Итак, он стал всюду искать встречи со своим дядюшкой для важного разговора. Однако это оказалось невозможным с тех пор, как маршал пронюхал о его намерении.
Начались бесконечные хождения: стоило маршалу завидеть своего племянника, он издалека посылал ему улыбку и тотчас окружал себя такими людьми, в присутствии которых совершенно немыслимо было говорить. Так он избегал своего врага, словно прячась от него в неприступной крепости.
Д'Эгийон пошел ва-банк. Он отправился к дядюшке в его версальский особняк. Однако у небольшого окошка, выходившего во двор, дежурил Рафте. Он узнал лакеев герцога и предупредил хозяина.
Герцог дошел до спальни маршала, нашел там Рафте, и тот под большим секретом сообщил племяннику, что дядюшка не ночевал дома.
Д'Эгийон прикусил губу и ретировался.
Вернувшись к себе, он написал маршалу письмо с просьбой его принять.
Маршал не мог оставить письмо без ответа. Не мог он также в случае ответа отказать в аудиенции. А если он согласится принять д'Эгийона, то как уйти от объяснения? Д'Эгийон напоминал вежливого, любезного бретера, скрывающего дурные намерения под изысканной вежливостью, с поклонами выводящего врага в чистое поле и там безжалостно перерезающего ему горло.
Маршал был не настолько самовлюблен, чтобы обольщаться на его счет, он знал силу своего племянника. Столкнувшись с ним лицом к лицу, этот противник способен был вырвать у него либо прощение, либо уступку. Однако Ришелье никогда ничего не прощал, а уступки врагу – чудовищная политическая ошибка.
Вот почему, получив письмо д'Эгийона, он сделал вид, что на несколько дней уехал из Парижа.
Рафте, у которого он спросил совета, сказал ему следующее:
– Мы поставили себе целью разорить господина д'Эгийона. Наши друзья в Парламенте этим занимаются. Если господину д'Эгийону, который об этом подозревает, удастся напасть на вас раньше, чем разразится скандал, он вырвет у вас обещание помочь ему в случае несчастья, потому что вы не настолько злопамятны, чтобы пройти с высоко поднятой головой мимо погибающего родственника. Если же вы ему откажете, господин д'Эгийон уйдет, назвав вас своим врагом, и припишет вам все злодеяния. Он почувствует облегчение, как бывает всякий раз, когда найдена причина болезни, даже если болезнь неизлечима.
– Совершенно верно! – согласился Ришелье. – Однако я не могу скрываться вечно. Сколько еще ждать скандала?
– Шесть дней, ваша светлость.
– Это точно?
Рафте вынул из кармана письмо от советника Парламента. Оно состояло всего из двух строк:
– В таком случае нет ничего проще, – заметил маршал. – Отошли герцогу назад его письмо, сопроводив его запиской:
– А теперь, – прибавил маршал, – спрячь меня где-нибудь до четверга.
Рафте в точности исполнил все указания. Записка была написана, укромное место найдено Но только изнывающий от скуки де Ришелье однажды вечером отправился в Трианон поговорить с Николь. Он ничем не рисковал или полагал, что ничем не рискует, так как знал, что д'Эгийон находится в замке Люсьенн.
Таким образом, если бы даже д'Эгийон и заподозрил неладное, он все равно не мог бы предотвратить угрожавший ему удар, потому что не мог скрестить с противником шпаги.
Встреча в четверг была ему вполне по душе. В этот день он покинул Версаль в надежде наконец встретиться и сразиться с неуловимым противником.
Как мы уже говорили, в этот день Парламент вынес свой приговор.
В городе постепенно начиналось брожение, так хорошо знакомое любому парижанину, безошибочно определяющему высоту волны.
На карету д'Эгийона, следовавшую по парижским улицам не обратили внимания, потому что он из осторожности путешествовал в экипаже без гербов, запряженном парой, словно ехал на свидание.
Он видел то здесь, то там обеспокоенных людей, показывавших друг Другу лист бумаги; они читали его, отчаянно размахивая руками, собирались группками, подобно муравьям, сползавшимся на оброненный кусок сахару. Впрочем, это было время безобидных волнений: народ точно так же собирался, обсуждал цены на хлеб, статью в «Газет де Оланд», четверостишие Вольтера или песенку против Дю Барри или г-на де Монеу.
Д'Эгийон направился прямо к Ришелье, где застал только Рафте.
– Господин маршал ожидается с минуты на минуту, – сообщил он, – вероятно, задерживается из-за перемены лошадей у городской заставы.
Д'Эгийон решил подождать маршала, выразив неудовольствие Рафте, потому что принял его извинение как новое свое поражение.
Еще большее неудовольствие вызвал у него ответ Рафте. Секретарь сообщил, что маршал будет в отчаянии, когда вернется и узнает, что д'Эгийона заставили ждать. Кроме того, должно быть, он не станет ночевать в Париже,. – как было условленно первоначально; несомненно, он вернется из деревни не один и лишь заедет в парижский особняк за новостями. Поэтому герцогу д'Эгийону лучше было бы вернуться к себе, куда маршал непременно заглянет по дороге.
– Послушайте, Рафте! – обратился к нему д'Эгийон, выслушавший путаные объяснения Рафте с мрачным видом. – Вы – совесть моего дядюшки. Ответьте мне, как честный человек. Меня обманули, ведь правда? Господин маршал не желает меня видеть? Не перебивайте меня Рафте! У вас часто находился для меня хороший совет, и я был для вас тем, чем могу еще быть в будущем: добрым другом. Следует ли мне возвратиться в Версаль?
– Ваша светлость! Клянусь честью, вы сможете меньше чем через час принять у себя господина маршала.
– Но тогда мне лучше подождать его здесь, раз он все-таки приедет.
– Я имел честь доложить вам, что он, возможно, прибудет не один.
– Понимаю.., и полагаюсь на ваше слово, Рафте. С этими словами герцог вышел с задумчивым видом, однако не теряя достоинства и любезного выражения, чего нельзя сказать о маршале, появившемся из-за двери кабинета после отъезда племянника.
Улыбавшийся маршал напоминал злого демона из тех, какими Кало искушал в своей книге св. Антония.
– Он ни о чем не догадывается, Рафте? – спросил он.
– Ни о чем, ваша светлость.
– Который теперь час?
– Время не имеет значения, ваша светлость. Надо ждать, пока прибудет прокуроришка из Шатле. Уполномоченные находятся пока в типографии.
Не успел Рафте договорить, как лакей ввел через потайную дверь грязного человечка, некрасивого, черного, одного из тех писак, к которым Дю Барри испытывал сильнейшую неприязнь.
Рафте подтолкнул маршала к кабинету, а сам с улыбкой пошел навстречу этому господину.
– А-а, это вы, мэтр Флажо! – проговорил он. – Очень рад вас видеть.
– Ваш покорный слуга, господин де Рафте! Ну что ж, дело сделано!
– Все отпечатано?
– Пять тысяч уже готово. Первые экземпляры ходят по рукам, другие сохнут.
– Какое несчастье! Дорогой господин Флажо! Какое отчаяние постигнет семейство господина маршала!
