окунувшись, чтобы намочить волосы. Сегодня, впервые с тех пор, как она покинула Алекса в Престоне, Джинни собиралась надеть бирюзовое платье со стеганой нижней юбкой из тафты, которое сама сшила в прошлом месяце. В волосах у нее будут черепаховые гребни, на ногах — прюнелевые туфли с розочками.
Скрип лестничных ступенек оборвал эти приятные мысли, и она, интуитивно пытаясь защититься, резко села в воде, подтянув колени и прикрыв грудь руками. Гилл вошел в кухню, болезненно моргая, и тут вдруг заметил Джинни, ее мокрые волосы, кремовую кожу обнаженных плеч.
— Так-так, — медленно проговорил он, пересекая комнату и подходя к ней. — И для кого это, жена, ты прихорашиваешься?
— Я просто принимала ванну, давно уже нужно было, — сказала Джинни, пытаясь скрыть дрожь в голосе, когда Гилл присел рядом. — Если ты хочешь, на огне греется вода. Я сейчас…
— Почему такое волнение? — спросил он, разводя ее руки. — Твой муж хочет посмотреть на тебя. — Разве это не мое право?
Джинни почувствовала, как ее охватывает дрожь отвращения. В этот момент его рука обхватила одну грудь, и она подумала, что сейчас закричит, но тут его рот прижался к ее губам, заглушив все звуки. Никогда раньше он не целовал ее, не рассматривал ее тело. Его интересовал только сам процесс совокупления, но каждый раз у него ничего не получалось, и тогда на нее обрушивался град оскорблений. Сейчас она хотела увернуться, но он схватил ее за волосы и удержал, грубо и неумело просунув язык ей в рот. Пальцами он больно мял ее соски, но она чувствовала, что он не стремится причинить ей боль, — просто он не думал о ней, как и всегда.
— Нет… пожалуйста, — услышала она свою мольбу и тут же поняла, что это было ошибкой с ее стороны.
Гилл отстранился; лицо его потемнело.
— В чем дело? Разве ты не этим занимаешься с любовниками? Ты откажешь своему мужу в том, что свободно получают другие?
— Гилл, не надо так говорить, — взмолилась она с отчаянием. — Просто ты застал меня врасплох, и сейчас еще раннее утро, но… но мы должны поторопиться, чтобы приехать к Харрингтонам пораньше. — Она слушала свой лепет и презирала себя, но если он собирался настаивать на близости, здесь и сейчас, она не представляла, как сможет молча снести это.
— Еще есть время, — сказал он, поднимая ее из воды. — Вытрись и иди наверх. Я так хочу.
Она не могла отказать ему, это сделало бы отношения между ними совершенно невыносимыми. Она не должна допустить, чтобы он, ревниво обвиняя ее в удовлетворении своих нужд на стороне, получил бы еще одно оружие. Джинни знала, что он сам не верит в эти обвинения и, оскорбляя ее, просто хочет причинить ей боль, но ему недолго было и поверить. Поэтому она лежала, словно каменная, а спиртное и болезнь снова сделали свое дело, и Гилл, как и всегда, остался неудовлетворенным и злым, твердя, что во всем виновата она, потому что холодна как лед и способна погасить пыл любого мужчины.
Они все-таки отправились к Харринггонам, хотя Гилл намеренно медлил со сборами, зная, что Джинни очень хотелось приехать пораньше и помочь Сюзанне. Не будь его настроение таким безобразным, она бы убедила Гилла, что ей лучше уехать пораньше в каноэ, а ему — позже на лодке или верхом. Но, по правде говоря, она начинала слегка побаиваться его, чувствуя, что алкоголь и болезнь уже разъедают нравственные устои, которые всегда сдерживали его, как бы капризен и раздражителен он ни был.
Когда они добрались до Харрингтонов, Роберт холодно приветствовал их и повел Гилла в дом, а Джинни отправилась на поиски Сюзанны, поэтому пропустила встречу Александра Маршалла и Гилла Кортни.
Алекс увидел довольно худого человека среднего роста с бледными голубыми глазами и пергаментным цветом лица, свидетельствовавшим о нездоровье. Он был одет пышно и тщательно, как и подобает джентльмену-землевладельцу. На нем был камзол серо-сизого цвета с мягким круглым воротником, серые шелковые чулки и накидка с рукавами. Пышный плюмаж красовался на шляпе в форме сомбреро. Руки были мягкими и белыми, и Алекс подумал о загорелых, с короткими ногтями, умелых руках Джинни, которые брались за любую работу, какой бы трудной или недостойной она ни казалась.
Гилл увидел высокого, широкоплечего мужчину с ясными зеленовато-карими глазами, которые изучали его так пристально, что это нервировало его. От него веяло уверенностью в себе, привычкой командовать. Он был одет аккуратно, но явно без дани моде или положению — в простой камзол и бриджи. Он был без шляпы и гордо держал голову с коротко подстриженными волосами. Речь его текла гладко и мягко, но за этой мягкостью чувствовался металл, от которого Гиллу стало не по себе. Это вызвало у него раздражение, и с чувством облегчения он принял от Роберта стакан с персиковым бренди.
Возбужденные крики детей за окном возвестили о прибытии новых гостей, и Роберт, сопровождая своего почетного гостя, направился вниз встречать их. Все утро к пристани подходили лодки с приглашенными. Некоторые приехали верхом, но это были ближайшие соседи, жившие вблизи вьючных троп. Слуги сновали среди гостей, собравшихся в саду над рекой, разнося подносы с закусками. Сам банкет был назначен на два часа. Группа музыкантов настраивала скрипки, готовясь к танцам, которые должны были начаться после обеда.
Джинни настояла, чтобы Сюзанна отправилась к гостям, а сама осталась на кухне, руководя последними приготовлениями. Джинни была более чем счастлива оставаться в тени; пока она не могла спокойно думать о перспективе увидеть любовника и мужа рядом. Контраст между ними будет, как удар молота, и по какой-то необъяснимой причине ее гордость взбунтовалась при мысли о презрении в глазах Алекса, когда он увидит ее мужа, причем в самом его худшем виде. Но она не могла уклониться от своих обязанностей, когда гости расселись под деревьями и Джинни позвали за стол Харрингтонов, усадив ее рядом с мужем и напротив генерала Маршалла.
Алекс, видя напряженность в серых глазах, которые она едва подняла, пробормотав приветствие, постарался сделать беседу как можно более общей и легкой, чтобы на ее необычную молчаливость не обратили внимания. Гилл, однако, заметил и громко спросил, не проглотила ли она язык. Сюзанна тут же засуетилась, пытаясь выяснить, хорошо ли Джинни себя чувствует, не слишком ли ей жарко на солнце, не болит ли у нее голова, что было бы неудивительно, учитывая, что Джинни сделала всю тяжелую работу, пока она сама веселилась.
— Прошу, Сюзанна, не надо. Я чувствую себя прекрасно. — Словно подчеркивая это, она положила в рот устрицу, но тут же сильно закашлялась, привлекая к себе всеобщее внимание, отчего еще больше залилась румянцем.
Алексу было так жалко Джинни, что до боли хотелось подхватить ее и унести в тишину. Вместо этого он потянулся через стол и наполнил ее бокал водой из кувшина, оказав услугу, которую ее муж подчеркнуто проигнорировал. Она поблагодарила его несмелой улыбкой, а он бросил на нее суровый взгляд, в котором совершенно не было сочувствия. Напротив, он будто приказывал ей взять себя в руки. Джинни с благодарностью откликнулась на этот взгляд, осознав, что она чуть было не раскисла, тем самым рискуя снова привлечь к себе ненужное внимание. Она отпила большой глоток воды, и кашель утих, потом пошутила насчет своего неумеренного аппетита, который выставил ее в неприглядном свете, — и неловкий момент был преодолен. Снова началась общая беседа, Джинни тоже приняла в ней участие, несколько увлекшись кларетом, который лился рекой. Это помогло немного отогнать целый рой неприятных мыслей, что вполне стоило тех последствий из-за неумеренности в вине, которые она почувствует на следующий день.
Она, безусловно, не была одинока в своем увлечении кларетом, и если ее глаза слишком блестели, смех звучал громче, походка стала слегка неуверенной, никто не обращал на это внимания, поскольку все остальные были в таком же состоянии. За исключением Алекса, который не мог на нее насмотреться и только надеялся, что никто не заметит этого. Когда начались танцы, он воспользовался совершенно обоснованным предлогом, чтобы побыть рядом с ней.
— Не хотелось говорить тебе это, дорогая, но мне кажется, что на сегодня ты уже достаточно выпила кларета. Пообещай, что больше не будешь. А то не сможешь управлять каноэ.
— Ну, тогда я поплыву, — фыркнула Джинни. — Это моментально протрезвит меня.
— Если бы мы были одни, я бы тебя протрезвил, — сказал он с некоторым раздражением, отступая от нее, когда она перешла к следующему партнеру.
— Надо же, генерал, для солдата вы очень искусный танцор, — хихикнула молодая женщина,
