— Бункер Геббельса, бункер Гиммлера, бункер Геринга, бункер Гитлера, представительство штаба сухопутных войск, бункер кригсмарине... А здесь работали шифровальщики. o:p/
И тут меня кольнуло. Здесь работал и мой герой! Все три года, пока Гитлер управлял отсюда своими фронтами, здесь, под глыбой бетонного перекрытия, бывший моряк русского флота Петр Новопашенный дешифровывал радиоперехваты сталинских депеш. o:p/
Если взглянуть на этот факт глазами инопланетянина, мы не увидим в нем ничего особенного: как работал в рейхсвере наемный русский эмигрант, так и продолжал он свои переводы цифровых текстов в буквенные и после 33-го года, исправно получая жалованье, ибо иных источников пропитания, в силу возраста, добыть уже не мог. И когда весной сорок первого его вместе с шифровальным отделом ОКБ привезли сюда, в сверхсекретную зону мозгового центра вермахта, он еще не знал, что ему скоро придется иметь дело с советской системой скрытого управления войсками. А когда узнал? o:p/
По всем понятиям советского патриотизма, он должен был сказать: «Я не хочу работать против своей Родины» и получить пулю в затылок. Но он не был и не мог быть советским патриотом. o:p/
Так обстоит дело, если посмотреть глазами инопланетянина. А если взглянуть на работу «лучшего шифровальщика вермахта» глазами моего отца, получившего в атаке под Витебском разрывную пулю в предплечье? Для него и его фронтовых сотоварищей Петр Новопашенный — враг, нечто вроде власовца. Никто бы из них не стал вникать в перипетии исторических обстоятельств. o:p/
В этом главная драма командира «Вайгача», в судный час оказавшегося в стане врага. А ведь мог бы, как его соплаватель Борис Вилысицкий, тихо и мирно догорать в русском приюте под Брюсселем ли, Берлином аж до первого полета человека в космос. o:p/
Новопашенный был верен себе до конца. И когда в тюрьме к нему наведывалась некая делегация, которая уговаривала 64-летнего старика перейти на работу в шифровальный отдел НКВД, он не согласился, не мог простить выстрел в спину Непенину, расстрел Щастного, кровавую вакханалию в доме Ипатьева, резню офицеров в Кронштадте и Севастополе, «баржи смерти», груженные его однокашниками — да мало ли еще крови было на тех, кто повел этот торг? Через пять лет бесплодных уговоров его отправили из Заксенхаузена в Россию, может быть, попал бы он в те самые места, где добывал себе полярную славу. Ведь даже на острове Вайгач был устроен лагпункт... o:p/
Он не был нацистом. Он был профессионалом. Вопрос в другом. Новопашенный подсуден не трибуналу, а суду совести. Да, у него не было советского гражданства, но у него была малая родина, земля, где родился и вырос, — и какая земля — достославный город Новгород. У него был народ — русский народ, которому верой и правдой служили все его отичи и дедичи (прадед, поручик Томского пехотного полка Иван Новопашенный за отличия в боях против Бонапарта был возведен по ходатайству Барклая де Толли в потомственное дворянство). Петр Новопашенный невольно выступил в той совершенно особенной — этнически- геноцидной — войне против своего народа, против себя самого. Сознавал ли он эту вину? Не судим ли мы его с высоты наших нынешних знаний о фашизме, о подоплеке второй мировой? Нет такой вины, которую человек не смог искупить своей жизнью. Новопашенный искупил свой грех мученической лагерной кончиной. Теперь Бог ему судья. Судьба же его — документ двадцатого века, она раскрыта перед нами, как морская карта. Увы, на ней нет острова Новопашенного. Но на ней есть остров Ванкувер. На нем, в канадской провинции Британская Колумбия, в маленьком городке Виктория живет младшая дочь Новопашенного — Ирина. Она художник-фарфорист. Старшая — Светлана — живет в Берлине, где на русском кладбище в Тегеле похоронена их мама — Вера Новопашенная. o:p/
Ирина Петровна прислала в письме карту своей новой родины. На схеме острова она обвела кружком свой городок и подписала: «Мы здесь». По рассказам тех, кто побывал в гостях у нее, знаю, что место необычайно красиво: сосны, песок, океан... Неподалеку течет Милк-Ривер, Молочная река. Так и хочется добавить — «кисельные берега». Хотя, возможно, жизнь на чудо-острове и не совсем кисельно-молочная... o:p/
В том далеком 19-м году капитан 1 ранга Новопашенный, уйдя за кордон, к Юденичу, круто изменил не только свою жизнь, но и решил судьбу дочерей: они никогда больше не увидели Петроград, Россию, Родину. o:p/
Однажды я узнал, что в Севастополь пришла посмертная посылка из Парижа от хранителя архива кают- компании русских офицеров Николая Павловича Остелецкого. Бывший севастополец завещал родному городу редчайшие комплекты морских журналов, выходивших в разных странах, куда забрасывала эмигрантская доля офицеров Российского императорского флота. o:p/
Я листал их с душевным трепетом — передо мной лежали судьбовестные книги. Списки зарубежных кают- компаний. Розыски близких, друзей, сослуживцев. Скорбные листы флотского некрополя: погибли в гражданскую, расстреляны большевиками, сгинули на чужбине... Сотни фамилий, имен, чинов. Цвет и соль русского флота. o:p/
До отхода московского поезда оставался час. Вещи были со мной, и я решил сидеть в Музее Черноморского флота до последнего. Оставались пять минут из отмеренного срока, а имя Новопашенного так и не попадалось. o:p/
— «Ну помоги же! — молил я его. — Ведь помог же мне в Берлине. Теперь себе помоги!»