ее руки, а она отскочила от него к двери, понимая, что наверх бежать нельзя, там она окажется в ловушке. С ревом раненого быка он кинулся на нее, захлопывая дверь, которую она только что приоткрыла. Джинни нырнула под его руку и бросилась к другому концу стола, отчаянно оглядываясь в поисках выхода. Его не было. Гилл наступал на нее, кулаки были сжаты, злобные слова все еще сыпались с его губ. С тошнотворным ужасом Джинни вдруг поняла, что он обезумел. Она в одной комнате с сумасшедшим, и до него не достучаться ни словами, ни увещеваниями, он уже доказал раньше, что способен на беспредельную жестокость.
Оцепенев от ужаса, она смотрела, как он берет в руки кухонный нож. Он собирался убить ее! Они были одни в доме, ближайшие соседи — в миле по реке, никаких прохожих здесь быть не могло, никто не услышит ни крика, ни стона — нет, не может быть, чтобы это происходило на самом деле! Внезапно сквозь оцепенение до нее донесся запах гари. Позади нее в уже почерневшем масле в тяжелой сковороде подгорало мясо. Очень осторожно Джинни отступила назад, не сюда глаз с Пила, который надвигался на нее, размахивая ножом. Протянув назад руку, она нащупала ручку сковороды. Ручка была горячая, жгла кожу, но Джинни не обращала внимания на боль, даже почти не чувствовала ее. И когда Гилл кинулся на нее, она швырнула дымящееся содержимое сковороды ему в лицо. Рука с ножом опустилась, задев ее. Гилл закричал, ослепленный горящим маслом, капавшим с его лица, но не отпускал нож и снова двинулся на нее. Отчаяние придало ей сил, и она обрушила сковороду ему на голову.
Удивление промелькнуло в безумных голубых глазах. Гилл покачнулся и упал в камин. Голова его с тошнотворным стуком ударилась о железную подставку для дров, и нож выпал из ослабевшей руки.
Комнату наполнила странная тишина, прерываемая лишь неуместным, почти неприлично веселым потрескиванием поленьев. Джинни присела у неподвижного тела и попыталась прощупать пульс на шее. Ее пальцы не ощутили ничего, даже легкого трепетания. Лицо Гилла было бледным, глаза широко распахнуты и устремлены в потолок.
Джинни отползла подальше от мертвеца и прислонилась к ножке стола, пытаясь подавить поднимающуюся волну тошноты. Ее била непрерывная дрожь так, что даже руки тряслись; в голове был туман, и сознание отказывалось смириться с реальностью.
Но постепенно жизнь и тепло возвращались к ней, дрожь утихла, мысли достаточно прояснились, чтобы можно было взглянуть правде в глаза: она виновата — прямо или косвенно — в смерти мужа. В глазах закона она убила его. Не было свидетелей тому, что он спровоцировал ее, никто не видел, как развивались события, — были лишь ее слова, кровь, капавшая с ее руки, и отметины от двух ударов по лицу. Сейчас ей, как никогда раньше, нужен Алекс. Он уж точно знает, что делать в подобной ситуации. Здесь нужна ясная голова солдата, чтобы найти выход из такого лабиринта.
Джинни поднялась на ноги, перевязала рану небрежнее, чем обычно, нашла накидку и вышла из дома. Уже наступила ночь; неяркая луна, время от времени скрывавшаяся за облаками, была для нее единственным источником света, когда она отвязывала каноэ. Но темнота успокаивала ее. Она старалась грести как можно тише, лишь едва слышное движение весла нарушало тишину. Она должна попытаться найти Алекса, не подняв на ноги Харрингтонов, но если это не удастся, ей придется отдать себя на милость Роберта, надеясь, что он достаточно хорошо знает подлинный характер своего кузена и сочтет возможным позволить скрыть правду. Если же нет, то ее, наверно, отдадут под суд, но по крайней мере Роберт и Сюзанна будут свидетелями ее нынешнего состояния и не подвергнут сомнению ее слова. Возможно, беременность вызовет сочувствие и ее помилуют, только никто не должен знать, что это ребенок не от убитого мужа.
Эти мысли вихрем проносились у нее в голове, но сейчас самое важное было найти Алекса. Теперь она не справится одна, и лишь мысль о его руках, сильно и уверенно обнимающих ее, о его голосе, спокойном и ровном, когда он принимает решения, поддерживала ее в пути. Джинни привязала каноэ у берега, ярдах в ста от причала. Она не хотела сообщать о своем приезде, если только у нее не будет выбора. Неслышно двигаясь, она подошла к дому. Было освещено лишь одно окно в небольшой комнате, где Роберт обычно работал со счетами. Потом она вспомнила слова Гилла о том, что вся семья больна, заразившись от няни, матери Лиззи. Может, они все спят? Она подкралась к освещенному окну, присев на мгновение у подоконника, чтобы перевести дыхание. Осторожно привстав на цыпочках, она заглянула в комнату, и от облегчения у нее чуть не подогнулись колени. В комнате был один Алекс, сосредоточенно изучавший какие-то документы. Как ей знакома эта задумчивая складка на лбу! Она постучала по стеклу, но, вероятно, слишком тихо, потому что Алекс даже не поднял голову. Прикусив губу, она постучала еще раз, на этот раз сильнее.
Алекс услышал стук, но сначала подумал, что это птица. Однако сообразил, что уже ночь. Он посмотрел на окно и увидел мертвенно бледное лицо в ореоле темной накидки, огромные глаза, полные молчаливой мольбы. Стул с грохотом упал на пол, когда Алекс кинулся к окну. Но Джинни отчаянно затрясла головой, показывая в сторону двери. Было ясно, что она хочет, чтобы он вышел из дома — и незаметно! Но почему она не подошла к парадной двери, как это сделал бы любой законопослушный гражданин? С подсвечником в руках он вышел в темный коридор. Поставив подсвечник на маленький столик у двери, он осторожно снял засовы, шагнул за порог и тихо прикрыл за собой дверь.
Потом он обежал дом. Джинни сидела на земле под окном, свернувшись калачиком в своей накидке, и даже не попыталась встать, когда он приблизился к ней.
— Что случилось? — требовательно спросил он; от волнения в голосе его появилась резкость. — Ты ранена?
— Немного, — прошептала она. — Пойдем под деревья. Никто не должен видеть меня здесь. — Она протянула ему руки.
— Да почему же? — Взяв ее за руки, он хотел помочь ей встать и почувствовал тяжесть ее тела, будто силы ее совсем оставили. Ее руки были холодными как лед. — Ты должна войти в дом, — настаивал он, но Джинни, отчаянно вскрикнув, сильно замотала головой. Решив, что пока ему придется поступать так, как она хочет, Алекс подхватил ее на руки и понес к деревьям. Поставив ее на землю, он откинул капюшон с ее головы. Увиденное заставило его грубо выругаться. — Я убью этого сукиного сына, — заявил он. — И к черту последствия.
— Нет… нет. В этом нет нужды. Он уже мертв.
— Что? — Алекс уставился на нее в темноте, — Что ты говоришь, Джинни?
— Я убила его, — прошептала она. — Обними меня, пожалуйста.
Он тут же крепко прижал ее к груди.
— Ты должна мне рассказать все, что произошло, цыпленок Я пока еще ничего не понимаю, но если я не ошибаюсь, чем быстрее я разберусь, тем будет лучше.
Джинни сразу успокоилась, поверив, что все будет хорошо, что она выполнила свою часть работы и теперь может переложить непосильную ношу на широкие солдатские плечи. Она рассказала все, не утаив ни одной подробности, вплоть до момента, когда постучала ему в окно.
Алекс молча слушал ее, хотя губы его угрожающе сжались, а глаза стали холодными и жесткими, словно кварц.
— Тебе совсем нельзя доверять составление планов, Вирджиния. После того, что произошло сегодня между нами, после того, что ты поклялась ничего не предпринимать без меня…
— Ты сердишься на меня! — Джинни недоверчиво посмотрела на него. — После… после…
— Шш, милая, извини. — Полный раскаяния, Алекс прижал ее голову к своей груди, гладя ее волосы. — Просто мне стало жутко от того, что случилось с тобой. Я отдал бы все, чтобы уберечь тебя от этого. — Алекс продолжал обнимать ее, нежно поглаживая, но почти рассеянно; он смотрел в темноту, сосредоточившись на чем-то. — Да… да… это подойдет, — сказал он с внезапной решимостью. — Где каноэ?
— Вон там. Что мы будем делать?
— Ты, любовь моя, на этот раз будешь делать то, что я скажу. У нас впереди долгая ночь, но она пройдет быстрее, если ты не будешь мешать мне возражениями или вопросами. Мне хотелось бы оставить тебя здесь, уложить в постель, но, к несчастью, это невозможно.
Говоря это, Алекс подталкивал ее к реке, помог сесть в каноэ, где она, сгорбившись, сидела на носу. Лодка заскользила по воде.
— В дом, туда, где тепло, — деловито распорядился он, когда Джинни замешкалась у двери. — Ничего
