— Война всегда ужасна, девушка, — перебил он ее. — Но нельзя позволить врагу завладеть Шотландией. Мы, жители Приграничья, не понаслышке знаем, что это такое.
— Да, но не всё согласны, что тут есть чего бояться, — заметила Амалия. — Моя мать англичанка, и она верит, что если Шотландия станет английским графством, наконец воцарится мир и покой.
— Но вы, конечно же, не верите в это?
— Не знаю, — призналась она. — Это звучит неплохо, если только можно поверить, что жители Приграничья по обе стороны границы прекратят совершать набеги на стада друг друга или что шотландцы могут процветать под владычеством Англии.
— А что думает ваш отец?
— Он сохраняет нейтралитет из-за мамы и ее могущественной английской родни. Видите ли, она кузина графа Нортумберлендского. Семейные связи с обеих сторон обеспечивают замку Элайшо безопасность, хотя он лежит менее чем в трех милях к северу от теперешней границы.
— Значит, ваш отец, хотя бы отчасти, согласен с вашей матерью.
— Отец нечасто высказывает свое мнение, — заметила она. — Но могу сказать, он сомневается, что набеги и угоны скота прекратятся или что придет настоящий мир. Жители Приграничья, любит говаривать он, всегда будут жителями Приграничья.
— Всегда — слишком долгий срок, поэтому я сомневаюсь, что мы доживем, чтобы узнать, кто прав, — заметил Гарт. — Но я снова позволил вам увести меня в сторону. Давайте вернемся к вашей нескончаемой тревоге, что я могу быть человеком Файфа.
— Ну, вы должны признать, что с моей стороны было бы глупо и дальше обсуждать с вами сэра Харальда Бойда, если вы являетесь таковым, или следовать вашим советам в отношении него.
— Тогда предлагаю еще поговорить о Файфе и смерти Джеймса.
Она подозрительно взглянула на него:
— Вы просто хотите попытаться выведать у меня, что знает Изабелла, чтобы потом передать Файфу.
Он легко встретился с ее взглядом и удержал его.
— Мне нравился Джеймс, а Уилл был очень хорошим другом. Я хочу знать правду.
Не почувствовав признаков прежнего гнева, она сказала:
— Теперь все, должно быть, знают, что Изабелла считает правдой о Джеймсе и Уилле.
— Но мне говорили, она склонна видеть во всем руку Файфа.
— Не могу этого отрицать, — призналась Амалия. — Хотя у нее есть причина. Когда ее младший брат Дэвид Стрэтхерн умер по непонятной причине, Файф взял на себя опекунство над его малюткой наследницей и выдал ее замуж за одного из своих преданных вассалов. Поэтому Файф ныне контролирует весь Стрэтхерн, равно как и многое другое. И все-таки, хоть Изабелла и знает Файфа лучше, чем я, она может ошибаться в отношении смерти Уилла.
Он немного помолчал, прежде чем сказать:
— Но может быть и права. Файф — интриган. Более того, Уилл выступал в некотором роде посланником к англичанам в Данциге. Это роль, которую он никогда прежде не играл и в которой не был искушен. Хотя, вероятнее всего, человеком, который назначил его, был Файф.
— Но какое отношение это могло иметь к смерти Уилла? — спросила Амалия.
— Из-за этого он переехал из Кенигсберга в Данциг, — ответил Гарт. — Само по себе это может ничего не значить, потому что два города расположены рядом друге другом. Но почти все шотландцы находились в Кенигсберге, как и большинство его людей. А это может значить очень много, ведь в ту ночь с ним было лишь несколько человек.
— Многие пришли к убеждению, что главная цель Файфа — править в качестве короля Шотландии, а не только в качестве правителя королевства, — выразила она свои мысли вслух.
— Если так, это может объяснить то, что он отправил посла к англичанам в Данциг, но также предполагает, что его интриги расширились по масштабу и по целям. В связи с этим я бы предположил, что он не стал бы утруждать себя подыскиванием вам мужа.
— Значит, теперь вы говорите, что все это дело рук Саймона, — возразила она. — Но вы же сами мне сказали, что чего бы Саймон ни захотел, это должен одобрить Файф.
— Верно, сказал, — признал он. — Но этот Харальд Бойд не кажется мне таким уж значительным. Не понимаю, чего Файф добьется, устроив такой брак для вас.
Раздраженная, что ей не удалось заставить его увидеть связь, которая кажется ей достаточно ясной, даже если она не в состоянии объяснить ее логичнее, Амалия сказала:
— Вполне вероятно, что тут вы правы, а я навоображала себе бог знает что. Смотрите, сэр, вон впереди виднеется Суитхоуп-Хаус.
С этими словами она пустила свою лошадь в легкий галоп, предупреждая дальнейший разговор.
Когда они начали подниматься на невысокий холм, где стояли конюшни, Гарт промолвил:
— Надеюсь, мы еще сможем поговорить. Такие обсуждения помогают мне думать, а у вас острый ум.
До этого она не обращала на него внимания, но теперь повернулась и посмотрела прямо в лицо.
— К тому же, — мягко добавил он, удерживая ее взгляд притаившимися в глазах озорными искорками, — вы по-прежнему знаете что-то, что должны мне рассказать.
Пытаясь скрыть вызванные им чувства, она ответила с напускным достоинством:
— Я еще не решила, должна ли.
— Вероятно, поможет, если я расскажу вам одну историю из своего детства.
Она устремила на него взгляд, призванный сокрушить любые его ожидания по поводу интересующего его дела.
Но когда он пожал плечами и отвернулся, в ней шевельнулось разочарование. Ей было интересно услышать о его детстве больше, чем она отдавала себе в этом отчет.
Продолжающееся молчание усиливало ее любопытство, пока в конце концов она не пробормотала:
— Ну так расскажите.
— Да это так, ерунда, — отозвался он, продолжая смотреть вперед, словно его интересовало лишь, как бы поскорее доехать до конюшен.
Наконец он заговорил:
— Когда мне было девять, у моего отца был прекрасный боевой конь вороной масти. Это был великолепный зверь — мощный, злой и многократно проверенный в бою. Отец приказал мне держаться от него подальше, но мой пони был уже старый и неутешительно кроткий. Боевой конь зачаровывал меня.
— Поэтому вы не послушались отца и прокатились на коне.
Она уже достаточно хорошо узнала его, чтобы не сомневаться в этом.
— Это моя история, — проворчал он. — И я был бы благодарен вам, если бы вы позволили рассказать мне ее по-своему.
Она улыбнулась:
— Я жду самого интересного, но если ваш отец был такого же мягкого нрава, какой, похоже, у вас…
— Если я каким-то образом создал у вас такое впечатление, то вам, быть может, стоит вспомнить нашу первую встречу. А нрав у меня крутой, девушка. В сущности, я унаследовал его от отца. «Самое интересное», как вы называете, в том, что он выпорол меня ремнем.
— Это было опасно, — заметила Амалия. — Но он должен был наказать вас.
Он поморщился, вспоминая:
— Я не мог сидеть две недели.
Она снова дерзко усмехнулась:
— Он просто хотел убедиться, что вы больше никогда не попытаетесь выкинуть такой фокус. Вот только сомнительно, чтобы это принесло вам большую пользу.
— Да, возможно, но как только я смог сидеть, я тут же снова взобрался на спину того коня.
Она нахмурилась:
— И что тогда сделал ваш отец?
