Леонарду, схватила его за руку и потащила к маленькому письменному столу с выдвижным ящиком. Мэри начала визжать.
— Послушайте, — профессионально задыхаясь, заговорила Эмма. — Все пошло вразнос. Вот, — она протянула ему пакет и объяснила то, что в точности соответствовало действительности: — Это ваш билет до Нью-Йорка. Корабль отправляется сегодня ночью из Саутгемптона. Поднимайтесь на борт, увидите вы меня там или нет. Мы можем уцелеть. Приедете в Нью-Йорк и, если мы с вами окажемся на разных кораблях, без меня доберетесь до места, которое называется Вайоминг. Отдаленное место, народу мало, но, поверьте мне, там славно. Никто вас не будет знать. Снимите все деньги, сколько сможете, и отправляйтесь туда. Там мы с вами обязательно встретимся.
— Но... но... — Леонард был не только испуган, он был еще и безутешен. — Если он мертв, — он кивнул в сторону Стюарта, — то наследник — я. Я унаследую все, включая статуэтку. — Он бросил на статуэтку последний тоскливый взгляд. Ибо он знал то, что ему скажет Эмма. И знал, что она будет права.
— Убийцы не получают наследство. Уходим.
В этот момент Мэри заорала:
— Помогите!
Леонард в последний раз бросил взгляд на статуэтку и на неподвижно лежащего Стюарта и спросил:
— Где именно в Вайоминге? Это целый штат.
Разве?
— А, в столице, — сказала она, закатывая глаза. Мол, сам должен был догадаться.
Леонард кивнул.
— В Шайенне.
«Молодец, с географией у тебя все в порядке». Ей нравились образованные мужчины. Она не обманывала Стюарта, когда говорила, что лучшими «мишенями» становятся неглупые люди. Именно они часто себя переоценивают.
— Верно, — сказала она. — Все отлично.
— Я должен забрать статуэтку, — сказал он и шагнул к телу на полу. Мэри, да благословит ее Бог, завизжала так, что в ушах заложило.
— Вы что, хотите болтаться на виселице? — зашипела ему на ухо Эмма.
И тогда он вдруг осознал, что для него все, все потеряно. Остается только бежать, и Леонард послушно, словно ребенок, отступил назад.
Она заговорила быстро и с неопровержимой логикой:
— Все знают, что вы постоянно ссорились, особенно из-за этой статуэтки. Мы с вами знаем — и это подтверждено документально, — что статуэтка принадлежит ему. Итак, он мертв, статуэтка пропала. Что решит суд? Что вы его убили или, самое меньшее, действовали в сговоре. — Она вложила билет на пароход ему в руку и, стараясь смотреть на него как можно ласковее, поцеловала в щеку, решив, как она надеялась, его судьбу таким вот образом. — Мы не станем ее брать, — сказала она. — Есть и другие произведения искусства, а жизнь у каждого только одна. Уходим!
Эмма схватила пальто и самый маленький саквояж. Леонарда она тащила за собой, держа за руку, к пожарной лестнице. В холле она отчетливо слышала громкие голоса и топот ног.
Уже снаружи Леонард повторил как заклинание:
— Вайоминг. Шайенн.
— Да, — лучезарно улыбаясь, сказала Эмма. — Увидимся, дорогой. — «Жаба ты в человеческом обличье».
Леонард двинулся в одном направлении, она — в противоположном. Сделав круг, Эмма вернулась в отель. Она вошла с бокового входа, прошла через вестибюль и холл с совершенно спокойным видом.
«Шайенн. Вайоминг. Живи там долго и счастливо, Леонард. И никогда, никогда не возвращайся».
Тем временем Стюарт с помощью «горничной» умылся, сбросил окровавленную рубашку и надел чистую. Когда в дверях наконец появились ожидаемые толпы любопытных, он объяснил, что Мэри увидела мышь, но проблема уже урегулирована. Разочарованные, люди стали расходиться. Вся сцена заняла минут десять.
И тогда он спокойно спустился вниз и вышел из отеля через парадный вход. Потом он вступил в дискуссию со своим кучером. И все это время его не покидала мысль о том, что он оставил Эмму наедине с сумасшедшим.
Что, если Леонард вдруг захочет вернуться и удостовериться, что его племянник мертв? Что, если он на нее бросится? Что, если он увидел, что она вернулась за статуэткой? Стюарт переживал из-за того, что подводит ее. Надо было ему остаться и помочь ей, а не спешить по своим делам.
И кучер невольно подтвердил его сомнения:
— Конь, мой господин, если хотите знать мое мнение, не стоит таких проблем.
— Я хочу его отстоять. Скажу, что никогда не выпущу его на дорогу, туда, где люди.
— Его надо усыпить.
— Что за чепуха! Он больше не ходит в упряжке. Я найму другого инструктора, лучше прежнего.
— Вы не представляете, о чем говорите, — сказал кучер, но, вспомнив, с кем говорит, сконфуженно добавил: — При всем моем уважении к вам, милорд.
Стюарт заморгал. Его слуга посмел говорить с ним в такой манере!
Сам кучер пошел на попятную, в прямом и переносном смысле.
— Простите, я не хотел сказать...
— Все в порядке. — У него получился диспут с кучером.
— Обмен мнениями, не только отдача указаний. Это что-то новое. И это не так плохо. Надо вдохнуть поглубже, выдохнуть и помнить, что иногда бывает прав не он, Стюарт, а кто-то другой. Он мог бы узнать что-то для себя новое. —
— Почему ты считаешь, что коня надо усыпить?
Расхрабрившись, кучер сказал:
— Он кусал меня, пытался меня лягнуть. Он свернул с дороги и затоптал ягненка, сэр.
— Что он сделал?
— Он бросается в погоню за всем, что видит на дороге.
— За всем, что меньше его. Этот конь сумасшедший.
— Его били, — сказал Стюарт, стараясь защитить коня перед собственным кучером. Почему этот конь был для него так важен? Даже сейчас, во время этого разговора, отчасти он понимал, что усилия его непропорциональны проблеме.
— Других тоже били, и будь здоров как. Но этот конь безумный.
Так в чем правда? Действительно ли этот конь уже не поддавался перевоспитанию? Честно говоря, он хотел бы научиться смотреть на вещи так, как смотрит Эмма. Научиться быть такой цельной натурой, как она. Однако принять как факт то, что ему сейчас говорили, то, что его самый любимый конь, его фаворит не подлежит перевоспитанию, было не просто тяжело. Его тошнило при мысли, что коня придется усыпить.
И все же, напомнил он себе, семь лошадей ведут себя вполне нормально, хорошо себя ведут. И только один стал угрозой для жизни. Один. Может, даже не отец его сделал коня сумасшедшим, а только подлил масла в огонь? Что следовало сделать с таким животным с точки зрения здравого смысла? Какие действия были бы правильными?
Стюарту стало даже легче, когда он сказал себе, что чертовски не хочет терять коня, но, если таково требование закона, он готов смириться. Он не мог бы спасти чертово создание без помощи самого животного. А конь не желал себе помогать. Как Стюарт ни старался.
И все это было уже не важно в свете того, что сейчас Эмма разгребала одна то, что они должны были разгребать вместе. Он должен вернуться и проверить, все ли в порядке. О чем он вообще думал? У него нет времени на коня, который никак не хочет прекратить причинять страдания тем, кто меньше его. Особенно когда Эмма нуждается в его помощи.
— Ладно, — сказал он кучеру. — Поезжай. Скажи им, что я не хочу его усыплять, что он не будет работать, что я не выпущу его на дорогу и к людям, если они мне его вернут. Я не знаю, что еще можно сделать. Если они все равно не захотят мне его отдавать, пусть будет так, как они решили. Я все сделал, чтобы помочь животному. Но он не захотел принять мою помощь.
Когда Эмма вернулась, чтобы забрать пальто и, возможно, деньги, ее чуть удар не хватил. Стюарт в шляпе, пальто и перчатках, совершенно здоровый, стоял посреди комнаты.
— Вижу, с тобой все в порядке, — сказал он с искренним вздохом облегчения. — Он уезжает? Он взял билет?
— Еще как! Как младенец бутылочку. Насколько я понимаю, он даже не рассматривает иных возможностей. Для него сейчас единственная реальность — это та, что мы создали для него, до тех пор пока он не прибудет в Нью-Йорк. — Эмма пожала плечами. — А может, и всю дорогу до Шайенна.
«Но что делать со Стюартом?» В этот самый момент поиска решения раздался стук в дверь.
— Ко мне, — сказал констебль, — поступило сообщение о том, что в этом номере были драка, крики и, возможно, стрельба. Все ли в порядке? — Полицейский вошел в номер.
Эмма бросила взгляд на Стюарта — он ждал ее, — затем на констебля и сказала:
— На самом деле не все. Если вы покопаетесь в мусоре вон там, то найдете повестку в суд в Йоркшире, выписанную для этого господина. Человек, который принес ее, только что был здесь, но виконт Монт-Виляр ехать отказался. Он колотил беднягу до тех пор, пока у того кровь не начала течь. Если вы заглянете в корзину для мусора, ту, что в спальне, вы найдете окровавленную рубашку.
Стюарт стоял с разинутым ртом. Она видела, что плечи его опустились. Боже, как это все было для нее тяжело! Она хотела сказать ему, что вынуждена так поступить. «Мне надо уезжать, — хотела сказать она, — а ты не можешь ехать со мной».
Констебль вернулся с рубашкой и с довольно плохо сработанной фальшивой повесткой, которую она сама бросила в корзину, потому что не была удовлетворена работой. Для констебля, однако, повестка вполне сошла за настоящую.
— Да, действительно, повестка в суд, — сказал констебль и, обращаясь к Стюарту, спросил: — Это верно, сэр, простите, ваше сиятельство, что вы отказались явиться по повестке? — Он прочитал по бумажке: — «Неуважение к суду по делу об убийстве овцы»?
Стюарт недоуменно заморгал и сказал:
— Нет, это неправда. — «Неуважение к суду» являлось одним из немногих исключений из правила, запрещающего брать под арест членов парламента.
— Тянет на преступление, — протянул
