—Там и церковь есть в честь великомученика Димитрия Солунского. Иконы в той церкви были ценные, поэтому, когда место запустело, их взяли в монастырь. Я не стал их назад требовать, чтоб не своровали, а сделал иконостас из таких же икон, но бумажных. Покрыл их лаком, стали как старинные. Все равно украли, когда я ездил в Россию. Наверное, подумали, что настоящие, византийского письма...
— Помимо скитов и келий, здешний монастырь имел еще несколько метохов. Скит — это фактически маленький монастырек, келья — домик с церковью, метох — монастырские угодья: сад, виноградник, огород, тоже с братским корпусом и церковью. Сейчас остался один-единственный метох Крумица. Раньше там жило человек четыреста, а теперь никого не осталось. Пришлось сдать в аренду одному греку, он делится с нами урожаем и вином...
— Ну а это мы прощаемся с иеромонахом Антонием. Ученый был муж, жаль — умер пятидесяти лет от диабета. Мы здесь хороним усопших не в гробах, а в подрясниках, бывает, завернем в одеялко — и в могилку. Они у нас неглубокие, в полметра. Через три года разрываем, вынимаем скелет, промываем. Косточки складываем в специальное помещение, а на черепе пишем краской: монах такой-то, годы жизни, нес такое-то послушание, и череп выставляется в усыпальнице. Чтобы помнили. А могилка освобождается для другого усопшего... В альбоме о.Виталия я видел фотографии таких черепов с надписями, и вознамерился было попросить одну для публикации в журнале, но передумал, усмотрев в этом нечто кощунственное: ведь монахи не выставляют череп на всеобщее обозрение.
Почти все альбомы были просмотрены и откомментированы, когда из-за косяка высунулась чья-то голова:
— Служба начинается!
— Знаю, — кратко ответствовал о.Виталий и быстро собрал свои богатства. — Жаль, — сказал он, пожимая мне руку на прощанье. — Жаль, что утром уезжаете. Поднялись бы ко мне в келью, отсюда всего час ходу. Буду служить там завтра праздничную литургию.
Я вышел на площадь. Сгущались сумерки, небо было расчерчено силуэтами куполов, крестов и крыш. Заостренная башня колокольни сторожила обитель. На башне нельзя было различить ни циферблата, ни стрелок, но я точно знал византийское время — два часа ночи. От краев площади неслышно скользили к церковным вратам черные фигуры. Начиналась всенощная — служба, название которой здесь не расходится с корневым значением слова.
По ночам Свято-Пантелеимонов монастырь укрывает кромешная тьма. Маленькая станция, откуда подается электричество, прекращает работу ради экономии топлива. В коридорах и кельях зажигаются керосиновые лампы, церкви же освещаются свечами.
Возвратившись из храма, где продолжалась всенощная, в свою комнату, я нащупал на столике спички и осторожно запалил лампу. В неровном свете из темноты выступили иконы, бок громоздкого шкафа, кровать, пучок зверобоя над дверью.
На столике, рядом с лампой, лежал тяжелый фолиант. Я открыл твердую кожаную обложку и прочел на титульном листе крупную надпись: Псалтирь. Книга псалмов и молитв царя Давида была напечатана старославянским шрифтом в прошлом веке. Стенания и плач, ярость и надежда пылали в киноварных затейливых буквицах, предваряющих каждый псалом.
«Я ем пепел, как хлеб, и питие мое растворяю слезами»...
Быть может, в этот глухой час, когда море грозно рокочет во тьме и вдали тоскливо мерцает одинокий огонек, возносится к небу с Афона вопль истерзанного сердца, как возносился он и сто, и пятьсот, и тысячу лет назад.
К утру волнение на море не утихло. Кругом обсуждали, придет паром или нет, вспоминали тяжелые зимние шторма, когда Святая Гора на несколько дней оказывается отрезанной от остального мира. Шторма рождает налетающий с заснеженных вершин Фракии ветер с неподходящим названием «фортуна».
Алексис спозаранку пешком отправился по своим делам в Карье — афонскую столицу, рассчитывая утром сесть на тот же паром, что захватит и нас. Мы же с Борисом попросили пономаря Вадима, молодого человека в огромных рабочих ботинках, показать нам церкви и библиотеку — собрание уникальных старопечатных книг, рукописей и документов на разных языках числом около двадцати тысяч. Насчет библиотеки сразу же был получен отказ от монастырского начальства, поскольку не так давно случилась кража нескольких раритетов, и теперь доступ туда посторонним практически закрыли.
Уставший после всенощной пономарь привычной скороговоркой представил нам главные иконы и святыни храмов, начиная с собора Святого Пантелеймона.
— Это храмовая икона Пантелеймона с житием, — частил Вадим. — Он был врачом, Пантелеймон, жил в в Никодимии, сейчас это место в Турции. Его мучили за веру, но у врагов долго не получалось умертвить Пантелеймона. В море топили — не тонет, четвертовали — колесо разломалось, и на костре он не сгорел. Икона хорошая, в традициях новгородской школы: фигура вытянутая, стройная, что создает впечатление величия.
В этом же храме перед алтарем висит огромная люстра, паникадило по-церковному. На особо торжественных службах наш пономарь медленно вращает и раскачивает люстру, и тогда отблески свечей скользят по золоту царских врат и окладам икон, фигуры на фресках и лики святых оживают, движутся, меняются в зависимости от освещения.
