Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2

бы теперь слишком смешно.

Помимо всего прочего, он чувствовал унижение оттого, что его роль была сведена всего-навсего к дирижированию оркестром.

Неожиданно к нему подошел офицер и спросил, не он ли господин Руссо.

– Да, сударь, – ответил он.

– Ее высочество желает с вами поговорить, сударь, – сообщил офицер.

Взволнованный Руссо встал.

Принцесса ждала его. Она держала в руках арию Колетты и напевала:

Меня покидает веселье и счастье…

Едва завидев Руссо, она пошла ему навстречу.

Философ низко поклонился, утешая себя тем, что приветствует женщину, а не принцессу.

А ее высочество заговорила с дикарем-философом так же любезно, как с изысканнейшим европейским аристократом.

Она спросила, как ей следует исполнять третий куплет!

Со мной расстается Колен…

Руссо принялся излагать теорию художественного чтения и речитатива, однако этот ученый разговор был прерван: в сопровождении нескольких придворных подошел король.

Он с шумом вошел в артистическую, где философ давал урок ее высочеству.

Первое движение, первое же чувство короля при виде неопрятного господина было в точности такое, как у графа де Куани, с той лишь разницей, что граф де Куани знал Руссо, а Людовик XV был с ним незнаком.

Он внимательно рассматривал свободолюбивого гражданина, выслушивая комплименты и слова благодарности принцессы.

Его властный взгляд, не привыкший опускаться никогда и ни перед кем, произвел на Руссо непередаваемое впечатление: он оробел и почувствовал неуверенность.

Принцесса дала королю время вдоволь насмотреться на философа, а затем подошла к Руссо и обратилась к королю:

– Ваше величество! Позвольте представить вам нашего автора!

– Вашего автора? – спросил король, делая вид, что пытается что-то припомнить.

Руссо казалось, что он стоит на раскаленных углях. Испепеляющий взгляд короля, подобный солнечному лучу, падающему сквозь увеличительное стекло, переходил поочередно с длинной щетины на сомнительной свежести жабо, затем на покрытый густым слоем пыли сюртук, на неряшливый парик величайшего писателя его королевства.

– Перед вами – господин Жан-Жак Руссо, сир, – проговорила принцесса, – автор прелестной оперы, которую мы собираемся поставить для вашего величества.

Король поднял голову.

– А-а, господин Руссо… Здравствуйте! – холодно сказал он и снова с осуждением стал разглядывать его костюм.

Руссо спрашивал себя, как следует приветствовать короля Франции, не будучи придворным, но и не желая по казаться невежливым, раз уж он оказался в королевской резиденции.

В то время, как он раздумывал, король непринужденно беседовал, нимало не заботясь о том, приятны его слова собеседнику или нет.

Руссо словно окаменел. Он забыл все фразы, которые собирался бросить в лицо тирану.

– Господин Руссо! – обратился к нему король, не переставая разглядывать его сюртук и парик. – Вы написали чудную музыку, благодаря ей я пережил прекрасные минуты.

Страшно фальшивя, король запел:

Когда б я всем речам внимала

Любезных франтов городских,

Других возлюбленных немало

Легко нашла б я среди них.

– Прелестно! – воскликнул король, едва допев куплет Руссо поклонился.

– Не знаю, смогу ли я хорошо пропеть, – проговори ла принцесса.

Руссо повернулся к ее высочеству, собираясь дать ей несколько советов. Но король опять запел, на сей раз – романс Колена:

В лачуге сумрачной моей

Я средь забот с утра.

Привычен труд мне в смене дней,

Как холод и жара.

Его величество пел отвратительно. Руссо был польщен памятливостью монарха, но его задело скверное исполнение. Он скорчил рожу и стал похож на обезьяну, грызущую луковицу: одна половина его лица смеялась, другая плакала.

Принцесса сохраняла невозмутимый вид, не теряя хладнокровия, как это умеют делать лишь при дворе.

Король, нимало не смущаясь, продолжал:

Колетта! Знай, любовь моя,

Что и средь этих стен

С тобою был бы счастлив я,

Твой брошенный Колен.

Руссо почувствовал, как краска бросилась ему в лицо.

– Скажите, господин Руссо, – обратился к нему король, – правду ли говорят, что вы иногда наряжаетесь в армянский костюм?

Руссо еще больше покраснел, язык словно застрял у него в горле, и он ни за что на свете не смог бы в тот момент им пошевелить.

Не дожидаясь ответа, король запел:

Всем тем, кто влюблен,

Не понятен закон,

И смысл им не виден в запрете…

– Вы, кажется, живете на улице Платриер? – осведомился король.

Руссо в ответ кивнул, но это отняло у него последние силы… Никогда еще не оказывался он в столь плачевном положении.

Король промурлыкал:

Ведь это же чистые дети,

Ведь это же чистые дети…

– Говорят, вы в очень плохих отношениях с Вольтером, господин Руссо?

Руссо окончательно потерял голову. Он не мог больше сдерживаться. Но король, вероятно, не собирался его щадить и направился к выходу, продолжая чудовищно фальшиво напевать.

Пойдем-ка в рощу танцевать,

Подружки, будьте веселее! –

Под звуки оркестра, от которых умер бы Аполлон точно так же, как он сам некогда покарал Марсия.

Руссо остался в одиночестве. Принцесса покинула его, чтобы в последний раз взглянуть на свой костюм.

Спотыкаясь на каждом шагу, Руссо ощупью выбрался в коридор. Он столкнулся с дамой и господином, которые сверкали брильянтами, кружевами и от которых пахло цветами. Они занимали весь коридор, хотя молодой человек держался близко от дамы, нежно пожимая ее ручку.

Молодая дама утопала в кружевах, голову ее украшала высокая прическа, она обмахивалась веером и источала благоухания. Вся она так и лучилась. С ней-то и столкнулся Руссо.

Юноша, худенький, нежный, очаровательный, комкал голубую орденскую ленту, прикрывавшую жабо из английских кружев. Он громко смеялся, внезапно обрывая взрывы хохота и переходя на шепот,