заключается в том, что никакая сила не может заставить человека поступать против своей воли.
– Скажите, сударь, эти слова принадлежат Руссо?
– Да, – отвечал незнакомец.
– Они взяты из «Общественного договора»?
– Нет, это из его новой книги под названием «Прогулки одинокого мечтателя».
– Сударь! Мне кажется, у нас с вами есть нечто общее.
– Что именно?
– Мы оба любим Руссо и восхищаемся его книгами.
– Говорите о себе, молодой человек: вы как раз, в том возрасте, когда люди легко обманываются.
– Можно заблуждаться в чем-то, но не в ком-то.
– Впоследствии вы сами убедитесь, что чаще всего ошибаются именно в людях. Может быть, Руссо отчасти ближе к истине, чем другие. Но уж поверьте мне: и у него есть недостатки, да еще какие!..
Жильбер недоверчиво покачал головой. Однако, несмотря на это, незнакомец смотрел на него по- прежнему благожелательно.
– Вернемся к тому, с чего начали, – проговорил он, – я сказал, что вы оставили в Версале своего хозяина.
– А я вам на это ответил, – немного мягче произнес Жильбер, – что у меня хозяина нет. Я мог бы прибавить, что, пожелай я поступить на службу, у меня был бы могущественный хозяин: я отверг одно предложение, которому многие могли бы позавидовать.
– Вы получили предложение?
– Да, я должен был развлекать богатых бездельников. Но я подумал, что, пока я молод, могу учиться и чего-нибудь в жизни достичь, я не должен терять драгоценного времени, тем более – унижать свое достоинство.
– Это похвально, – важно заметил незнакомец, – но если вы собираетесь добиться в жизни успеха, надо иметь ясное представление о своем будущем, не так ли?
– Сударь! Я мечтаю стать врачом.
– Прекрасное и благородное занятие. Однако у врача два пути: либо истинная наука и, значит, скромное, а подчас нищенское существование, либо наглое шарлатанство, а с ним – богатство и почести. Если вы любите истину, юноша, становитесь врачом; если предпочитаете блеск – постарайтесь прослыть врачом.
– Сударь! Чтобы учиться, нужно много денег, не так ли?
– Конечно, деньги нужны, но не так уж много.
– А вот Жан-Жак Руссо, – продолжал Жильбер, – все знает, а ведь это ничего ему не стоило!
– Ничего не стоило? – с печальной улыбкой переспросил старик. – И вы говорите так о самом дорогом, что Господь дал человеку: о душевной чистоте, о здоровье, о сне – вот во что обошлось женевскому философу то малое, чему он научился!
– И вы называете это «малым»! – воскликнул задетый за живое Жильбер.
– Ну конечно! Да вы расспросите о нем и послушайте, что вам скажут.
– Прежде всего он – великий музыкант.
– Это потому, что Людовик XV с чувством пропел:
«Над милым слугою утратила власть я…». Однако это вовсе не значит, что «Сельский мечтатель» – хорошая опера.
– Он – известный ботаник. Достаточно прочесть его письма, из которых я, по правде говоря, достал всего несколько страниц. Но вы-то должны об этом знать, раз занимаетесь сбором трав.
– Иногда бывает, что человек считает себя ботаником, а на самом деле он лишь…
– Договаривайте, сударь.
– А на самом деле он лишь травник, да и то…
– А вы сами кто, травник или ботаник?
– Конечно, травник, и притом из самых скромных и несведущих, если принять во внимание, как много на земле растений и цветов…
– Но Руссо знает латинский язык, не так ли?
– Очень плохо.
– Однако я сам прочел в газете, что он перевел древнеримского писателя Тацита.
– Это случилось потому, что в своей гордыне – к сожалению, любого человека временами обуревает это чувство – он хотел заниматься всем сразу. Он сам написал в предисловии к своей первой книге, единственном, кстати говоря, переводе, что плохо понимает латинский язык и что Тацит, по его мнению, – сильный противник, который очень скоро его утомил. Да нет, юноша, вопреки вашему восхищению, я должен заметить, что совершенных людей не существует. Почти всегда – уж вы мне поверьте – глубину приносят в жертву широте взглядов. Даже небольшая речка разливается во время ливня и становится большим озером. А попробуйте спустить на воду лодку, и вы очень скоро сядете на мель.
– По вашему мнению, Руссо – человек поверхностный?
– Да, несомненно. Может быть, широтой взглядов он и превосходит других людей, но и только, – отвечал незнакомец.
– Многие люди были бы счастливы достичь его широты.
– Вы имеете в виду меня? – спросил незнакомец с добродушием, которое совершенно обезоружило Жильбера.
– Боже сохрани! – воскликнул он. – Мне так приятное вами беседовать, что у меня и в мыслях не было вас обидеть.
– А что приятного я вам сказал? Я не думаю, чтобы вы стали мне льстить в благодарность за кусок хлеба и горсть вишен?
– Вы правы. Я никому не стал бы льстить за все золото мира. Но должен вам сказать, что вы – первый, кто говорит со мной, как с равным, не сердясь, как говорят с юношей, а не с ребенком. Хотя мы и не сошлись во взглядах на Руссо, в доброжелательности ваших суждений есть нечто возвышенное, и это меня к вам привлекает. Когда я с вами говорю, мне кажется, что я попал в роскошную гостиную и ставни в этой комнате закрыты. Но, несмотря на темноту, я угадываю изысканную обстановку. Только от вас зависит приотворить ставень и пролить свет на наш разговор. Но тогда, боюсь, у меня просто разбежались бы глаза.
– Да вы и сами выражаетесь с такой изысканностью, в которой можно усмотреть лучшее образование, чем то, в котором вы признаетесь.
– Знаете, сударь, я и сам удивлен: я впервые употребляю подобные выражения, и среди них есть такие, о значении которых я только догадываюсь, потому что слышал их один раз. Я мог встречать их в книгах, но не понимал.
– Вы много читали?
– Слишком много. Кое-что собираюсь перечитать. Старик удивленно взглянул на Жильбера.
– Да, – продолжал Жильбер, – я читал все, что попадало под руку, – и плохое, и хорошее, я глотал все подряд. Эх, если бы моим чтением кто-нибудь руководил, если бы этот человек сказал мне, что я должен забыть, а что мне нужно запомнить!.. Впрочем, извините, сударь, я увлекся. Если ваша беседа мне дорога, это совсем не значит, что вам так же приятно меня слушать. Я вам, вероятно, помешал.
Жильбер двинулся было прочь, страстно желая, чтобы старик его удержал. Казалось, серые глаза старика видели его насквозь.
– Вы мне не мешаете, тем более что моя коробка почти полна, осталось собрать только кое-какие виды мха. И еще мне говорили, что здесь встречаются прекрасные папоротники.
– Погодите, – проговорил Жильбер, – мне кажется, я видел совсем недавно то, что вы ищете.., да, на скале.
– Далеко отсюда?
– Да нет, шагах в пятидесяти.
– А почему вы знаете, что те растения, которые вы видели, и есть папоротники?
– Я вырос среди лесов, сударь. И потом, дочь господина, в доме которого я воспитывался, тоже занималась ботаникой. У нее был гербарий, и она собственноручно надписывала каждое растение. Я
