Гейдж был знаком с этими людьми: с одними водил дружбу, с другими просто здоровался. Одно время двое из этих юнцов даже работали у него подмастерьями, но не оправдали ожиданий хозяина, и он рассчитал их. В целом Гейдж представлял, какую борьбу приходится выдержать холостяку, чтобы обзавестись женой. Подобные затруднения испытал и он сам, прежде чем жениться на Виктории и потом после ее смерти. Если бы кто-нибудь из городских холостяков обладал решимостью Гейджа, он пренебрег бы мнением городских кумушек и посетил бы «Гордость Лондона». Но этого не произошло, и теперь Гейдж был готов на все, лишь бы не позволить этим людям воспользоваться плодами его трудов. Шимейн являлась его собственностью, и продать ее Гейдж согласился бы только ее родителям, и больше никому, сколько бы за нее ни предлагали. Именно такую служанку он хотел найти, а Шимейн не только оправдала его ожидания, но и превзошла их.
— Кого я вижу! Да ведь это мистер Торнтон и Шимейн О'Хирн! — послышался насмешливый женский голос. Голос показался Гейджу знакомым, а Шимейн мгновенно узнала его — нахлынули мрачные воспоминания о томительных часах, проведенных в трюме, о том, как тонули в море безжизненные тела. Глубоко вздохнув, чтобы собраться с силами, Шимейн повернулась к женщине, которую она и другие каторжники пренебрежительно именовали миссис капитан Фитч.
— Мадам, — учтиво произнес Гейдж, приподнимая шляпу. Он узнал Гертруду. Не менее краткого приветствия он удостоил ее мрачного мужа: — Капитан Фитч!
Гертруда окинула хмурым взглядом предмет своей ненависти и испытала горькое разочарование, отметив, как аккуратно выглядит девушка. Брезгливо поджав губы, она заметила:
— Жизнь служанки пошла тебе на пользу, Шимейн.
Гертруда Фитч горела желанием узнать, как поживает болотная жаба в своей новой роли. В сущности, Гертруда попросту потребовала, чтобы муж сопровождал ее, и отправилась в город, надеясь услышать вести о злоключениях Шимейн, которыми наверняка захотят поделиться горожане. Но увидев, как рослый колонист спрыгнул с повозки и галантно подал руку Шимейн, Гертруда едва не задохнулась от ярости. Что бы ни выражал этот жест — сочувствие, внимание или, хуже того, нежную привязанность, — в сердце Гертруды вновь вспыхнула злоба. Когда этот человек покупал Шимейн, Гертруда считала, что девушку ждет невыносимая жизнь.
Пока Гертруда гневно оглядывала Шимейн, наступила пауза, но капитан Фитч, совершенно равнодушный к зависти жены, прервал молчание, с пренебрежительной усмешкой объяснив:
— Моя жена еще никогда не покидала берегов Англии. Эта колония настолько заинтересовала ее, что она даже угрожала мне скандалом, если мы не побываем в городе. — Маскируя раздражение невеселым смешком, капитан закачался на каблуках. Безошибочно угадав, что Гертруда надеялась услышать вести о новых напастях, постигших Шимейн, он продолжал с тонким намеком: — Я уверял ее, что здесь не на что смотреть, но она все же надеялась найти какие-нибудь безделушки… или услышать желанные новости.
Эверетт Фитч мельком взглянул на Шимейн. Тщательно причесанная, с косой, уложенной узлом на затылке, девушка выглядела строго и мило, чего никак нельзя было ожидать при ее нынешних обстоятельствах. Понимая, как обманулась Гертруда в своих надеждах, капитан представлял, каково в эту минуту его жене.
Гейдж заметил украдкой брошенный на Шимейн взгляд и искры, вспыхнувшие в серых глазах капитана. Уловив значение его слов, Гейдж быстро нашелся с ответом:
— Да, здесь можно найти сокровища… Для кого-то они станут желанными и дорогими. В сущности, многие готовы на все, лишь бы завладеть ими.
Многозначительный намек больно уколол Эверетта, однако он промолчал, боясь выдать себя. Он по- прежнему злился, понимая, что Шимейн для него потеряна, но еще большее раздражение вызывало у него воспоминание о том, как этот дерзкий колонист поставил под сомнение его власть на корабле, ловко заставив Гертруду продать ему Шимейн. Гейдж моментально понял, что заправляет на корабле не Фитч, а его супруга. Покупка Шимейн стала сокрушительным ударом для гордости капитана, к тому же негодование Эверетта Фитча усугубляли подозрения, что Хорас Тернбулл умышленно распорядился, чтобы Гертруда присутствовала при всех сделках — очевидно, с целью унизить своего зятя.
Гертруда не обратила внимания на реплики мужчин. Ее взгляд скользил по грязной улице и деревянным строениям вдоль тротуара. Наконец она процедила, не скрывая отвращения:
— Не вижу ничего достойного в этой дыре.
Гейдж снисходительно улыбнулся:
— Ньюпорт-Ньюс — младенец по сравнению с Лондоном, мадам. Но поблизости есть и другие города, уже достигшие юности, — например, Уильямсберг. Дворец губернатора — примета более изысканного образа жизни, чем тот, что вы видели здесь, в порту. Мне же нравится жить у реки, я дорожу свободой и простором. Здесь процветает дух приключений, и это мне по душе.
Гертруда не слишком ценила убеждения неотесанных колонистов, в особенности тех, кого считала простолюдинами.
— Не сомневаюсь, что вас восхищают красоты дикой природы, но лично я предпочитаю утонченность Англии этой жалкой и грязной деревушке. Само собой, только просвещенный англичанин способен оценить свое культурное наследие.
Ее язвительный тон встревожил Эндрю. Малыш слышал о ведьмах от своего товарища Малькольма Филдса и опасался, что сейчас видит одну из них. Попятившись, он повернулся и уткнулся лицом в кожаные штаны отца, желая только одного: чтобы эта безобразная женщина с грубым голосом исчезла.
Гейдж мягко пригладил волосы сына.
— Я хорошо знаю Лондон, мадам. Я вырос там и работал на верфи моего отца. Мне не раз довелось встречаться с аристократами, которые считали, что знают в тысячу раз больше любого простолюдина. Однако взгляды многих из них, если не всех, выдавали ограниченность ума.
Гертруда надменно фыркнула. Этого болвана следовало поставить на место, причем наилучшим способом — напомнить о его происхождении.
— Вы говорите, что вашему отцу принадлежала судостроительная верфь, но вряд ли кто-нибудь в Англии слышал о нем. Если бы он преуспевал, вам не пришлось бы жить здесь, в глуши. Как его имя?
— Уильям Медфорд Торнтон, — ответил Гейдж, умышленно пропустив титул лорда.
Гертруда покачала головой, не припомнив этого имени, но не приняла во внимание, что круг ее знакомств чрезвычайно узок и ограничивается лишь несколькими подругами. Первую победу она подкрепила еще одним ударом:
— Зато я уверена, вы слышали о моем отце. Он известная персона в высших кругах. Почти все, кто связан с торговлей, знают имя Хораса Тернбулла.
Гейдж приподнял бровь в насмешливом удивлении.
— Как вы сказали? Хорас Тернбулл?
— Стало быть, вы слышали о нем?
— Разумеется! — коротко отозвался Гейдж. Добившись своего, Гертруда расцвела в улыбке:
— Да, его слава разнеслась по всему миру! Расскажите же, мистер Торнтон, как вы узнали о моем отце?
Гейдж ответил ей взглядом в упор, нахмурив темные брови:
— Не знаю, стоит ли, мадам…
— Конечно, стоит! — настаивала она. — Я с удовольствием выслушаю вас.
Гейдж посмотрел на Шимейн, которая жалась к нему, будто невольно прося защиты, как Эндрю. Вероятно, его рассказ стал бы отмщением за Шимейн. Он ободряюще пожал ей руку.
— Около десяти лет назад мой отец поручил мне разыскать вашего отца, мадам, — начал он, пристально глядя на матрону. — Незадолго до этого Хорас Тернбулл приобрел у моего отца корабль и оставил в уплату сундук, полный монет. Содержимое сундука было тщательно пересчитано, прежде чем сделка состоялась, а когда ваш отец отплыл из Англии на этом корабле, мы доставили сундук в один лондонский банк. Когда его открыли, оказалось, что он наполнен дробью. В какой-то момент ваш отец ухитрился подменить сундук другим точно таким же, за исключением содержимого. Позднее мы узнали, что в этом деле замешан Лендон Крокет, доверенное лицо моего отца.
Пережидая возмущенный возглас Гертруды, Гейдж заметил, что его рассказ весьма заинтересовал капитана Фитча. Бессвязные попытки женщины убедить слушателей в честности ее отца постепенно утихли,
