На голодном пайке
Тэкеле остановил мулов возле единственного в Маджи постоялого двора, похожего на благоустроенный дровяной сарай, из открытой двери которого доносились гостеприимные звуки музыки. Называлось это заведение «Альга алле», что на амхарском значит просто «постель имеется». Таким образом, ночлег нам был уже обеспечен. Хуже было с едой. В этот вечер мы ужинали только чаем с печеньем, пачку которого я чудом захватил с собой.
Как только мы оказались в Маджи, я принялся расспрашивать у местных жителей, где и как можно повидать сурма. И тут выяснилось, что, добравшись с таким трудом до Маджи, мы почти так же далеки от сурма, как и в Туме. Оказалось, что ни в Маджи, ни возле Маджи сурма вовсе не живут (хотя частенько и появляются на местном рынке) и что их ближайшие селения находятся в одном-двух днях пути от Маджи, куда вот так, экспромтом, без предварительной подготовки, экипировки и запасов провизии мы бы добраться уже не смогли.
Но главным обстоятельством, заставившим нас с Тэшоме окончательно отказаться от нашего намерения добраться до их селений, было недавнее убийство в окрестностях Маджи молодого воина-сурма, спровоцировавшее конфликт между двумя соседними племенными кланами. Межклановая вендетта отозвалась засадами на горных тропах, ведущих из поселков сурма на рынок в Маджи, и напрочь отбила у местных жителей желание наниматься проводниками к европейцу-«френджу». В другое время нашлось бы немало желающих подзаработать.
Не веря поначалу в серьезность рассказов о кровной мести, я счел их местной формой вымогательства. Коли так опасно, то и вознаграждение проводнику куда больше. Однако, когда люди стали отказываться и от дополнительного вознаграждения, я понял, что положение серьезнее, чем мне представлялось, и что провожатого я едва ли найду.
Делать нечего, нужно было возвращаться обратно в Джимму ни с чем. Мы бы так и сделали, если бы не внезапно начавшиеся ливни, которых в это время года здесь никто не ждал.
Ливни в мгновение ока размыли и без того небезопасные горные тропы, а также летное поле, на которое самолет, прилетевший в Тум через три дня, так и не отважился сесть и улетел обратно, оставив нас в совершенной неопределенности. Кроме того, у нас с собой не было абсолютно ничего съестного, а в местной харчевне по случаю поста — хоть шаром покати, и единственное, на что можно было рассчитывать, это на жалость сердобольной хозяйки, которая облагодетельствовала нас оставшимся от домашней трапезы постным большим кислым блином-«ынжира», политым ложкой горохового соуса-«кык». На местном рынке, очевидно, тоже по случаю поста, за исключением каких-то мелких яиц неизвестного происхождения, также нельзя было найти ничего съедобного для европейского желудка. В течение почти целой недели ынжира с кыком раз в день да пара-тройка сваренных вкрутую загадочных яиц и составляли наш ежедневный рацион. Признаться, было уже не до сурма, потому что все время хотелось есть, и главной целью стало продержаться до следующего самолета.
«Они пришли»
И вот тут-то в Маджи появились сурма. Правда, по сравнению с обычным (то есть мирным) временем, когда, по словам старожилов, их приходит на рынок довольно много, пришло всего пятеро: трое мужчин и две молодые женщины. На местных их появление не произвело ровно никакого впечатления. Их внешний вид совсем не соответствовал моему представлению о сурма, как об одном из самых отсталых народов планеты. Пришедшие на рынок сурма выглядели вовсе не дикарями в одних набедренных повязках (точнее говоря, повязок-то и не было). На женщинах были наброшены, довольно небрежно, какие-то белые хлопчатобумажные простыни (могу поклясться, что это были именно простыни, а не многослойная эфиопская «шамма»); двое мужчин постарше были задрапированы в такие же простыни, но уже не без определенного изыска и изящества: у одного из них простыня была обернута вокруг плеч почти на классический амхарский манер, у другого — искусно повязана узлом на левом плече, ниспадавшая вниз, подобно тоге римского сенатора. Третий был одет в слишком короткую для него рубашку полувоенного образца с короткими же рукавами. Брюк или какого-то их подобия ни на одном из них не было, из чего можно было сразу понять, что скрывать мужское достоинство у них не принято.
Я немедленно расчехлил камеру и начал снимать. Однако сильного желания сниматься сурма не проявляли и каждый раз просили за это плату. Зато местная ребятня, стоило мне лишь открыть объектив, сразу начинала совать в него свои мордашки и ладошки, а потому, даже договорившись с сурма о съемке, мне поневоле приходилось снимать жужжащую толпу местных ребятишек. Это было бессмысленно, и от съемки пришлось отказаться.
Словно в награду за неудачу судьба свела меня с Герси Феттене, молодым человеком из племени сурма, оказавшемся в Маджи в одно время со мной. Герси Феттене являет собой редкий пример «цивилизованного» сурма; ему, в отличие от большинства соплеменников, удалось перескочить традиционные родоплеменные барьеры, окончить школу и даже освоить профессию механика. Он уже давно жил и работал в городе, в Маджи почти не бывал, и мы встретились там с ним лишь по чистой случайности. Встречу с Герси я считаю своей крупной удачей, поскольку в его лице я нашел не только переводчика (пришедшие на рынок сурма не желали говорить, а, может быть, и не понимали амхарского), но и великолепного информатора, с увлечением и охотой рассказывавшего о жизни своего народа.
Прежде чем перейти непосредственно к рассказам Герси, позволю себе сообщить некоторые сведения о народе сурма. Народ (или группа племен) сурма населяет горные районы юго-западной Эфиопии, ограниченные с востока рекой Омо в нижнем ее течении, а с запада и юга рекой Кибиш и суданской границей. Сурма — в основном скотоводы, земледелие — исключительно мотыжное — носит у них подсобный характер, хотя его продукты и преобладают в их повседневном рационе. Из сельскохозяйственных культур первостепенное значение имеют кукуруза и дурра (сорго), меньшее — просо и ячмень. Земледелием у сурма занимаются исключительно женщины и дети, мужчины это занятие считают для себя недостойным. Занимаются люди сурма и охотой. Но охотятся юнцы или бедняки, не имеющие других средств к существованию.
Еще в Джимме редкие амхарцы, встречавшиеся с сурма, рассказывали о них как о совершенных дикарях, причем главным доказательством дикости служило отсутствие у них какой бы то ни было одежды. Как