строительный материал был доставлен снизу, из долин. Проще было думать, что эти дома и храмы были спущены с небес в готовом виде. Монастырь отдаленно походил на те замки, которые лепят у нас над Рейном по скальным обрывам. А впрочем, ничего подобного я нигде никогда не видел...
Истомленный дорогой и горной немочью, я проспал почти сутки на каком-то войлоке в монашеской келье. Тем временем Дагма, раздаривая хадаки (подарки) направо и налево, договорился с настоятелем о моей работе.
Придя в себя, я собрал теодолит, наладил треногу и приступил к съемками...
В этой части Тибета боготворили Цзон-кабу, ламаистского Лютера, который в средние века реформировал шаманизированный буддизм и создал секту «желтошапочников». В окрестных монастырях, как я узнал, почитались следы святого, оставленные в камне, — палец Цзонкабы, локоть Цзонкабы, стопа Цзонкабы. В «Хранимом небом» поклонялись самой главной реликвии — сердцу Цзонкабы. Это был большой кусок базальта, похожий скорее на сердце мамонта, чем человека. Каменная святыня хранилась в дугане, главном храме, вокруг которого в определенном мистическом порядке располагались сумэ — малые часовни. Дутан и одно из сумэ опоясывала пешеходная тропа, повторявшая очертания сердца. Считалось, что человек, обошедший храм по этой тропе 3333 раза, будет навсегда избавлен от сердечных заболеваний.
Я обошел... А потом перенес эту тропу на свой планшет.
Здесь, на Тибете, я меньше всего думал о рейхсфюрере, хотя его задание выполнил весьма тщательно. Я вспоминал своих берлинских друзей и, страдая от одышки при каждом резком движении, невольно жалел их — они никогда не увидят того, что открылось мне с высоты этих горных вершин...
В Берлин я вернулся, когда на Унтер-ден-Линден уже цвели липы, а Фронау утопал в свежей июньской зелени.
Я отдал Гуру план монастыря «Хранимый небом», и Учитель снял с пальца серебряный перстень с печатью Цзонкабы. Я до сих пор ношу его на среднем пальце левой руки. В Африке он спас мне жизнь, когда мой саперный батальон попал в огненный ад, устроенный нам англичанами под Тобруком.
После возвращения с Тибета мое начальство в организации Тодта предложило, на выбор, любое место службы в вермахте. Меня снова потянуло на Восток, на сей раз на Ближний, и я попросился в африканский экспедиционный корпус генерала Роммеля. Я служил в картографическом отделе его штаба. Но эта другая история, которая снова едва не привела меня на Тибет. Дело в том, что военнопленных немцев, взятых в Северной Африке, англичане отправляли на работы в Индию. Там, в одном из лагерей, я познакомился с замечательным парнем из Австрии — Генрихом Харрером. Так же, как и меня, его увлекал Восток, восточные культуры, верования, этнография. К тому же он был неплохим альпинистом. Весной 1944 года он предложил мне бежать из лагеря на Тибет. Мы прокладывали дороги в предгорьях Гималаев, и план Харрера представлялся весьма осуществимым.
На свою беду я сломал голень и угодил в лазарет. Харрер бежал с двумя крепкими парнями, которых он выдавал индусам за представителей тибетской секты молчальников. Они успешно добрались до Лхасы, используя давнюю неприязнь индусов и тибетцев к англичанам. Харрер был принят далай-ламой. Он представился посланцем Гитлера и жил там до конца войны и даже позже. Вернувшись в Австрию, Генрих написал книгу «Семь лет на Тибете». После его предприятия моя экспедиция в сороковом году казалась жалкой туристской прогулкой. Я посмотрел на нее иными глазами лишь в шестидесятом, когда и в самом деле, как турист, приехал в Польшу...
Маршрут осмотра включал в себя и «Вольфшанце». Я был потрясен, увидев на информационном щите план главной ставки Гитлера. Он повторял почти один к одному тот чертеж, который я сделал в монастыре «Хранимый небом». У геодезистов хорошая зрительная память. Я прекрасно помнил, что главный храм — дуган и малый — сумэ находились внутри сердцеобразной кольцевой тропы. Бункер фюрера — дуган и домик Бормана — сумэ опоясывала дорожка, имевшая форму сердца. Сердца Цзонкабы! Бункеры Гиммлера, Геринга, Геббельса, Шахта располагались в точном соответствии с местоположением малых храмов тибетского монастыря. У меня голова пошла кругом! Выходит, снятый мною план лег в основу разбивки «Волчьего логова»! Я говорю — в основу, потому что остальные строения, второстепенного назначения — бункеры для гостей, представительства родов войск, казино и, в частности, барак для совещаний, где произошел знаменитый взрыв, — все они были поставлены вне моей схемы, имевшей, как я теперь понимаю, магическое значение.
Дело в том, что в основе плана многих тибетских монастырей и даже отдельных храмов лежит принцип мандалы. Мандала — это символический чертеж устройства мира. Взаиморасположение храмов, кумирен, келий символизирует неразрывность центральной единой сущности с порожденной ею (путем эманации, то есть излияния, исторжения) множественностью. По образу мандалы, этой священной в ламаизме схемы, располагают иногда и дома в жилом квартале, и комнаты в храмовом здании. Именно так расположены и бункеры в «Вольфшанце». Они даже обращены на север, точно так же, как алтари тибетских дуганов. Кстати, простейшая из мандал — свастика, столь популярная среди нацистов.
Как известно, Гитлер не чурался оккультных наук. И предложение Гиммлера прикрыть ставку, кроме обычных охранных средств, мантией тибетской магии, наверняка было им принято. Фюрер панически боялся укусов ос и ударов с воздуха. Когда 20 июля в бараке для совещаний взорвалась мина Штауффенберга, первое, что пришло ему в голову — одиночный русский штурмовик сбросил авиабомбу.
С самого начала тибетской акции Гитлера уверяли, что «Вольфшанце» недосягаемо для авиации, так как расположено в трансформированном пространстве, то есть приподнято над землей до уровня высокогорного монастыря «Хранимого небом», и все вражеские самолеты пролетают не над бункерами, а под ними. Как бы там ни было, но за всю войну на «Волчье логово» не упала ни одна бомба. Это такой же непреложный факт, как и то, что ни одна из военных разведок союзных армий — ни американская, ни советская, ни английская — так и не смогли установить местоположение главной штаб-квартиры фюрера.
