ярко проявились на Эвересте. А вот Миша — приятно удивил. Я не относил его к числу сильных альпинистов. Компанейский, весёлый парень — это да. Но бывает несдержан, не всегда контролирует себя. Таким он мне представлялся. И это подтверждалось вначале, когда ему тяжелее многих давалось “врабатывание”. Уставая, он готов был раздувать, и казалось с удовольствием, досадные для нас неурядицы, встречавшиеся на начальном этапе. Вместо спокойного анализа и поиска путей исправления ошибок готов был винить всех и каждого. А тут, в решительный период, когда надо было зажать себя и действовать, несмотря ни на что, он сработал отлично во всех отношениях. Молодец!
А в базовом лагере в эту ночь, после того как рация донесла неизвестно чей вызов, сон отступал под напором тревожных мыслей, вспоминались события прошедшего дня. Рано утром мы провожали на восхождение Лёшу Москальцова и Юру Голодова. Назавтра должны уйти их напарники — В. Хомутов и В. Пучков — последняя связка восходителей. Остальные двойки уже в пути. Завтра почти весь спортивный состав экспедиции образует непрерывную цепочку групп, двигающихся к вершине и подстраховывающих друг друга.
Поёживаясь не то от холода, не то от раннего подъёма (так уютно было в тёплом спальном мешке), мы небольшой группой столпились около Лёши и Юры. Без особого аппетита (утро, волнение) они позавтракали. Для уходящих на гору готовятся заказные блюда, и мы, провожающие, пытаемся угадать и выполнить мельчайшие их желания. Наша группа уже сработалась — провожаем на вершину шестую двойку. Стараемся не очень шуметь: большинство в лагере ещё спит. Кто-то из шерпов, как всегда в торжественный момент выхода наверх, зажигает ритуальный огонь. Хвойные ветки горят в молитвенном очаге, сложенном рядом с “кают-компанией”. Сквозь лёгкий благовонный дымок виден ледопад — первое препятствие на пути уходящих. Кругом всё сковано ночным морозом, только наш флаг на радиомачте бьётся на ветру.
Последние рукопожатия, ненужные, но неизбежные слова напутствия, раздражающий в таких случаях микрофон киношников — всё сразу становится показным. Ребята ушли. Наша стайка долго не расходится. Трудно оторвать взгляд от удаляющейся двойки. Но вот они скрылись за дальними сераками. Успеха вам!
Незадолго до утренней связи, во время которой проводился опрос групп, меня вызвал Голодов. Прошло менее двух часов после расставания. Такие группы обычно не включались в опрос до двухчасовой связи. Мы решили, что он хочет дать информацию о состоянии дороги через ледопад. Наверное, нужны ремонтные работы.
Вот что последовало за этим:
Голодов. Евгений Игоревич, здесь, при выхода на плато, Лёша упал с лестницы в трещину. Подвернул ногу. Я сейчас его вытащил, он наверху. В общем, всё нормально. Он не так сильно подвернул ногу. Вероятнее всего, мне сейчас надо с ним спускаться. Как поняли меня?
А ты волнуешься, Юра. Сильно волнуешься, до голосу слышно.
Тамм. Понял тебя. Навстречу выслать людей? Голодов просил прислать Трощиненко и врача Орловского, сказал, что Лёша Москальцов из трещины вылез практически сам — он “его только подтягивал”. Упал Лёша потому, что вырвались перила — перемёрз и сломался фирновый крюк. Условились о дальнейшей связи.
Наверх вышли Трощиненко и Пучков. Готовились Орловский и Хомутов.
После того как окончился опрос и мы узнали, что Мысловский с Балыбердиным идут к вершине, состоялся второй разговор.
Голодов. Ситуация несколько хуже, чем я ожидал.
Тамм. Хорошо, сейчас к вам выходят. Как ты думаешь, нужно что-нибудь, чтобы нести его, или нет?
Договорились, что наверх поднимутся четыре человека и там, где необходимо, будут транспортировать Лёшу на спинах. Чтобы Орловский, наш врач, точнее представлял ситуацию, я попросил Юру описать состояние пострадавшего.
Голодов. Свет Петрович, общая картина такова. Я не прощупывал, мне это и не надо делать, но у него, наверное, подвёрнута лодыжка. И ещё он очень здорово ударился переносицей. Сильное кровотечение. Я сделал два тампона, но это не помогло. Сейчас сделал холод. Думаю минут десять подержать холод. Как меня понял?
Свет Петрович дал необходимые указания, велел уложить Лёшу поудобнее, укрыть, не двигаться до его прихода. И ушёл на ледопад.
Позже Орловский сообщил, что у Лёши, по-видимому, сотрясение мозга и его надо нести на носилках. На ледопад ушли все, кроме кухонных рабочих, офицеров связи и радиста. Я тоже был прикован к радиостанции: все на маршруте и на транспортировке пострадавшего, и в любой момент могла возникнуть необходимость скорректировать действия групп.
В районе полудня Лёшу принесли и уложили в палатке.
Вид у него был страшный. Переносица, весь левый глаз и часть лба — сплошная фиолетово-чёрная гематома. В единственном открытом глазу неимоверная тоска. Встречаться с ним взглядом мучительно. Страдал он не от боли. Так нелепо, по собственной оплошности рухнула великая мечта. Рухнула, когда кончились изнурительные выходы на обработку маршрута и когда было столько сил и уверенности в себе. С каким воодушевлением и задором выходил он утром из лагеря! И вот — всё. И ничего уже невозможно изменить. Время от времени слёзы текли у него из правого глаза. Какими же они должны быть горькими!
Утешение, что главное — это жизнь, которую он сегодня, по счастливой случайности, сохранил, пролетев пятнадцать метров, было для него непонятным. Кто думает об этом, когда жизнь уже сохранена? А вершины, вершины-то не будет!
Начальный диагноз подтвердился — сотрясение мозга. Всё остальное пустяки. Транспортировки в Катманду не требовалось. В таком состоянии главное — длительный покой.
Хомутов получил команду утром выходить на восхождение, но уже в тройке — он, Пучков и Голодов. Цепь атакующих должна сомкнуть ряды.
С того момента, как Свет разрешил общаться с Лёшей, и до последнего дня существования базового лагеря его палатка стала самой посещаемой. Лёшу не оставляли одного. К нему сразу же приходили все, спускавшиеся сверху. К нему несли все новости. Это было естественно: Лёша, наш Лёша оказался в такой беде. Всем хотелось отдать ему часть своей вершины, своей радости, которая была бы невозможной без его труда и лишений.
Вот таким необычным и тревожным было начало первого из шести дней. А конца у него не было — он слился для нас с началом следующего.
Утром Бершов вышел на связь, но слышимость была отвратительной. Пришлось Эрику Ильинскому из лагеря-2 вести ретрансляцию.
Ильинский. База! Туркевич и Бершов вчера совершили восхождение. Балыбердин и Мысловский в тяжёлом состоянии спускаются вниз. Надо, чтобы третий лагерь был свободен.
Тамм. Спроси, пожалуйста, нужно выслать отсюда врача или достаточно того, что там будете вы?
Ильинский. Нужна консультация врача. А Мысловского и Балыбердина сопровождают Туркевич — Бершов.
Около часа длилась консультация, и всё это время переговоры велись через Эрика. Стоило ему во время длительного диалога упустить какую-нибудь деталь, тут же вклинивался кто-то из участников других групп и вносил уточнения. Все, кто был сейчас на маршруте на высотах от 5300 до 8500 метров, напряжённо
