– А мои извинения? – удивился Вильерс.
– Мне следовало бы подчиниться всем ее требованиям. Но факт остается фактом: мы будем драться. Сейчас!
Глядя на графа, Вильерс видел перед собой человека с беспечной улыбкой. Человека, которого он, возможно, никогда не поймет.
И тут ему в голову пришла неожиданная мысль.
– Вы играете в шахматы?
– Никогда! – немедленно заверил Деймон. – Тоскливо до слез. Единственный партнер, способный бросить мне достойный вызов, – это моя сестра. Кстати, как идет ваш матч?
Вильерс молча уставился на него. Очевидно, Гриффина ничуть не трогают ни перспектива дуэли, ни мысль о возможной смерти.
Впервые за все это время герцог ощутил легкую тревогу, где-то в самой глубине сознания.
– Я проиграл, – признался он. – Вчера проиграл партию. Но граф уже выходил на поле, знаками подзывая секундантов.
Вильерс последовал его примеру, правда, чуть медленнее, мысленно взвешивая шансы. Ему предстоит убить – или быть убитым. Во взгляде графа стыл смертоносный восторг человека, чья будущая жена была оскорблена. Человека, который готов умереть, защищая ее честь. Вот только Гриффин явно не собирался умирать.
Вскоре они уже кружили по полю, оставляя темные следы на росистой траве.
– Если вам угодно, мы можем подождать, пока высохнет роса, – предложил Гриффин.
– Нет! – вырвалось у Вильерса, сразу припомнившего, как сам он предлагал Гордону ладью.
Он выжидал возможности нанести удар. Сам граф явно не спешил.
Наконец Вильерс нанес режущий удар снизу вверх. Гриффин отпарировал его, как и последующие два удара. Немного погодя Вильерс отступил, решив предоставить графу следующий ход. И граф не обманул его ожиданий. Его удар оказался чрезвычайно изящным, элегантным. Только по счастливой случайности клинок Вильерса ударился о рапиру противника.
Гриффин отскочил, и они снова, крадучись, широкими шагами пошли по полю. Но в Гриффине что-то изменилось: в каждом движении этих длинных ног ощущалась мрачная радость хищника, укравшего добычу.
В этом не было ничего ужасного, если не считать того, что Вильерс ощущал: правда не на его стороне. Он виноват.
Ему не следовало называть Роберту наложницей, особенно после того, как сам посоветовал ей как можно скорее потерять невинность. Он своими руками уложил ее в постель Гриффина, а потом осудил и проклял. И… И еще откуда-то вновь возникли воспоминания о Бенджамине.
Парируя очередной меткий удар графа, он думал о том, что после смерти Бенджамина все пошло наперекосяк. И всему виной его адская надменность. Дурацкое высокомерие.
Граф сделал выпад, но герцог отбил его рапиру. И почувствовал, как из глубин души наконец поднимается ярость. Что он забыл в этом поле, на холодном ветру? Почему дерется с человеком, которого вовсе не собирается убивать?
Он так и сказал ему, тяжело дыша, наблюдая за руками графа.
– Я вовсе не хочу убивать вас.
– Я тоже, – ответил граф. В отличие от Вильерса он по-прежнему дышал ровно, что раздражало еще больше. – Может, и хотел бы, но вы извинились.
Они снова пошли по кругу.
– Не могу позволить Роберте считать, что ее подвиг пропал даром. Так что правого плеча будет достаточно.
Вильерс прищурился, но даже не заметил, как сверкнул клинок. Он падал сверху и пел в воздухе мелодию смерти. В последнюю минуту граф повернул рапиру, и острие вонзилось в плечо. Послышался душераздирающий скрежет: очевидно, лезвие задело кость.
Вильерс уронил рапиру. Гриффин вырвал из раны красное от крови оружие. Вильерс, задыхаясь, наклонился.
– Врача! – крикнул Гриффин.
Вильерс услышал топот ног и, осознав, как близко придвинулись зеваки, выпрямился. Кровь струилась по его правой руке и, как ни странно, холодила кожу.
– Я сожалею о всяком уроне, нанесенном чести вашей дамы, – объявил он, прибегая к старомодному языку своих предков.
– К вашим услугам, – ответил Гриффин.
Тут подбежал хирург и, сунув Вильерсу бутылку бренди, разорвал рукав его сорочки. Гриффин отошел, вернее, помчался к экипажу герцога Бомонта.
Левой рукой Вильерс поднес бутылку к губам, ошеломленно глядя вслед графу. Не дай ему Господь когда-нибудь так привязаться к женщине! Или ей – к нему.
Его буквально передернуло при одной этой мысли.
Подумать только, чтобы женщина на коленях молила его соперника пощадить жизнь… Мало сказать «отвратительно».
Омерзительно.
Он снова поднес бутылку ко рту.
Глава 40
Они вернулись к завтраку и обнаружили, что в доме полно гостей: джентльмены выкрикивали Деймону поздравления, леди вздыхали, жалея бедняжку герцога, слуги суетились, разнося бокалы и тарелки.
Глядя на улыбающееся лицо герцогини Бомонт, никто не заподозрил бы, что всего чае назад оно было белым от ужаса. Глядя на невозмутимую физиономию ее мужа, никто не заподозрил бы, что час назад он метался по комнате, не в силах сосредоточиться на делах королевства.
Герцогиня и виконт Сент-Олбанс обсуждали возможность заражения крови у герцога Вильерса.
– В половине подобных случаев инфекция неизбежна, – вещал Сент-Олбанс. – Но у него лучший хирург в городе, который щедро полил рану бренди. Я сам посоветовал ему. Нет смысла экономить на бренди, когда на карту поставлена жизнь человека.
Муж коснулся плеча Джеммы.
– Пожалуй, пора продолжить партию, – заметил он.
По мнению герцога, жена неважно выглядела. Почти бескровные губы. Чуть заметная морщинка на лбу. И она взяла его за руку, чего никогда не делала.
Они уселись за столик, но герцог не сводил глаз с Джеммы.
– Давайте просто посидим немного, – предложил он. – Значит, Вильерс тяжело ранен?
Джемма вздрогнула:
– Я не выношу разговоров на эти темы. Думаю, что нет. Деймон – превосходный фехтовальщик и точно знал, куда нанесет удар. Вряд ли Вильерс долго пролежит в постели.
Элайджа вдруг сообразил, что впервые видит, как жена не может сосредоточиться на шахматах. Она смотрела на доску, ничего не замечая.
– Шах, – сказал он, сделав ход.
Джемма протянула руку.
– Подождите, – остерег он, предполагая, что жена собирается передвинуть королевскую ладью, а это неизбежно приведет к ее поражению.
Джемма молча подняла голову.
– Нам лучше немного отдохнуть, – пояснил он. – Я ужасно устал.
Она слегка нахмурилась, но промолчала. Рука бессильно упала на колени.
– Вам действительно следует меньше работать, Бомонт, – посоветовала она.
– Иногда вы зовете меня Элайджей, – напомнил он, едва веря собственным ушам.
Ее брови взлетели вверх: очевидно, она была удивлена не меньше мужа.
– Элайджа, – покорно повторила она.
– Как продвигается ваша игра с Вильерсом?
– Полагаю, вы уже знаете, что вчера я выиграла первую партию, – ответила Джемма, но тут же закусила губу.
– Насколько я знаю Вильерса, он не находит себе места, тем более что вынужден лежать в постели. Сент-Олбанс сказал, что хирург велел герцогу провести дома не менее двух недель.
Сердце Элайджи упало, хотя он никак не мог определить, почему именно.
Очевидно, Вильерс проиграл партию, зато выиграл нечто другое.
– Полагаю, вам придется поехать к нему, – посоветовал он обычным, сдержанно-холодноватым тоном.
Она бросила на него быстрый взгляд и снова опустила голову, хмурясь над доской. Потом подняла руку и передвинула ладью.
– Шах и мат! – бросил герцог.
Джемма уставилась на доску с таким видом, словно проиграла впервые в жизни.
У Бомонта возникло странное ощущение. Похоже, в этот момент они испытывали одно и то же…
Хорошо, что Роберта больше не боялась выставлять напоказ свои чувства, потому что она не могла оторваться от Деймона. Правда, отец попытался ее отвлечь.
– Миссис Гроуп решила вернуться в театр, – сообщил он, без особого, впрочем, огорчения.
– В театр? – переспросила Роберта, на минуту отвлекшись от своих переживаний. – Снова стать актрисой?
– Пастижером. Очевидно, директор «Друри-Лейн» так впечатлился ее прической в виде Лондонского моста, что пригласил ее причесывать парики для всех спектаклей нынешнего сезона. Я, разумеется, выделю ей солидную сумму на обзаведение. Но это означает, дорогая, что миссис Гроуп уходит из нашей жизни.
Роберте показалось, что Деймон хочет выйти в другую комнату, но она не собиралась выпускать его из виду. К счастью, он остановился поговорить с лордом Корбином, поэтому она снова повернулась к отцу:
– Но, папа, как же обстоят дела с русалкой?
– А что с русалкой? – хитро прищурился отец, хотя ничуть не обманул Роберту: уж очень счастливая улыбка озарила его лицо.
– Вы вернетесь домой вместе?
– Да как ты могла такое подумать? – возмутился отец. – Она порядочная женщина, дочь викария из Сомерсета, да к тому же одаренная поэтесса.
Он по привычке принялся раскачиваться на каблуках.
– Известно ли тебе, Роберта, что она стала русалкой-поэтессой уже в десять лет?!
– Сколько же ей сейчас? – рассеянно поинтересовалась Роберта.
– Что-то около тридцати и…
Но Деймон опять вознамерился улизнуть, чего она не могла допустить: сердце до сих пор колотилось от страха. Поэтому она наскоро чмокнула отца в щеку и снова вцепилась в жениха. Наконец Деймону пришлось утащить ее в Желтую гостиную и предложить сыграть в домино на раздевание, если только сначала она позволит ему
