.
Улыбка Келдана стала еще шире, и в темных глазах затеплилась надежда.
От такой реакции на ее оскорбления Жозетт чуть было не засмеялась.
Но, сдержавшись, лишь вздохнула:
— Однако все это неправда, — нехотя призналась она. — Правда состоит в том, что вы пока вели себя в высшей степени по-рыцарски.
Несколько секунд она разглядывала похитившего ее воина, озадаченная его великодушием. Превосходной формы широкие, мускулистые плечи и грудь не оставляли сомнений в том, что физически это очень сильный человек, который может любого принудить делать то, что ему нужно. Между тем пока он не попытался даже поцеловать ее.
А приятное, улыбчивое лицо с крупными чертами и густая блестящая копна черных волос абсолютно исключали возможность назвать его уродливым.
Напротив, это был один из самых красивых мужчин, каких ей доводилось видеть. Представив себе, как он прошлой ночью взял ее на руки и отнес в постель, Жозетт испытала незнакомое пульсирующее ощущение в животе.
— Я хочу домой, — просто сказала она. — Неужели вы и этого не можете понять? Я хочу домой.
— Жозетт, — ласковым голосом произнес он, указывая рукой на пол, — дом здесь.
Она поняла, что он имел в виду, — теперь ее дом здесь.
— Это вы так считаете, тупица.
— Келдан, — поправил он, вероятно, поняв, что она называет его каким-то другим не слишком любезным именем, и снова протянул ей корзинку с булочками:
— Хотеть есть?
Жозетт прикусила нижнюю губу, до сих пор она отказывалась принимать какие бы то ни было его предложения. Но если она уморит себя голодом, у нее не останется сил бороться с ним, если… когда он все же решит взять ее силой.
— Ну разве что кусочек, — медленно произнесла она, подходя к столу и пугливо хватая булочку. Хлеб был мягким, теплым, начиненным изюмом и таким же божественно вкусным, каким приятным был источаемый им аромат.
— М-м-м-м!.. — невольно вырвалось у Жозетт, и она закрыла глаза от удовольствия.
Келдан воскликнул что-то в ответ — всего одно слово, — но она была слишком занята созерцанием изобилия разнообразной еды на столе, чтобы обращать на него внимание. Набивая рот нежнейшим хлебом, она таращила глаза на вазы, полные прозрачного винограда и блестящих слив, блюда с тонко нарезанным ростбифом, кувшин с молоком, покрытым нежной пенкой… И апельсины…
— Святые угодники, последний раз я видела такое пиршество… — Жозетт схватила пригоршню засахаренных орехов и сливу — только лишь для того, чтобы поддержать угасающие силы. — Полагаю, там, откуда я прибыла, лишь короли могут позволить себе такие изыски на завтрак.
Мгновение спустя руки у нее были заняты настолько, что она едва ли смогла бы унести все это в свой угол, ничего не уронив.
— Жозетт. — Келдан крякнул от удовольствия.
Она коротко взглянула на него и заметила искорки удовольствия в его глазах. Он сделал приглашающий жест в сторону свободной скамейки у противоположного конца стола.
Жозетт колебалась:
— Не думаю, что мне стоит садиться за стол. Если я разделю с вами трапезу, это будет означать, что я едва ли не принимаю ваше гостеприимство.
Келдан спокойно взял апельсин, ловко очистил его, разделил пополам и протянул ей половинку.
Сок аппетитно стекал по его длинным загорелым пальцам. Созерцая редкий сладкий плод, Жозетт невольно сглотнула: соблазн боролся в ней с осмотрительностью.
Медленно, осторожно, не сводя глаз с Келдана, она села на свободную лавку.
— Не думайте, будто это означает, что я сдалась, — сообщила она ему и неуверенно взяла протянутый ей апельсин. — Мы с Авриль уедем при первой же возможности. Я… — Она замолчала и, не в силах больше терпеть, впилась в спелый плод. Божественный вкус заставил ее забыть обо всем. — Не сомневаюсь, что она уже планирует наш побег, — закончила Жозетт.
Побег между тем представлялся все более проблематичным. Натянув поводья, Авриль остановила жеребца на вершине холма, к западу от жилища Хока, убеждая себя, что глаза у нее слезятся просто от соленого ветра и от того, что пряди распущенных волос то и дело хлещут ее по лицу. Ветви деревьев, за которые она цеплялась головой, и морской ветер давно сорвали ленту и растрепали волосы.
Проблуждав несколько часов, она оказалась там же, где на рассвете начала свои скитания, полная надежд, ошибочно считавшая, что сможет объехать весь остров всего за несколько часов.
Все утро она скакала вдоль берега на восток, потом обратно, на запад, пораженная огромными размерами острова. Когда солнце окончательно взошло, ее надежды рухнули.
В бухте она не увидела ни единого корабля.
И даже ни одной гребной лодки.
Хок не солгал. Похоже, действительно никто не покидал остров Асгард. Она могла догадаться почему: сказать, что берег выглядел неприветливо, значило не сказать ничего. Повсюду возвышались утесы, лишь узкие проливы-ущелья прорезали береговую линию. Даже там, где она могла видеть берег, это была лишь узенькая ленточка песка.
Везде, сколько хватало .глаз, в небо уходили острые, массивные скалы, поднимавшиеся прямо из воды, словно клыки неких великанов, мифических чудовищ, готовых схоронить в своей пасти любое проплывающее мимо судно.
Или любого, кто рискнул бы попытаться покинуть остров.
Она приставила руку к глазам козырьком, глядя на сверкающее море. Даже если бы утесы не выглядели столь устрашающе, серебристо-белый туман, окутывавший остров и клубящийся над волнами на несколько
