не нравится то, что ему пришлось пообещать.
Видимо, исчерпав все силы, Дженнер закрыл глаза. Кэм тихо отступил от кровати и пропустил Эви вперед.
– Это жизнь, – тихо произнес он, заметив, что она дрожит. – Моя бабушка всегда говорила: «Не поворачивай назад, столкнувшись с препятствием, иначе ты никогда не узнаешь, что ждет тебя впереди».
Эви попыталась найти утешение в его словах, но глаза ее наполнились слезами, а горло болезненно сжалось. Примостившись на краю постели, она обвила рукой голову отца и положила ладонь ему на грудь. Хрипы, сопровождавшие его дыхание, стихли, и он издал тихий звук, словно приветствуя ее прикосновение. Глядя, как жизнь постепенно покидает его исстрадавшееся тело, она с благодарностью ощутила руку Кэма, ласково сжавшую ее плечо.
В комнате висела гнетущая тишина, и Эви казалось, что она слышит стук собственного сердца. Никогда прежде она не сталкивалась со смертью, и перспектива потерять единственного близкого человека наполняла ее душу леденящим страхом. Бросив затуманенный слезами взгляд в сторону двери, она увидела высокую фигуру Себастьяна, стоявшего на пороге с непроницаемым видом, и вдруг поняла, что ей необходимо, чтобы он находился рядом. Одного его сверкающего взгляда оказалось достаточно, чтобы придать ей сил.
С губ Айво Дженнера слетел легчайший вздох... и все кончилось.
Осознав, что он наконец отошел, Эви прижалась щекой к его голове и закрыла полные слез глаза.
– Прощай, – прошептала она, роняя слезы на завитки его когда-то рыжих волос.
Крепкие руки Кэма осторожно подняли ее с постели.
– Эви, – пробормотал он, отводя взгляд. – Мне нужно позаботиться... о теле. Тебе лучше побыть с мужем.
Эви кивнула и попыталась отойти от кровати, но ноги не слушались. Кэм убрал с ее лица растрепавшиеся пряди и осторожно коснулся губами ее лба. Слепо повернувшись, она шагнула к своему мужу. Себастьян в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние и вложил в ее руку носовой платок, который она с благодарностью приняла. Слишком расстроенная, чтобы замечать, куда они идут, она утерла глаза и высморкалась, позволив Себастьяну вывести ее из апартаментов Айво Дженнера. Его рука крепко обвивала ее талию.
– Он постоянно испытывал боль. – Себастьян старался говорить спокойно. – Теперь он хотя бы избавился от страданий.
– Да, – отозвалась Эви, с трудом разлепив губы. – Да, конечно.
– Он что-нибудь сказал тебе?
– Он упомянул... мою мать. – Хотя эта мысль вызвала у нее новый прилив слез, ее губы изогнулись в печальной улыбке. – Сказал, что она поможет ему пробраться на небеса через заднюю дверь.
Себастьян проводил ее в спальню. Забравшись в постель, Эви свернулась калачиком, прижав платок к носу. Она никогда так не плакала раньше – безмолвно, без рыданий, скованная горем, которое теснилось в груди, не находя выхода. Она смутно сознавала, что Себастьян велел задернуть шторы и послал горничную за вином и холодной водой.
Он остался в спальне, однако не спешил приблизиться, расхаживая по комнате, а затем опустился в кресло, стоявшее возле кровати. Было очевидно, что он не собирается держать ее в объятиях, пока она не выплачется, стараясь избежать эмоциональной близости такого рода. С ним можно было разделить страсть, но не горе. И тем не менее было ясно, что он не намерен уходить.
Когда горничная принесла вино, Себастьян подложил подушки под спину Эви и плеснул в бокал щедрую порцию. Забрав у нее пустой бокал, он смочил салфетку в холодной воде и приложил ее к распухшим глазам Эви. Все его жесты были на удивление осторожными, словно он имел дело с маленьким ребенком.
– А как же служащие? – пробормотала Эви спустя некоторое время. – Клуб. Похороны...
– Я обо всем позабочусь, – спокойно отозвался Себастьян. – Клуб придется временно закрыть и заняться похоронами. Послать за кем-нибудь из твоих подруг?
Эви покачала головой:
– Это поставит их в неловкое положение. И потом, мне не хочется ни с кем разговаривать.
– Понимаю.
Себастьян оставался с ней, пока она не выпила второй бокал вина. Догадываясь, что он ждет от нее какого-то сигнала, Эви поставила пустой бокал на ночной столик. Язык с трудом ворочался у нее во рту.
– Пожалуй, я немного посплю, – сказала она. – Тебе незачем оставаться со мной, когда столько нужно сделать.
Окинув ее оценивающим взглядом, он поднялся с кресла.
– Пошли за мной, когда проснешься.
Лежа в полутьме, захмелевшая и сонная, Эви задавалась вопросом, почему люди говорят, что смерть близких воспринимается легче, если человек готов к ней. Ей, например, ничуть не легче. Те же самые люди, наверное, сказали бы, что она не должна особенно горевать, поскольку никогда по-настоящему не знала своего отца. Однако это только усугубляет ее положение. У нее почти не осталось воспоминаний, которыми она могла бы утешиться, – слишком мало времени они провели вместе. Вслед за печалью пришло ощущение обделенности и даже... возмущения. Неужели она совсем не заслуживает любви? Может, она лишена какого-то дара, который притягивает людей?
Сознавая, что еще немного, и она расплачется от жалости к себе, Эви вздохнула и закрыла глаза.
Выйдя из апартаментов Айво Дженнера, Кэм встретил в коридоре лорда Сент-Винсента. Лицо виконта было хмурым, в голосе звучал вызов.
– Если моя жена находит утешение в цыганских премудростях, что ж, я не стану возражать. Но если ты еще хоть раз поцелуешь ее, пусть даже самым целомудренным образом, я превращу тебя в евнуха.
Тот факт, что Сент-Винсент опустился до мелочной ревности, когда Айво Дженнер еще не остыл в своей постели, мог бы взбесить любого мужчину. Однако Кэм не повел и бровью, глядя на разгневанного виконта с задумчивым интересом.
Тщательно взвешивая слова – чтобы испытать надменного аристократа и остаться при этом в живых, – он вкрадчиво произнес:
– Если бы я хотел ее в этом смысле, то давно бы получил.
Вспышка ярости, мелькнувшая в льдисто-голубых глазах Сент-Винсента, открыла глубину чувств, в которых тот не желал признаться. Кэм никогда не видел такой безмолвной страсти, которую виконт испытывал к собственной жене. Только слепой мог не заметить, что, когда Эви входила в комнату, Сент-Винсент начинал вибрировать как струна.
– Можно испытывать привязанность к женщине, не стремясь затащить ее в постель, – заметил Кэм. – Но, похоже, вы не согласны. Либо настолько одержимы ею, что не в состоянии вообразить – не все разделяют ваши чувства.
– Я вовсе не одержим ею, – огрызнулся Сент-Винсент.
Кэм прислонился плечом к стене, иронично уставившись в жесткие глаза виконта; его обычное терпение заметно истощилось.
– Разумеется, одержимы. Это видно каждому.
Сент-Винсент бросил на него предостерегающий взгляд.
– Еще одно слово, – натянуто произнес он, – и ты отправишься вслед за Иганом.
Кэм поднял руки, изобразив притворный ужас.
– Намек понят. Кстати... последние слова Дженнера 6ыли о Булларде. Оказывается, ему кое-что причитается по завещанию... Он хотел, чтобы я проследил за его исполнением.
Глаза Сент-Винсента сузились.
– С какой стати он оставил деньги Булларду?
Кэм пожал плечами:
– Понятия не имею. Но на вашем месте я не стал бы нарушать последнюю волю Дженнера.
– Вряд ли ты или кто-нибудь другой сможет мне помешать, если у меня возникнет подобное желание.
– Тогда вы рискуете потревожить его дух, который не успокоится, пока не закончит дело.
– Дух? – Сент-Винсент бросил на него недоверчивый взгляд. – Господи! Ты это серьезно?
– Я цыган, – ответил Кэм, пожав плечами. – И, естественно, верю в духов.
– Если ты и цыган, то только наполовину. И это дает мне основания полагать, что по крайней мере твоя вторая половина обладает здравым смыслом.
– Вторая половина ирландская, – соо6щил Кэм извиняющимся тоном.
– Господи! – снова сказал Сент-Винсент и двинулся прочь, качая головой.
Учитывая хлопоты, связанные с организацией похорон, наведением порядка в клубе и плачевным состоянием здания, которое требовало срочного ремонта, у Себастьяна, казалось, не должно было оставаться времени, чтобы уделять внимание Эви. Однако она вскоре поняла, что он постоянно справляется у горничных, как она спала, что ела и чем занимается. Узнав, что она пропустила обед, Себастьян отправил наверх поднос с ужином, сопроводив его строгой запиской:
К удовлетворению Себастьяна, Эви подчинялась его указаниям, правда, не без раздражения. Она подозревала, что его поведение продиктовано не столько заботой о ней, сколько желанием контролировать ее жизнь. Но потом Себастьян сделал нечто действительно необходимое, заплатив портнихе вдвое больше обычного за три траурных платья, которые были сшиты для Эви с поразительной скоростью. К несчастью, выбор ткани оказался совершенно неподходящим.
В течение первого года траура женщинам полагалось носить только креп, тусклую и жесткую материю, сотканную из просмоленных нитей. Мало того что креп не отличался красотой, он легко воспламенялся, садился от стирки и буквально расползался под
