компаньонка, клянусь вам.
Сложность заключалась в том – точнее, одна из сложностей, – что у Йена не было достойной компаньонки, чтобы соблюсти правила этикета, потому что ни мать, ни сестра не могли к нему приехать. Он поклялся, что отречется от них обеих сию же минуту и заявит, что он сирота, у которого нет ни матери, ни сестры.
Когда Йен и Карсуэлл спустились вниз и вошли в библиотеку, там их дожидался дворецкий. Халл доложил, что посыльные вернулись на взмыленных лошадях, но леди с ними не было. Графиня в Бате занемогла – у нее лихорадка. Леди Дороти не оказалось в ее доме в Ричмонде – она уехала осматривать хлопкопрядильные фабрики, чтобы собрать материал для статьи о применении детского труда, над которой работала.
– Родная сестра больше заботится об этих безымянных детях, чем обо мне! – бушевал Йен, в то время как его друг наливал им выпить. Конечно, он же сам заинтересовал ее тем, как идет реформа, и он действительно пользовался ее ценными сведениями, пытаясь что-либо сделать в парламенте, но почему ей приспичило бороться за реформы именно теперь, когда она ему понадобилась? Что же до матери, она всегда страдала от той или иной болезни, особенно когда ее просили отказаться от карточной игры, которой она посвящала два вечера каждую неделю.
Йен плюхнулся в кожаное кресло и провел рукой по волосам.
– Дьявол, мне нужна респектабельная женщина!
– Это совсем не в твоем стиле, старина.
– Ты о моих волосах?
Прическа самого Карсуэлла была, как всегда, безукоризненна.
– Нет, о твоих женщинах. Никогда не видел тебя ближе чем в десяти футах от добродетельной женщины, если не считать, конечно, твоей матери и сестры.
– Проклятие, я сейчас говорю не о флирте. Мне нужна дуэнья для мисс Ренслоу. К обеду. Ты, конечно же, знаешь женщину, которая может изображать из себя ехидну, всего лишь день-другой, пока моя сестра не вернется из Ричмонда.
Карсуэлл пожал плечами:
– Сожалею, но мои сестры воспитываются в деревне, моя мать умерла пятнадцать лет назад, одна из моих бабок слишком стара, а другая слишком зла, чтобы помочь кому-нибудь. А главное – она тебя терпеть не может.
– Это ты разбил ту дурацкую вазу, а не я!
– Да, зато у меня всегда был вид невинного благовоспитанного маленького джентльмена. А ты был неуклюжим здоровяком и тупицей.
– Я так и остался неуклюжим здоровяком и тупицей, который вносит путаницу в жизнь окружающих. Но ты пораскинь мозгами, дружище. Конечно, среди наших знакомых есть какая-нибудь замужняя женщина, которую можно было бы попросить пожить здесь.
Карсуэлл принялся полировать ногти о свой рукав.
– Я слышал, леди Пейдж ищет новое местожительство.
– Мона? Я на пушечный выстрел не подпущу эту шлюху к мисс Ренслоу! Мне следовало бы вызвать тебя на дуэль за предложение совершить подобное преступление против невинности. Я бы и вызвал, если бы не отказался от дуэлей раз и навсегда. Мона Пейдж и Афина Ренслоу. Это все равно, что швырнуть комком грязи в чистую стену.
– Да, но соседи и прохожие увидят, как хорошо одетая женщина выходит из экипажа, который стоит перед твоим домом. А больше ничего и не требуется.
– Ты, возможно, и прав, но что это за женщина? У нее самой запятнанная репутация. Думай, дружище. От этого зависит жизнь нескольких человек.
Карсуэлл задумчиво взял понюшку табака из табакерки, украшенной синими цветами из эмали.
– Нашел, – сказал он между двумя понюшками, – нужно одеть одну из твоих горничных в хорошее платье. Твоя мать или сестра, наверное, оставили здесь какие-то туалеты на всякий случай.
– Полные шкафы. Но…
– Вот и замечательно. Горничная прячет модное платье под своим простым плащом и идет к конюшне, как будто с каким-то поручением. Выезжает твоя карета, занавески опущены. Часом позже она возвращается как будто с почтовой станции, занавески раздвинуты, а внутри сидит твоя безупречно одетая горничная. Она выходит из кареты, ты встречаешь ее с таким видом, словно она – твоя тетка Эрментруда, покрытая вуалью от дорожной пыли, и репутация мисс Ренслоу под защитой. Эта дама, естественно, никого не принимает, потому что в доме есть больной.
– Но у меня нет никакой тетки Эрментруды, что известно каждому человеку в Лондоне.
– Хм-м… Это проблема. Твоя родословная документирована не хуже, чем у какого-нибудь арабского скакуна, участвующего на скачках в Дерби.
– А Уигги наверняка знает всю родню Ренслоу. И если бы в Лондоне у мисс Ренслоу были какие-то тетки или кузины, она жила бы у них. – Йен немного подумал, потом щелкнул пальцами. – Но держу пари, семью капитана Бичема он не знает. Возможно, существует какая-нибудь кузина или жена его товарища-офицера. Да, это годится! Карсуэлл, ты гений.
– У меня всегда было ощущение, что, прожигая жизнь, я попусту растрачиваю свои таланты. Мне следовало заняться сочинительством пьес, ты так не думаешь?
– Тут есть одна сложность. Горничные не умеют ходить и сидеть как леди, А вдруг девочка решит, что это шутка, и расскажет своим подругам? Тогда меня поймают на лжи, и я окажусь в еще более затруднительном положении.
– А ты найди пожилую горничную, это надежнее. Как насчет твоей экономки, миссис Берчфилд? Она готова ради тебя на все.
– Но она низенькая и тощая, как щепка. Платья моей сестры ей не подойдут.
– Это проблема. Леди Дороти очень высокая.
– Примерно твоего роста. У Дороти, конечно, нет и половины твоего чувства стиля, как и твоей склонности к драмам.
– Да, этого у нее нет, стало быть, она тоже не годится.
– Тут нужен хороший актер.
– Нет.
– И верный друг.
– Выдавать себя за лицо противоположного пола запрещено законом.
– Дуэли тоже запрещены. И не забудь, я взял на себя вину за разбитую вазу твоей бабки.
– Мне тогда было десять лет! И тебе тоже.
– А как насчет обезьянки в постели профессора Димсуорта? Меня выгнали на целый месяц за эту твою проделку. Уж не говоря о том, сколько раз ты пользовался моим домиком в Кенсингтоне для своих танцовщиц.
– Это были актрисы, а не танцовщицы.
Йен понял, что сопротивление друга слабеет, и продолжал наступать.
– И я выкупил те письма, которые ты от большого ума писал этой мегере, леди Карадерс.
– А разве я никогда не подставлял тебе плечо в трудную минуту?
– А разве не для этого существуют друзья?
Помолчав, Карсуэлл улыбнулся:
– Помнишь гнедого, которого ты выиграл у Грэма?
– Мерина? Гром и молния, это настоящее вымогательство!
– Нет, вымогательством было бы, попроси я твою пару гнедых. Согласен?
– Если останешься обедать с мисс Ренслоу и со мной, переодетый, чтобы ей не пришлось лгать Уигги или мальчику, гнедой мерин – твой.
– Договорились.
Они пожали друг другу руки в знак заключения сделки, но тут Карсуэлл вдруг ухмыльнулся:
– Из тебя никогда не получится хороший делец. Я сделал бы это и просто так.
– Подумаешь, – сказал Йен. –
Глава 8
Женщине нужен муж.
Женщине нужен богатый отец, честный банкир и хороший дворецкий.
– Вот и вы, мой дорогой, мой милый, – провозгласила леди Трокмортон-Джонс так громко, что ее было слышно чуть ли не на всей Гросвенор-сквер. Она вышла из сверкающего экипажа с желтыми колесами – лучшего наемного экипажа в Лондоне. Сама леди являла собой незабываемое зрелище – атлас гиацинтового цвета, пышная грудь в мехах, широкополая шляпка, украшенная перьями, вишенками и шелковыми фиалками; на вершине этого сооружения сидело чучело птицы. – Нет слов, чтобы выразить вам благодарность за то, что вы приютили осиротевшее дитя бедного капитана!
Леди Трокмортон-Джонс привлекла Йена к себе и расцеловала в обе щеки.
– Ты переигрываешь, черт побери, – прошипел граф на ухо леди Трокмортон-Джонс.
– А гнедой-то прихрамывает на ходу, – отозвалась шепотом леди, прикасаясь к губам носовым платочком.
– Еще чего, – возразил Йен, предлагая ей руку.
– И потом, ты ведь хочешь, чтобы мой приезд все заметили?
Лакеи Йена между тем уже разгружали сундуки леди, а также шляпные картонки, ковровые саквояжи и ящички с драгоценностями.
– Хорошая мысль, – согласился граф. – Я не подумал об этом. Теперь слугам будет о чем рассказать.
– Это стоит гнедых?
– Не совсем, но у меня есть охромевшая кобылка. Но чем же набиты все эти сундуки?
– Книгами, тряпками, бельем. Я решил, что пока я здесь…
Они вошли в дверь Мэддокс- Хауса. Если кто-то и собирался доложить о чем-то лорду Ренсдейлу или Уигги, он видел достаточно. Теперь леди Трокмортон-Джонс предстояло пройти осмотр прислуги, а также молодых Ренслоу. Ноздри дворецкого раздувались от неодобрения так, что маленькая повозка могла бы въехать в любую из них, как в ворота, но Халл поклонился и сказал:
– Добро пожаловать, сударыня. Я сообщу мисс Ренслоу, что приехала ее… как вы сказали, кузина?
– Кузина дорогого капитана, с другой стороны. – Пронзительный фальцет леди был слышен, должно быть, даже на кухне.
– Это с какой же стороны? – спросил Йен, когда Халл удалился.
– С правой, дорогой мальчик, с правого борта.
Леди Трокмортон- Джонс приветствовала Афину таким же образом, каким приветствовала графа, – сердечным объятием и поцелуем в обе щеки. Объятия продолжались, пока Йен не кашлянул.
– Как приятно познакомиться
