брошюру, изданную компаниями, организующими иммиграцию. — Наши соседи, семья Халлидей, получила это в Лондоне. Их сын отплывает следующим судном из Саутгемптона.
Джинни критически полистала брошюру. Она была полна обещаний о баснословных богатствах и неслыханном количестве земель, ожидающих появления смелых и дальновидных людей. Но не было даже упоминания о многочисленных трудностях. Ей приходилось слышать о диких землях, болезнях, раскрашенных дикарях, вырезавших целые поселения. Она вспомнила рассказ гостившего у ее отца старого моряка. Тот рассказывал о резне, произошедшей в 1622 году, о земле, буквально кишевшей дикими животными, которых переселенцы не могли ни приручить, ни употребить в пищу, о том, как им приходилось отвоевывать землю у болот и зарослей. Но с тех пор дела несколько поправились, и, если верить этой брошюре, около сорока тысяч человек было перевезено в колонию Виргиния за последние пятнадцать лет, а выращивание табака открывало путь к богатству.
Джинни подумала, что эта дорога, помимо всего прочего, уведет ее от мучительных воспоминаний и потерь. И это, несомненно, лучше, чем тот выход, который ей предлагало море не далее как сегодня. У нее появлялась возможность вырваться из этой тюрьмы, где все дни были похожи друг на друга, где во враждебном противостоянии сосуществовали злоба и долг. Конечно, это не избавит ее от Гилла Кортни, но он будет оторван от женщин, которые своим обожанием и услужливостью делали его существование бесцельным и бесполезным. Кто знает, что из него получится на новых землях, где ему придется стоять на собственных ногах, решать вопросы, которые по крайней мере отвлекут его от желания издеваться над женой. Хуже быть не может; напротив, больше шансов на то, что станет лучше. Алекс для нее настолько потерян, что не страшен и разделяющий их океан.
— Я нахожу идею заманчивой, мадам, — сказала она. — Здесь написано, что следующие корабли отплывут в конце апреля. У нас два месяца, чтобы успеть подготовиться. Думаю, этого будет достаточно.
Леди Кортни улыбнулась.
— Не вижу причин сомневаться в том, что мы все завершим вовремя, дочь. Гилл, в течение этой недели ты должен отправиться в Лондон и встретиться с людьми из Лондонской компании. У них ты получишь разрешение на землю и разузнаешь поподробнее о путешествии.
«Вот так все и решилось», — с мрачной покорностью думал Гилл. И вновь — его матерью и его женой, как четырьмя годами раньше, когда они заставили его поддержать короля. То решение принесло только несчастья; у него было мало причин надеяться, что нынешнее окажется иным.
Глава 24
В последнюю субботу апреля Гилл и Вирджиния Кортни вместе с двадцатью другими пассажирами стояли на палубе «Элизабет Мей», глядя на удаляющийся порт Саутгемптон; паруса корабля наполнились попутным ветерком, и он заскользил по водам Солента, направляясь к Игольчатым скалам и Английскому каналу.
Джинни припала к перилам, глядя на приближающийся остров Уайт, пока наконец не увидела дом на высоком берегу залива Алум. Он выглядел точно таким же, каким она оставила его десять месяцев назад, но ей нетрудно было представить, какое запустение теперь царит в садах и на полях имения, сколько в доме пыли и плесени. Но, может, теперь у него уже новые владельцы, преданные сторонники парламента, вознагражденные за свою службу. Она проглотила слезы. Все кончено, кончено! Прошлое позади, теперь у нее есть только будущее. И в ближайшее время понадобятся все ее силы и мужество, чтобы встретить это будущее хотя бы с толикой достоинства.
Она спустилась вниз, туда, где предполагалось разместить пассажиров во время плавания. Потолок был таким низким, что в полный рост здесь могли стоять только дети. Эта часть корабля была рассчитана на перевозку грузов, а не пассажиров, и никто даже не попытался как-то приспособить ее для новых целей. Пассажиры уже разговаривали на повышенных тонах, споря о том, где разместиться, разворачивая матрацы, расставляя сундуки с пожитками, обозначая границы своего обитания.
Гилл занял место в углу, и Джинни, отдавая ему должное, подумала, что он выбрал довольно удачное место и держится за него с мрачной решимостью, как капризный ребенок за запрещенную сладость. Внизу, под ними, раздалось кудахтанье кур, висевших в клетках рядом с бочками питьевой воды, мешками муки и зерна, окороками, большими бочками с маринованной селедкой и соленой треской, флягами с элем, который будет для них единственным питьем, когда закончится вода. Заплакал ребенок, последовал шлепок раздраженной рукой, и плач стал еще громче.
Джинни вернулась на палубу. Три месяца такой жизни, если им повезет! А когда корабль выйдет в открытое море, решетчатые люки будут задраены, и все пассажиры окажутся запертыми в этом ограниченном пространстве, освещенном только масляными лампами, готовя еду, стирая и отдыхая, занимаясь самыми интимными вещами, — об уединении нужно было просто забыть.
Мимо пробежал матрос, чтобы поднять топсель, и один из офицеров закричал на Джинни, требуя немедленно спуститься вниз. Она уже было собралась сказать ему, что сможет управлять этим несчастным кораблем не хуже, чем он, но потом передумала. Три месяца — достаточно долгий срок, и было бы неразумно вызывать раздражение команды еще до того, как корабль миновал Английский канал. Бегло взглянув на каюты офицеров и матросов, Джинни заметила, что они просто роскошны по сравнению с той частью под палубой, где находились пассажиры. Койки были достаточно широкими и длинными, чтобы там мог разместиться человек, но самое главное — каюты имели естественное освещение и доступ воздуха. В каюте на носу, кроме всего прочего, была кирпичная печь с крючками для котелков. Джинни гадала, смогут ли вообще пассажиры воспользоваться подобными удобствами, или же им придется готовить внизу даже в полный штиль?
Алекс ехал по зеленеющим равнинам графства Дорсетшир; сердце его колотилось, руки в перчатках вспотели, хотя майское утро было прохладным. Он не знал, зачем это делает, — ему только хотелось убедиться, что она жива и здорова. Он не приблизится к дому, даже не будет пытаться увидеть ее, но в селении Лулворт порасспрашивает местных жителей, и Джед тоже, и вместе им, пожалуй, удастся составить достаточно полную картину о жизни в имении Кортни.
Но то, что он услышал за кружкой эля в местной пивной, лишило его дара речи на целых пять минут. Эсквайр Кортни и его жена отплыли в колонии в конце апреля. Рассказывали, что они направились в Виргинию — хорошее место для госпожи Кортни, по мнению хозяйки пивной, учитывая, что это ее имя. Конечно, налоги за причастность к мятежу оказались для семьи Кортни непомерными, и было решено, что только обустройство плантации в колониях поможет содержать имение. Ведь они будут присылать деньги леди Кортни, у которой хорошая голова на плечах, лучше, чем у ее сына, добавила хозяйка, понизив голос. Молодая хозяйка тоже хорошо соображает в управлении, и ее очень не хватает в селении — у нее такие золотые руки! Но какая же она была грустная, почти не улыбалась с тех пор, как вернулась после войны. Просто ужасно было видеть выражение муки на таком молодом личике. Все в Лулворте считали, что она недолго протянет, а некоторые говорили, что она с моря глаз не сводит. Не то чтобы кто-нибудь обвинял ее в том, что она задумала что-то греховное, но…
Алекс пробормотал что-то неразборчивое, и, в конце концов, женщина замолчала. Бросив монету, он вскочил на Буцефала и выехал из селения. В голове у него был полный сумбур. Джед молча ехал рядом. Он слышал каждое слово хозяйки пивной, и всего один взгляд на лицо генерала ясно сказал ему, что генерала сейчас лучше оставить в покое.
Новый Свет! Алекс недоверчиво покачал головой, в то же время недоумевая, почему эта новость так удивила его. Многие роялисты после поражения последовали по этому пути. Потеряв свои земли в Англии, они отправились туда, где земли было в изобилии, где можно было нажить новое состояние. Но поехала ли Вирджиния по своей воле? Неужели она как покорная жена вынуждена была уехать и с тоской прощалась с родной землей, гадая, где сейчас человек, которого она любила и покинула, думает ли он о ней, нуждается ли в ней? То, что она несчастлива, он уже понял. И если верить словам хозяйки пивной, то его любимая не смирилась с потерей. Что касается его самого, ему было просто отвратительно. Жизнь больше не радовала его. Никакое честолюбие не могло восполнить потерю этой своевольной мятежницы с богатейшей страстной натурой и любящим сердцем. Привычная уже горестная меланхолия охватила его, и плечи поникли. Джед скосил глаза и вздохнул при виде знакомых признаков.
— Сдается мне, что лучше вам поехать за госпожой, сэр, — прямо заявил он. — А ежели только страдать и стонать, то ничего и не изменится.
