он наш сын.
Габриэль притянул ее к себе, усадил на колени и приподнял ее голову за подбородок. Он долго смотрел на нее, пытаясь понять, что творится в ее голове.
— Хорошо, я привезу его домой погостить.
— Когда же?
— На следующей неделе. Я спрошу у него, как с ним обходились и не чувствовал ли он себя несчастным.
Она хотела что-то возразить, но он прикрыл ей рот рукой.
— И Алекс скажет мне правду, — прибавил он более твердым голосом, когда она все же осмелилась покачать головой. — А теперь я хочу, чтобы вы ответили мне на один вопрос, Джоанна.
Он убрал руку, дождался согласного кивка и спросил:
— А сколько вы сами страдали молча?
— Вы неверно меня поняли. — Она отстранилась от него. — У меня было чудесное детство, нежные и любящие родители. Отец умер три года назад. На мой взгляд, ему всегда не хватало какой-то суровости.
— А мать?
— Теперь она совсем одна. Знаете, я никогда не согласилась бы приехать сюда, если бы Николас не обещал присматривать за ней. Он преданный сын.
— Вероятно, вы часто виделись с родителями, покуда были замужем за бароном, но отсюда до вашей матушки слишком большое расстояние, чтобы видеться с ней чаще, чем один раз в год.
— Вы позволите мне ездить к матери? — изумилась она.
— Я буду отвозить вас к ней, — ответил он. — Но только один раз в год. Вы не должны ожидать таких же частых свиданий со своей семьей, как прежде, когда вы были замужем за англичанином.
— Но тогда я вообще не виделась ни с матерью, ни с отцом.
Пришел его черед изумиться.
— Разве ваш муж не разрешал вам встречаться? Она покачала головой:
— Я сама не хотела видеть их… тогда. А сейчас… Не вернуться ли нам обратно? Уже поздно, и я достаточно долго удерживаю вас вдали от ваших важных обязанностей.
Он нахмурился. По его мнению, эти ее слова вообще не имели смысла. Ему показалось, что настроение ее заметно поднялось, когда он сказал ей, что она сможет раз в год посещать свою мать. И тут же она вдруг заявляет, что не хотела видеться с родными, когда была замужем за бароном.
Габриэль не любил неясностей и тут же потребовал от нее исчерпывающих объяснений.
— Джоанна. — Голос его прозвучал глухо и низко. — Вы противоречите сами себе. Я не люблю загадок…
Она разомкнула руки, лежавшие на коленях, и потянулась, чтобы потрепать его за шею. Но он не хотел отвлекаться и перехватил руку, чтобы она не могла снова прервать его, и продолжал:
— Как я сказал, я не люблю…
Она погладила его шею другой рукой.
И Габриэль отвлекся. Он вздохнул по поводу этой своей слабости, поймал ее вторую руку, тесно прижал Джоанну к себе и поцеловал ее, едва коснувшись губами Но ее пылкий отклик заставил его забыть о самодисциплине. И вот уже его язык начал дразнящую любовную игру.
Она хотела большего. Она высвободила свои руки и обвила их вокруг его шеи. Ее пальцы вплелись в его волосы, и она все теснее прижималась к нему.
Ему потребовалась вся сила его воли, чтобы отстраниться. Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее соблазнительных губ, и, с трудом придя в себя, строго сказал:
— Сейчас не время, жена.
— Нет, конечно нет, — отозвалась она еле слышно.
— Здешние опасности…
— Да, опасности…
— Меня ждут дела.
— Вы, наверное, считаете меня бессовестной, ведь я отвлекаю вас от ваших важных дел.
— Да, именно так, — согласился он с усмешкой.
Он перечислял все причины, по которым они незамедлительно должны вернуться в замок, а его руки ласкали ее бедра.
Она едва слышала то, что он говорил ей. Этому мешали какие- то незначительные вещи. Например, его терпкий, такой мужской запах; так же пахла земля вокруг них. Ей это было очень приятно. И его голос, глубокий, с хрипотцой. Грубоватость в его тоне не пугала ее. Правду сказать, она возбуждала ее.
— Габриэль?
— Что такое?
— Я хотела поговорить с вами о важных решениях, какие я приняла.
— Вы можете сказать о них и потом, Джоанна. Она кивнула.
— Здесь водятся волки? — спросила она.
— Иногда они здесь бывают.
— Кажется, вас это не тревожит?
— Если лошади их учуют, они дадут нам знать об этом. У вас кожа будто шелковая.
Она поцеловала его подбородок… Его руки двинулись по стыку ее ягодиц. Он обхватил их руками и начал гладить, тогда как поцелуи его становились влажными и горячими.
Раздеваться здесь было бы затруднительно, она рванула шнурки на платье, но они затянулись в узел. Габриэль взялся их распутывать и, когда ему это не удалось, просто разорвал атлас Он не мог больше ждать, посадил се верхом себе на бедра, приподнял и заставил себя остановиться.
— Возьмите меня к себе, — приказал он хриплым шепотом. Он хотел крикнуть: «Немедленно!», но сказал вместо этого: — Когда будете готовы к этому, жена.
Она сжала мужа за плечи и медленно опустилась на него Они смотрели друг на друга.
Наслаждение было почти невыносимым. Она закрыла глаза и всхлипнула, и когда наклонилась, чтобы поцеловать его, почувствовала горячий поток экстаза и тогда шевельнулась еще раз.
Ее медленные, дразнящие движения привели его в неистовство. Он охватил ее бедра и показал ей, что ей нужно делать. Их любовное соитие стало безумным. Габриэль достиг апогея быстрее, чем она, но он помог ей — его рука проскользнула между их соединенными телами и погладила ее. Она прижалась к нему, спрятала лицо у него на плече и, когда оргазм захлестнул ее, с рыданием прошептала его имя.
Габриэль еще несколько минут прижимал ее к себе, затем приподнял ее лицо за подбородок и крепко поцеловал.
Он не дал ей много времени на отдых Поцеловав еще раз, велел одеваться.
— Этот день, — заявил он, — мы растрачиваем зря. Она постаралась не обидеться на это заявление. Они вымылись в ручье, оделись и пошли, касаясь друг друга, к своим лошадям.
— Вы больше не должны выходить в одиночестве, Джоанна. Я запрещаю вам это. — Он сурово посмотрел на нее, прежде чем подсадить ее на лошадь. Джоанна поправила ремешок колчана за плечами, скользнула рукой по луку, а затем приняла из его рук поводья. — Когда мы вернемся в замок, вы отдохнете.
— Зачем?
— Я уже говорил вам зачем, — возразил он.
Она не собиралась сейчас спорить с ним. Но она также не намеревалась оставлять его в таком настроении.
— Габриэль?
— Да?
— Вам было хорошо со мной?
— Почему вы задаете мне такой вопрос? Это так очевидно. — Он направился к своему коню и вскочил в седло.
— Это не очевидно! — вырвалось у нее.
— А должно быть очевидно, — возразил он.
«Ей хочется комплиментов», — решил он. Но он не видел никакого смысла в пустых разговорах или ухаживаниях. И все же несчастное выражение ее лица скачало ему, что ей необходима похвала. Он не хотел, чтобы их прогулка кончилась ее плохим настроением.
— Вы заставили меня забыть о моих обязанностях.
Он думал, что констатация этого факта наверняка скажет ей, как соблазнительна она для него.
Но для нее эти слова прозвучали обвинением.
— Извините, Габриэль. Этого больше не повторится.
— Это вам комплимент, глупая женщина!
Она широко раскрыла глаза.
— Разве?
Она определенно не поверила ему.
— Конечно комплимент. Лаэрд не часто забывает свои обязанности. Это опасный недостаток дисциплины. Я действительно сказал комплимент.
— Комплименты вообще-то произносятся не с таким рычанием, милорд. Должно быть, поэтому я вас и не поняла.
Он хмыкнул. Разговор был закончен. Габриэль шлепнул ее лошадь по левому боку, заставляя тронуться.
Когда они добрались до конюшен, он напомнил ей, что хотел бы, чтобы она отдыхала.
— Почему я должна отдыхать? Разве я такая немощная, милорд?
— Я не хочу, чтобы вы заболели.
Он сжал челюсти, и она поняла, что спорить с ним бесполезно, однако же не хотела оставить эту тему:
— Вы говорите неразумно. Я не хочу весь день лежать в постели. Я не смогу тогда заснуть ночью.
Габриэль спустил ее на землю, взял за руку и потянул назад, к башне:
— Хорошо, я разрешу вам сидеть в зале у огня. Вы даже можете шить, если хотите.
Картина, которую он вообразил себе, чрезвычайно ему понравилась. Он улыбнулся, представив, как Джоанна примется за это чисто женское занятие.
Она недоуменно уставилась на него. Он был так удивлен ее реакцией на его предложение, что расхохотался.
— У вас очень своеобразные идеи насчет того, как я должна проводить свои дни, милорд. Хотела бы я знать, откуда вы их набрались. Разве ваша матушка часто сидела у огня и шила.
— Нет.
— Тогда чем же она занималась?
— Каторжным трудом. Она умерла, когда я был еще очень мал.
Выражение его лица и тон голоса показали ей, что он не хочет продолжать этот разговор. Очевидно, он был очень чувствителен к воспоминаниям своего детства. Это простое замечание помогло ей немного понять, что творится в его голове. Каторжный труд убил его мать… Не потому ли Габриэль хотел, чтобы она отдыхала все дни напролет?
Она знала, что не должна больше расспрашивать его, но любопытство взяло верх.
— А вы любили мать?
Он не ответил ей. Она попыталась подойти с другой стороны:
— Кто же растил вас после того, как она умерла?
— Никто и все понемногу.
— Я не понимаю.
Он прибавил шагу, как будто хотел убежать от ее допроса, но внезапно он остановился и посмотрел на нее:
— А вам и не нужно понимать. Идите в дом,
