такой джентльмен. Но с другой стороны, полагаю, ты бы мне так не нравился, если б не был им. – Дженин кокетливо захлопала ресницами. Вжавшись спиной в стену, Джесси до боли стиснула кулаки. Все в ней кричало, что надо уйти, чтобы больше ничего не слышать, но она не могла пошевелиться.
– Ты кокетка, Дженин. – В голосе Митча не слышалось неодобрения.
– И тебе это нравится, знаю.
– Не могу представить, куда она могла подеваться. – С легким беспокойством Митч еще раз огляделся, словно ожидал, что Джесси может материализоваться из воздуха.
– Может, ей понадобилось отойти на несколько минут. Или, может, какой-то другой джентльмен пригласил ее на танец. – В голосе Дженин проскользнули нетерпеливые нотки. Когда она произнесла последнее, Митч посмотрел на нее с явно скептическим выражением лица. После чего оба рассмеялись.
– Ну хорошо, признаю, что это весьма маловероятно. Но факт остается фактом: она ушла, и это освобождает тебя от обязательств, мой очаровательный сэр Галахад. К тому же играют мазурку. Я ее тоже обожаю.
Митч снова засмеялся и поставил чашку с пуншем на стул. Затем с преувеличенно низким поклоном протянул Дженин руку.
– Могу ли я пригласить вас на танец, мисс Скотт?
– Можете. – Она улыбнулась, показав ямочки, присела и взяла его руку. Не оглянувшись, он повел ее в танцевальный круг.
Джесси стояла не шелохнувшись, благодарная тому, что темнота скрывает ее. Внезапно непривычный корсет стал слишком тесен, сжимая грудную клетку, словно железные обручи. Она не могла вздохнуть, как ни старалась. Все вокруг завертелось, закружилось, и она обессиленно прислонилась лбом к прохладной кирпичной стене. Сердце колотилось и больно сжималось в груди. Со странной отстраненностью она подумала, что, должно быть, именно это чувствуют, когда говорят, что сердце разбилось.
Потом откуда-то сзади две руки ухватили ее за плечи. Голос, который она сразу же узнала, проговорил ей в ухо:
– Если ты собираешься упасть в обморок, то, ради Бога, только не здесь.
Глава 9
Прикосновений Стюарта Эдвардса и его слов было достаточно, чтобы заставить ее оцепенеть и удержаться как от обморока, так и от рвоты, которая казалась наиболее вероятной из двух грозящих ей бед. Он крепко держал ее за плечи, уводя с крыльца, подальше от глаз нескольких влюбленных парочек, которые вышли, чтобы уединиться, и теперь с любопытством наблюдали за происходящим между Джесси и ее будущим отчимом. Все еще не отпуская ее, он практически стащил ее по невысоким ступеням, ведущим в сад, и провел по выложенной каменными плитами извилистой дорожке к дальней железной скамейке у виноградной решетки. Скамейка была скрыта от глаз любого, кто не стоял прямо перед ней, решеткой, увитой гирляндами кружевной, нежно пахнущей лозы. Он без церемоний подтолкнул ее к скамейке, затем встал перед ней, уперев кулаки в бедра и плотно сжав губы. Джесси с обливающимся кровью сердцем вскинула на него глаза и поморщилась при виде сурового выражения его лица. Хотя, если бы он был добр к ней, она могла бы опозориться, ударившись в слезы.
Ее огромные глаза, потемневшие до цвета ярко отполированного ореха от боли, обиды и непролитых слез, выглядели потерянными. Лицо было белым, как бледная луна, плывущая над головой. Волосы, как она и предсказывала, вылезли из ненадежного узла от энергичной пляски. Они в беспорядке рассыпались по плечам и спине, а отдельные пряди улавливали лунный свет и отсвечивали красным. Губы дрожали, и она поспешно сжала их, чтобы он не заметил этого постыдного признака слабости. Но он все равно продолжал сердито хмуриться, и такая очевидная неприязнь в довершение ко всему остальному, оказалась последней каплей. Джесси зажмурилась, прислонившись головой к железной решетке, увитой виноградной лозой.
– Опусти голову между коленей, – угрюмо велел он.
Изо всех сил стараясь прогнать из памяти воспоминание о Дженин и Митче, смеющихся над ней, Джесси едва ли слышала его. С нетерпеливым возгласом он шагнул ближе, положил руку ей на затылок и, надавив, пригнул ее голову вниз. Несмотря на ее инстинктивное сопротивление, он с легкостью удерживал ее в этом положении одним нажатием руки на затылок, отказываясь отпустить.
– Пустите меня! Что вы делаете? – проговорила она невнятно.
Застигнутая врасплох таким бесцеремонным обращением, Джесси задергалась, пытаясь высвободиться, но его хватка была неумолима.
– Помолчи и дыши.
Джесси сдалась. В тот момент у нее не было ни сил, ни желания бороться с ним. Она обмякла, послушно позволив голове опуститься чуть ли не до земли, рассыпав волосы по каменным плитам перед скамейкой. Непослушная масса локонов накрыла мысы его начищенных сапог, словно красное покрывало. Зрелище было странно тревожащим, и, осознав это, Джесси снова ожила, изо всей силы дернув головой вверх, снова пытаясь освободиться.
– Я сказал – дыши!
Его рука у нее на затылке опять пригнула ее голову вниз. Он явно вознамерился удерживать ее так еще какое-то время. Разозлившись, Джесси перестала беспокоиться о том, что ее волосы касаются его сапог, вообще перестала думать о чем-либо, кроме того, как сильно она презирает этого аристократа, чьей пленницей, похоже, стала.
Она сделала, как он велел, несколько глубоких вдохов. И свежий ночной воздух сделал чудо: через несколько минут она почувствовала себя лучше. Во всяком случае, достаточно хорошо, чтобы пожелать ему провалиться к дьяволу. Ну почему из всех людей именно он стал свидетелем ее унижения, почему?
– Со мной уже все в порядке, мистер Эдвардс. Вы можете отпустить меня. – Ее голос был холоднее ночи.
Он убрал руку. Джесси села, тряхнув головой, чтобы видеть сквозь спутанные пряди. Последние шпильки разлетелись, и волосы рассыпались по спине беспорядочной массой, достигающей бедер. Сейчас корсет уже не казался таким удушающе тугим. К своему облегчению, она смогла дышать нормально. Несколько мгновений Джесси сидела неподвижно, вцепившись пальцами в холодный железный край скамьи, надеясь, что темнота скрывает выражение ее лица. Она испытывала горький стыд, вначале вообразив, будто Митч мог заинтересоваться такой, как она, а потом – не сумев сдержать своих чувств. В довершение всего она имела глупость почувствовать себя обиженной и уязвленной, когда позволила человеку, которого презирала, увидеть свою боль. Теперь ей надо было придумать, что бы такое сказать, чтобы не уронить своего достоинства перед ним. Многое ли ему известно из того, что с ней случилось? Может быть, она сумеет убедить его, что страдает не более чем от незначительного недомогания?
– Не стоило мне есть эти свиные рубцы, – сказала она тоном настолько непринужденным, насколько сумела изобразить, метнув в него при этом быстрый оценивающий взгляд.
– Будет вам, мисс Линдси, не принимайте меня за простофилю. Я дымил сигарой на крыльце, когда вы выскользнули через дверь. Выбросив сигару, я подошел к вам сзади, чтобы проводить в дом, и слышал каждое постыдное слово, которое произнес тот щенок. Если хотите, я вызову его на дуэль.
Он говорил совершенно серьезно. Джесси посмотрела на него расширившимися глазами. Конечно, как будущий муж ее мачехи, он является ее ближайшим защитником. Каким бы невероятным это ни казалось, но теперь это его исключительное право, его обязанность – защищать ее честь. Но ее честь не пострадала, пострадало только сердце. Неужели мужчины в самом деле убивают друг друга в таких случаях? Вообразив, как Стюарт Эдвардс проделывает дыру в Митче – то, что исход мог бы быть иным, даже не приходило ей в голову, – она торопливо покачала головой:
– Что вы говорите! Боже мой!
– Как пожелаете. – Он выудил из кармана плоский портсигар, открыл его, достал одну из своих сигар, затем отправил портсигар обратно в карман. Раскурив сигару, сделал глубокую затяжку. Кончик ярко мерцал, крепкий запах табака наполнил воздух. – Мальчишка – болтливый дурак, а девчонка, с которой он говорил, пустоголовая вертушка. С твоей стороны нелепо и неразумно страдать из-за того, что они сказали.
– Я не страдаю. – Уязвленная гордость заставила ее возразить, пожалуй, чересчур поспешно.
Некоторое время он смотрел на нее, ничего не говоря, затем пожал плечами и снова сунул сигару в рот.
– Ну конечно, нет. Я ошибся.
Джесси понимала, что ее возражения звучат глупо. Став свидетелем ее обморочного состояния, он прекрасно знал, какие чувства она испытывает.
– Ну хорошо, вы правы. Мне действительно немножко обидно. Как было бы любой на моем месте.
– Всегда обидно и больно, когда мы любим людей, которые не любят нас.
Джесси фыркнула:
– Вам-то откуда знать? Женщины из кожи вон лезут, чтобы привлечь ваше внимание. Бьюсь об заклад, они разбивались ради вас в лепешку, еще когда вы под стол пешком ходили.
Он неожиданно усмехнулся. Это была кривая, странно обезоруживающая улыбка, и Джесси подивилась ее обаянию.
– Ну, не так давно. По сути дела, когда я был мальчишкой лет пятнадцати – помоложе тебя, но ненамного, – я по уши влюбился в одну изысканную молодую леди из хорошего старинного семейства. Бывало, я видел ее на улице, когда она шла на рынок со своей нянькой- негритянкой, и ходил за ней следом. Раз или два она посмотрела на меня и улыбнулась, и похлопала ресницами, как это делают молодые барышни. Я был уверен, что мы безумно любим друг друга. А потом я услышал, как они с нянькой смеялись над грязным бродяжкой, который таскается за ней как привязанный. До сих пор помню, как мне было больно. Но, как видишь, я не умер, а живу, и вполне
