— И каким же это образом? — Брови его приподнялись. — Ты, надеюсь, не собираешься сказать что-то чрезвычайно шокирующее?
— Со служанками, — резко сказала Джинни, пытаясь высвободить руки. Алекс, к ее замешательству, расхохотался.
— Служанки! Ты просто невозможная девчонка! Если бы это не было так забавно, я счел бы твои слова оскорбительными. Я не какой-нибудь ненасытный жеребец, что бы ты там ни думала.
— Ах, ну отпусти же меня. — Она снова попыталась высвободиться. — Не понимаю, почему нужно смеяться надо мной.
— Ты заслуживаешь этого за свои возмутительные предположения. А что бы ты сказала, если бы я предположил, что ты всегда можешь отправиться в казармы и там найти удовлетворение? Ведь это то же самое.
— Совсем нет! — запротестовала Джинни. — Но я не хочу больше об этом говорить. Я еще не закончила завтракать.
— Тогда тебе лучше поторопиться. — Он развел колени, прежде чем отпустить ее руки. — Когда-нибудь, Джинни, нам придется поговорить о том, что ты сказала прошлой ночью, — серьезно проговорил он. — Прошу прощения за мою резкость. Мне не следовало отправлять тебя спать так внезапно, но я нахожу правду несколько неудобоваримой.
— А я нет, — тихо сказала она. — Это факт, с которым я вполне нормально живу. Пусть хоть весь мир знает об этом, мне все равно.
— Ты говоришь, не подумав как следует, — сказал Алекс со вздохом. Джинни резко повернулась к нему и горячо заговорила:
— Это моя судьба, полковник, и я принимаю ее такой, как есть. Вам нужно думать о своей репутации и карьере, так дайте мне самой заботиться о себе.
Алекс резко вздохнул, и на щеке его вновь предательски забилась жилка.
— Тебе необходимо сменить тон, Вирджиния. К сожалению, сейчас у меня нет времени, чтобы научить тебя. Заканчивай свою трапезу и через пять минут будь у ворот. — Повернувшись на пятках, он вышел из комнаты, оставив дверь открытой.
Джинни почувствовала, как к глазам подступают слезы. Она была возмутительно груба, а ведь он был по-настоящему обеспокоен тем, что касалось их обоих Объяснение ее раздражительности усталостью было плохой отговоркой. Она просто хотела, чтобы он понял: мнение остальных для нее не имеет значения, и хотя вовсе не обязательно афишировать их отношения, Алексу не нужно проявлять неуместную благородную сдержанность, которая способна лишить их того, что и так может быть отнято у них в любую минуту.
Выйдя из-за стола, Джинни направилась к воротам, где верхом на лошадях ее ожидали Алекс, Джед и Дикон. Дикон соскочил на землю, как только она появилась, готовый помочь ей сесть на Джен. Опасаясь встретиться взглядом с полковником, она благодарно улыбнулась Дикону, гораздо теплее, чем того требовала столь незначительная помощь, и была более чем вознаграждена сияющим взглядом Дикона. Для Алекса это выглядело так, словно она поощряла его адъютанта, и губы его сжались. Однако сейчас он ничего не мог сказать. Дикон вел себя совершенно безукоризненно, хотя и выглядел, словно томный щенок. Да и Вирджиния всего лишь улыбнулась.
Начинался рассвет, когда молчаливая кавалькада минула арку ворот, навесной мост и выехала на дорогу в Ньюпорт, оставив позади замок Кэрисбрук с его печальным видом и венценосным пленником. Спустя час они уже были в Ньюпорте, главном городе острова Уайт. Даже в этот ранний час процветающий торговый город бурлил. Владельцы торговых лавок открывали ставни, слуги из таверн спешили по мощеным улицам. В воздухе перемешался запах рыбы, дубленой кожи и хмеля из пивоварен, рыбных и кожевенных цехов, являвшихся основным производством города и главным источником его процветания.
В детстве поездки в Ньюпорт всегда были для Джинни огромным событием, особенно когда ей разрешали сопровождать отца, отправляющегося по делам или на заседания в ассизах. Город, казалось, мало изменился; рядом со старыми наполовину деревянными домами с оштукатуренными фасадами стояли новые кирпичные дома. Но там, где раньше можно было встретить только фермеров, домохозяек, спешащих по своим делам, рыбаков и владельцев лавок, сейчас были солдаты. С кружками в руках они расположились у таверн. Офицеры расхаживали по улицам, звеня шпорами. Джинни ожидала, что неряшливо выглядевшие солдаты как-то отреагируют на своих офицеров, но этого не произошло. Офицеры точно также не замечали неопрятных солдат.
Алекс дал волю гневу, когда один из солдат закачался у стены, а потом плюнул в сточную канаву.
— Неужели у них нет гордости? Нет дисциплины?
Осадив коня, он обрушился на завсегдатаев таверны, которые тут же вытянулись в струнку, когда над ними навис Буцефал. Они выслушали гневную тираду полковника, который с ужасающими подробностями описал их участь, будь они его подчиненными, а затем приказал им отправляться в свой отряд. Мрачно насупившись, он повернулся к своим спутникам.
— Если бы у меня было время разыскать их офицеров, этот город содрогнулся бы, — заявил он с негодованием. — Как же мы можем ожидать победы в этой войне, если солдаты не уважают форму, которую носят, нет никакой слаженности, никакого чувства единения? Хотелось бы мне получить их всех до одного на двадцать четыре часа под свое командование!
Джинни взглянула на Джеда и Дикона Они, казалось, совершенно невозмутимо восприняли ожесточенность полковника и даже кивали в знак согласия. Сама она, хотя и знала о существовании этой черты у Алекса, призналась себе, что очень надеется больше никогда не быть свидетелем подобной вспышки. И еще более горячо она надеялась, что ее саму никогда не будут так отчитывать. Однако трудно было удержаться, чтобы не сравнить солдат на улице с тем, что она успела увидеть в отряде Алекса, где солдаты ходили прямо и гордо, делали свою работу четко и умело, вытягивались в струнку, едва завидев офицера. Если нужен был такой беспощадный язык, чтобы превратить солдат в умелую, целеустремленную военную машину, которая обеспечит их же безопасность, насколько это возможно, какое право она имеет ставить под сомнение его методы?
Добравшись до причала, они нашли майора Бонхэма, спокойно, даже как-то умиротворенно, по мнению Джинни, изучающего плоскодонные паромы, на которых лошади были привязаны рядами и при каждой находился пеший солдат. Остальная часть отряда уже погрузилась на такие же паромы, явно отдыхая, пока звук горна не прозвучал при появлении командира, и нестройные ряды превратились в прямые колонны. Алекс, ответив на приветствие, распорядился:
— Скомандуйте им «вольно!» на время переправы. — Он спешился и протянул руки, чтобы снять Джинни с лошади за мгновение до того, как Дикон предложил ей свою руку. — Джед позаботится о твоей лошади. Пойдем. — Его ладонь лежала у нее на пояснице, он нажимал мягко, но решительно, направляя ее к парому, на котором стояли его офицеры.
Джинни смирилась с тем, что ее подгоняют таким собственническим жестом. Она не сомневалась, что он все еще сердится на нее. Ей казалось, что холод исходит даже от его ладони.
Дойдя до края причала, она, однако, высвободилась и, подхватив юбки, аккуратно перепрыгнула через кромку воды, отделяющую пристань от парома. Алекс, несмотря на свое раздражение, не сдержал легкой улыбки, увидев новое свидетельство того, насколько ей близко все морское. Она расправила юбки и устремилась к поручню, откуда могла наблюдать, как ее любимый остров Уайт исчезает в утренней дымке. Если туман рассеется быстро, когда они войдут в воды Солента, то на вершине скалы над заливом Алум она сможет увидеть свой дом, который уже не принадлежит ей. Может, подобное удовольствие и неразумно. Ведь совершенно недопустимо дать волю чувствам здесь, перед офицерами. И, в конце концов, нужно смотреть вперед, а не назад… Но она не могла сдвинуться с места, когда загрохотали якорные цепи, швартовочные канаты были брошены на паром и ветер наполнил широкие паруса. Паром вошел в Солент на гребне прилива, и Джинни, облокотившись о поручень, положила подбородок на руки.
— Я не мог оставить тебя там, Джинни, — мягко сказал Алекс, внезапно появившись позади нее и на мгновение успокаивающе прикоснувшись к ее плечу. — Даже если бы я и хотел потерять тебя, мой долг требует держать тебя под моей охраной. Ты ведь понимаешь это?
Она кивнула и шмыгнула носом, нащупывая в кармане носовой платок. Пальцы сомкнулись на послании короля, и слезы тут же высохли. Какое право она имеет оплакивать потерю дома, когда король лишился
