Наконец он появился весь.
— Ну что, готов? Пошли. Как только я освобожу верёвку — двигайся.
Он что-то пробурчал из-под маски и кивнул.
Уже где-то близко навстречу нам поднимались Валиев — Хрищатый, и следовало быть осторожным. Под свежевыпавшим снегом много “живых” камней — как бы не побить ребят. Некоторое время я видел Эдика на одну-две верёвки выше себя, потом ушёл за перегиб.
Парни шли без кислорода, с огромными рюкзаками. Я как бы посмотрел со стороны — так выглядели мы на этом подъёме.
Казбек, еле переводя дух, бросил что-то короткое, но, как всегда, очень ёмкое. В двух словах и поздравление, и восхищение, и пожелание. Вроде: “Ну, Бэл, ты даёшь!”
Валера шёл легче, обстоятельно расспросил о маршруте выше 8500, о самочувствии Эдика. Он давно интересуется медициной в альпинизме, кропотливо собирает уникальную аптечку и, обладая огромным высотным опытом, знает, что спросить и чем помочь.
Скромный до замкнутости, он даже не обмолвился о своём желании идти до самой вершины без кислорода. Представляю, как трудно ему было через двое суток расстаться со своей мечтой.
В третий лагерь я пришёл до темноты, а Эдик, видимо, позднее. Когда, точно не знаю, так как я уже спал, дорвавшись наконец до этого великолепного занятия после двух дней и одной ночи непрерывной работы.
К утру 6 мая Эдик чувствовал себя уже значительно лучше. Стало приходить сознание всего происшедшего, а может быть, и своей роли в этой драме.
Большое впечатление произвёл на меня своим поведением Серёжа Бершов. Он постоянно опекал Эдика, буквально нянчился с ним, как с ребёнком, одевал и раздевал, кормил, выводил из палатки. Я так не смог бы.
Здесь нас догнал Иванов, успешно посетивший вместе с Ефимовым вершину 5 мая в 13.30. Серёжа не рвался вниз так, как Валя, и остался ночевать в лагере-4. Наверное, ему не хотелось расставаться с горой, которая на протяжении многих лет сверкала вдали, как вожделенная цель, то доверчиво подпуская, то предательски прячась.
Во второй палатке вместе с Мишей Туркевичем ночевали Ильинский и Чепчев. Утром Миша нас всех накормил завтраком. Чепчев собирался долго (больше трёх часов), был вялым и выглядел очень утомлённым или даже больным.
Довольно долго собирались и мы с Эдиком, несмотря на постоянные подталкивания со стороны Миши и Серёжи. Но я-то знал свои силы, знал, что успею дойти до лагеря-1 засветло, а Эдику было тяжело заставлять себя спешить. Но Серёжа вертелся вокруг него с предельной настойчивостью и, действуя то уговорами, то окриками (не злобными, конечно), наконец вытолкнул его наружу.
В лагере-2 опять произошла задержка: Валера Хомутов очень гостеприимно встретил нас и вместе с Мишей отлично накормил рисом с жареным салом и луком. Вопрос о питании требует отдельного большого разговора, но вкратце я могу сказать, что лучше бы я ел только рис с луком и мясом и сгущёнку к чаю, чем все эти сублимированные разносолы.
Очевидно, я был ещё очень слаб, потому что к концу спуска опять еле тащился. Не доходя сорока метров до палатки лагеря-1, я провалился по грудь в трещину прямо на тропе, по которой в последние дни водила масса участников и шерпов. И почему снежный мост не выдержал именно меня? К счастью, трещина оказалась не очень широкой. Зацепился рюкзаком.
Со словами “Мужики, как я люблю этот лагерь”, вполз в “Зиму” и завалился у входа, испытывая одновременно изнеможение и блаженство.
Забыл сказать, что все эти дни я спускался без кошек — отдал свои Эдику, так как его кошки улетели в кулуар Боннингтона. А скалы были заснежены, как никогда раньше. К тому же стало теплее, во многих местах появился натёчный лёд. Иногда я зависал на горизонтальных перилах, беспомощно елозя ботинками по отвесным стенкам, покрытым корочкой льда. Видимо, у меня ещё были силы, если я из всех положений выходил самостоятельно, сохраняя нормальную скорость спуска.
А в дальнейшем ещё предстоял спуск по ледопаду, по которому ходить без кошек совсем несподручно. Но сзади в связке со мной шёл Миша Туркевич в качестве якоря, и я получил (впервые после хождения с Шопиным) истинное наслаждение от работы с настоящим мастером спорта, когда мы понимали друг друга с полуслова, когда каждая команда исполняется мгновенно, чётко, когда страховка всегда надёжна и даже твои действия угадываются на ход вперёд.
Давно мы не ночевали в “Зиме” одни, без шерпов, все радовались простору, теплу и просто жизни.
7 мая выход в 10.00, но в последний момент я вспомнил о том, что надо сфотографировать на фоне Эвереста киевский примус с керамикой, и задержал всю компанию на несколько минут (было решено идти только в связке: стали открываться трещины на леднике). Этим вызвал неожиданно бурный протест и даже гнев Иванова. Валя в обычной обстановке мягкий и внешне безобидный, но когда доходит до серьёзного дела, становится жёстким, требовательным, нетерпимым. Что ж, качества, порой необходимые руководителю.
Шли хорошо, ноги Эдика поморожены не так сильно, а самочувствие постоянно улучшалось. Немного “перекурили” в промежуточном.
Верхняя часть ледопада изменилась незначительно, а ниже плато дорога оказалась совсем незнакомая. Но шлось просто, где надо — перила. Спустились без проблем. Около большого серака Марк Трахтман снимал для телевидения постоянных киногероев Онищенко и Трощиненко. Здесь же Овчинников и ещё кто-то. Лёня снял с меня рюкзак, в котором было опять около двадцати килограммов, а взамен дал с одной лишь кинокамерой. Я почувствовал себя как на крыльях.
Съезжал со всех ледовых лбов глиссером, прыгал через трещины, в общем, получал удовольствие от тепла, солнца, густого воздуха, отсутствия груза и присутствия собственного здоровья.
В лагере кроме старых обитателей — начальства, шерпов, офицеров связи — появились Сенкевич и Лещинский.
Мы по-братски обнялись с Володей Шопиным. У внимательного наблюдателя оба мы вызвали бы жалость. Но по разным причинам. Я — обгоревший и обросший, с хриплым голосом и синими провалившимися губами, хлюпик, в чём душа держится, но счастливый до самозабвения и Володя — здоровый и сильный, готовый хоть сейчас бежать на вершину, но надломленный запретом, как будто страшная тяжесть сдавила его высокую гибкую фигуру. Что я мог сказать ему, кроме банальных слов сожаления и сочувствия? Когда я с тем же подошёл к Коле Чёрному, он вяло махнул рукой, поспешно отвернулся, пряча влажные глаза, и ушёл в палатку.
Обитателям лагеря хотелось раздвоиться: подскакивали к нам, чтобы облобызать, и тут же отбегали — зафиксировать на плёнку это событие. Однако, имея сугубо пессимистический характер, я на фоне этого ликования постоянно возвращался к мысли: только бы у остальных наверху всё закончилось благополучно.
8 мая. 22.00. Сегодняшний день не отмечен чьим-либо выдающимся поступком, но наполнен накалом страстей.
Всю предыдущую ночь ждали сообщения от двойки Валиев — Хрищатый. Они вышли на штурм в 17.00 и получили указание связаться с базой с вершины в любое время суток. В половине третьего ночи прозвучало: “База, база” — и больше ничего, несмотря на многочисленные вызовы. Наконец утром, в 7.00, Ильинский из лагеря сообщил, что приближается двойка сверху. Ребята вернулись в палатку в 9.00. Кажется, всё нормально, больших обморожений нет.
На двухчасовой связи Ильинскому и Чепчеву было предписано сопровождать Казбека и Валеру вниз; Эрик долго не хотел смириться с тем, что ему предстоит уйти из-под самой вершины, даже не сделав попытки подняться. Но Тамм был неумолим. Тогда Эрик предложил вариант — самому идти с двойкой вниз,
