холодный весенний дождь.
Она последовала за ним и догнала его уже возле невысоких вечнозеленых деревьев, посаженных полукругом.
Их было шесть, под каждым — могила. Шесть могил. Шесть мраморных плит. Место упокоения. Здесь росла трава, и в ней уже пробивались фиалки. А возле одной из сосен стояла статуя Спасителя с простертой над могильными плитами рукой.
Ройс опустился на колени, вглядываясь в имена, высеченные на светлом мраморе.
— Отец, мать, братья. Но как… когда… кто?
Кьяра решилась подать голос:
— Это мог сделать только друг. Тот, кто любил вас и вашу семью.
— Но кто же? — повторил он с надрывом. — Здесь никого не оставалось. Все шалонцы ушли или были убиты.
— Какой-нибудь друг из Тюрингии?
— У меня там нет друзей! Да и кому могло прийти в голову заниматься этим? — Он перевел взгляд на статую Христа. — Такой дорогой мрамор. И работа. Матиас! — вдруг воскликнул он. — Это дело рук принца Матиаса.
— Как? Брат Дамона?
Ройс уверенно кивнул.
— Я познакомился с ним четыре года назад, во время первых переговоров о мире. — Он все еще стоял на коленях. Кьяра опустилась рядом. — Матиас на год старше Дамона, — продолжал Ройс, — и по праву должен был управлять страной вместо заболевшего отца, короля Стефана. Но, будучи человеком очень религиозным, отказался в пользу младшего брата. Сам же решил постричься в монахи.
— Они такие разные, эти братья? — спросила Кьяра.
— Да, совершенно непохожи друг на друга. Матиас ничуть не напоминает ратника. Противник на поле боя для него в первую очередь человек. Если бы вас отдали в жены Матиасу… — Он осекся, потом тихо добавил: — Все равно это было бы ужасно для меня.
Кьяра снова положила голову ему на плечо, прижалась к нему. Слезы струились по ее лицу. Они застыли, коленопреклоненные, словно еще одно надгробие. Дождь окроплял их склоненные головы.
— Это облегчает душу, — прошептал Ройс после долгого молчания. — Когда знаешь, что твоя потеря кому-то небезразлична.
Он поднялся с колен, помог встать Кьяре. Его рука была так горяча, что она испугалась, нет ли у него жара. Но, кажется, обошлось.
Немного погодя они вошли в замок.
Опасения Кьяры, что там повсюду мертвецы — скелеты погибших несколько лет назад, — не оправдались. Видимо, принц Матиас позаботился о погребении всех павших.
Следы разрушений сейчас, спустя семь лет, казались не такими страшными; время многое сгладило: дожди и снег очистили камни стен и пола, балки перекрытий. Но крыша в некоторых местах обвалилась, окна зияли провалами, деревянные панели прогнили; гобелены — те, что не были сорваны и унесены захватчиками, висели клочьями.
Однако какие-то вещи сохранились, и это походило на чудо. Печальное чудо. Особенно когда в одной из зал они увидели свисавшую с потолка люстру, в которую были вставлены новые свечи. Значит, семь лет назад в замке никто и не подозревал о нападении, а готовились к обыкновенному мирному вечеру.
И, как ни странно, над очагом в другой зале остались висеть меч и щит, почерневшие от времени, но вполне еще пригодные.
Ройс снял их со стены, протер лезвие полой намокшего под дождем плаща.
— Ройс, он точь-в-точь, как тот, что был у вас! — воскликнула Кьяра.
— Это меч моего отца. Их выковали совершенно одинаковыми. Когда-то оба висели тут, и я…
Он внезапно замолчал, и она с тревогой взглянула на него:
— Ройс, что с вами?
— Вот здесь, возле очага, я недавно вас видел, — произнес он внезапно охрипшим голосом.
— Что вы такое говорите? — Девушка содрогнулась. — Я не понимаю.
— Да, здесь… — повторил он. — Позапрошлой ночью. Я видел очень явственно… Мы были вместе… Под этим мечом и щитом…
— Ройс, — сказала она, вмиг успокоившись, — это был сон.
— Да, моя Кьяра, — грустно подтвердил он, — только сон. И он больше не повторится.
Она ласково прикоснулась к его щеке, как бы для того, чтобы стереть с нее пятно грязи.
— Вы говорили о мече, — напомнила она.
— Да. — Левой рукой он поднял блестящий клинок. — Это близнец того, что затерялся в снежной лавине и был подарен мне отцом в тот день, когда я удостоился чести стать рыцарем. Мне было тогда восемнадцать, и я отправился ко двору короля Альдрика, взяв с собой две дорогие для меня вещи: отцовский меч и кольцо моей матери.
Кьяра прижала к груди левую руку с этим кольцом.
— Значит, оно фамильное?
— Конечно. А вы что думали?
— Я… — Она, покраснев, опустила глаза. — Мне показалось, это знак любви какой-нибудь дамы, оставшейся во Франции.
Он слегка приподнял ее подбородок.
— Нет, Кьяра. У меня не осталось дамы во Франции. А кольцо преподнес матери мой отец, когда они пообещали принадлежать друг другу. Ей было тогда всего четырнадцать. После свадьбы мать носила его вместе с обручальным до моего отъезда из родного дома и при расставании дала с собой на тот случай, как она сказала, если я найду себе невесту при дворе вашего отца. — Ройс неотрывно смотрел на нее. — И я ее нашел.
Девушка не могла сдержать слез. Она отчаянно цеплялась за него и сбивчиво говорила:
— Да… да… Но все получилось не так, как должно было быть.
Ройс отложил меч и обнял рыдающую Кьяру.
— Моя мать оказалась провидицей, малышка, — прошептал он. — Я нашел при дворе вашего отца ту, кого жаждет мое сердце.
— Но она не может. О, Ройс!
— И все равно она моя избранница, — произнес он, словно не слыша ее слов. — Та единственная, кому я мог отдать и отдал уже материнское кольцо. Это про тебя на нем написано: «Ты, и никто иная…» Теперь я знаю, что означают эти слова.
Как хотелось ей, чтобы он никогда не выпускал ее из объятий, чтобы их губы слились в поцелуе, но она, сделав над собой усилие, вырвалась из его рук и сказала:
— Надо позаботиться о вашей ране. Давайте найдем воду и сменим повязку. Это необходимо.
Он подчинился. Лучше опять терпеть боль, чем думать о том, что терзает его дни и ночи напролет. Ройс понимал: их чувства друг к другу напоминают сейчас крепчайший канат, но напряжение осталось. Одно неосторожное движение — и канат может лопнуть. А что за этим последует, одному Богу известно. Как тот обвал, из которого они чудом вырвались несколько дней назад.
— Пойдем туда, где была кухня, — сказал он, подхватывая меч и стараясь говорить спокойно, хотя внутри у него все бушевало.
Двумя часами позже Кьяра стояла перед пылающим огнем главного кухонного очага, пытаясь вытащить оттуда небольшой металлический котелок и при этом не обвариться. Осуществив задуманное, она, сморщив нос, недоверчиво заглянула в него, не будучи уверенной, что варившийся в нем бульон пригоден для еды. Это был первый в ее жизни опыт приготовления пищи. Хорошо, что Ройс не видит.
Девушка скосила глаза на Ройса, дремавшего на импровизированном ложе из скатертей, снятых со столов. Вид у него был нездоровый и по-прежнему вызывал ее беспокойство. Но чем она может помочь? Разве что снова промыть рану и перевязать чистой тряпицей. И еще накормить горячей едой, которая, как она надеялась, быстро восстановит его силы.
