Но вы, кажется, еще полностью не отдохнули, полковник,- добавил он, глядя на Чиагги.
Тот покачал головой и попытался улыбнуться.
— Я согласился с вашей точкой зрения и признал необходимость этой операции, совершенной на мне,— медленно сказал он,— но...
Он замолчал, колеблясь и глядя на пустые экраны.
— Этот журналист... Он коснулся такой стороны проблемы, которая, как мне кажется...
Не ожидая конца фразы, Бомон прошел в соседний салон, и офицеры последовали за ним. В помещении их уже ждали два министра. На небольшом столике, украшенном друзой лунных кристаллов, были расставлены напитки.
— О какой проблеме вы говорите, полковник? — спросил Бомон небрежным тоном, улыбаясь только что назначенным министрам.
— Я не знаю,— сказал Чиагги,— но мне кажется, что после пробуждения мне чего-то не хватает. Я, конечно, помню свое прошлое, но у меня сохраняется странное впечатление, что какие-то воспоминания навсегда исчезли из моей памяти. Вы понимаете, что я хочу сказать? Бомон пожал плечами.
— Это всего лишь впечатление, полковник, только впечатление. Своего рода послеоперационный эффект без каких-либо последствий. Не стоит больше думать об этой черепахе.
Бомон взял рюмку с коньяком и поднял перед собой, глядя сквозь нее на свет.
— Даже если животное осталось в живых, как думает этот романтически настроенный журналист, оно в ближайшее же время будет обнаружено или поймано. И когда его поймают, оно погибнет через несколько часов, хотя это и полуземноводное существо. Так что вопрос, видимо, решен, решен окончательно.
Взяв рюмку в левую руку, он наклонился к Чиагги и дружески потрепал его по плечу.
— Выпейте немного, полковник. И не думайте о том, что эта большая черепаха с Венеры больше Чиагги, чем вы сам.
Чиагги взял рюмку и попытался улыбнуться. Он отпил глоток и повернулся к окну. Вдали сверкало море. Он снова поднял рюмку, и рыжеватый отблеск коньяка на какую-то секунду пробудил в нем странную тревогу, множество расплывчатых смутных образов. Он подумал:«Рыжие волосы...» — Но через мгновение все это показалось ему абсурдным, и он отвернулся от окна.
— За новую эпоху! — сказал Жан Бомон де Серв, поднимая рюмку.
Жизнь на вулкане
Несколько коротких вспышек — и человек под деревом падает. Потухающим взглядом он в последний раз окидывает таинственно мерцающий вулкан...
Давид выключает компьютер. Вулкан на экране пропадает, а настоящий мирно возвышается за окном и пока не собирается вспыхивать. Среди жителей деревни Мило, что приютилась у подножия Этны, еще не нашлось никого, кто смог бы помериться с Давидом сноровкой в этой игре.
Давид, двенадцатилетний рыжеволосый король здешней молодежи, разминает запястья, чтобы еще раз заставить человечка умереть. Он глубоко затягивается сигаретой и выпускает облако густого дыма, достойное украсить любой уважающий себя вулкан, а затем, мимоходом взглянув на часы, церемонно откланивается и исчезает.
«Мой дом, собственно, сейчас пустует»,— говорит падре Гиги. Его кулак опускается на парчовую скатерть, как обломок лавы, и из трещины в потолке комнаты сыплется штукатурка.
У пятидесятипятилетнего священника Дзаффераны, городка неподалеку от Мило, доброе круглое лицо и телосложение ярмарочного борца. А его бурный темперамент приводит к вспышкам ярости, подобным тому землетрясению 1984 года, в результате которого его дом, «собственно, сейчас пустует».
Но Бог хранит своего слугу. И падре Гиги здравствует и неустанно обрушивает свой священный гнев на головы государственных властей, которые не дают денег на реставрацию церкви, хотя премьер-министр Андреотти лично обещал ему помощь. Пустая болтовня: в великолепной запертой церкви среди куч
