гораздо сильнее, отважившись бросить упреки в лицо супругам на виду у всего экипажа и каторжников. С тех пор Гертруда мечтала увидеть, как безжизненное тело этой девчонки погрузится в океанские глубины, и стремилась отомстить ей. Но никакими уговорами и угрозами ей не удалось заставить Эверетта наложить на ирландку более строгое наказание, чем четыре дня карцера и до предела урезанный паек. Несмотря на то что он также подвергся негодующей критике Шимейн в тот день, капитан отмахнулся от нее, заявив, что виноват только тот, с кого все началось, — человек, приказавший отнять у Энни младенца и продать его.
Вцепившись обеими руками в перила, Гертруда мрачно взирала на женщину, которую дважды отправляла в карцер. Потрепанная, грязная косынка прикрывала жгучие пряди ее волос, но каким бы грубым ни был этот клочок ткани, он не отвлекал взгляда от прелестного овального лица и больших, чуть раскосых изумрудных глаз под изящно изогнутыми бровями. Усмотрев в хрупкой красоте Шимейн и ее тонкой, гибкой фигуре сходство с русалкой или даже королевой эльфов, Гертруда не удержалась, чтобы не подпустить шпильку:
— Смотрите-ка, кто к нам пожаловал из трюма! — ехидно протянула она, заставляя девушку вскинуть голову. — Долго же ты там пробыла, небось успела заплесневеть! А что это на тебе за тряпка? Какая изысканность! Вижу, ты позаботилась о своей внешности, Шимейн, но к чему трудиться? Рыжую ведьму любой узнает с первого взгляда.
Если среди присутствующих и есть ведьмы, мысленно возразила Шимейн, то наверняка вот эта жирная мстительная гусыня, которая превратила жизнь каторжников в ад. Напрочь забыв об осторожности, Шимейн сорвала с головы косынку, и яркие пряди ее волос в беспорядке затрепетали на ветру, бросая безмолвный вызов тучной женщине, чье лицо медленно исказила убийственная ненависть.
— Ты — тварь, Шимейн О'Хирн, — прошипела Гертруда сквозь стиснутые зубы. — Мне жаль болвана, который купит тебя!
Внезапно ветер усилился, и его порыв пронесся над самой палубой, выхватив Шимейн из трясины мучительной неуверенности. Она твердо встретила обжигающий взгляд Гертруды. Шимейн осенило: она должна быть благодарна этой женщине, ибо благодаря Гертруде ей удалось доказать, что она способна выжить в самых невыносимых условиях. Несмотря на тяготы и наказания, Шимейн все еще жива, и уже одно это стоило благодарности.
— Всего вам хорошего, миссис Фитч, — откликнулась она, несмотря на отвращение к этой фурии, сдобрив иронией пожелание, произнесенное с отчетливым ирландским акцентом. — Разве я не говорила вам, что выживу даже в трюме? Как видите, я оказалась права!
Гертруда поджала губы.
— Тем хуже, Шимейн, тем хуже. Надеюсь, впредь удача изменит тебе.
Глава 2
Юнга дунул в свисток, подавая ждущей на причале толпе колонистов сигнал взойти на борт. Хотя большинство мужчин пришли сюда, чтобы приобрести еще пару сильных рук для работы в поле, они праздно расхаживали мимо женщин-каторжниц, словно всерьез вознамерившись совершить покупку — по крайней мере пока не останавливались перед Моррисой, застывшей в соблазнительной позе возле мачты. Уставившись на ее полуобнаженную грудь, покупатели никак не могли отвести взгляд. Их жены и другие горожанки проходили мимо Моррисы, презрительно подняв носы и всем своим видом показывая, что считают подобную покупку непрактичной. Коротконогий лысый мужчина открыл рот, глазея на пышные прелести блудницы, но когда попытался задать ей вопрос, Морриса раздраженно отмахнулась:
— Катись отсюда, плешивый урод. Я ищу настоящего мужчину.
Лицо оскорбленного покупателя покрылось багровыми пятнами, но Морриса с отвращением поджала губы и издала свистящее шипение, словно змея, готовая к схватке с хищником. Разъяренный мужчина отступил и рывком оправил на себе сюртук.
— Здесь одни шлюхи! — громогласно объявил он, пренебрежительно фыркнул и отошел к нескольким мужчинам, осматривающим Шимейн и женщин помоложе.
Шимейн с трудом терпела пристальные и беззастенчивые взгляды, словно ощупывающие ее. То и дело ей приходилось вставать, показывая зубы, руки, плечи. На ее вежливые ответы женщины одобрительно кивали, но вспыхивающие огоньки в глазах мужчин свидетельствовали о более живом и сладострастном воображении. Мысль о том, что ее купят ради удовлетворения похоти, вызывала у Шимейн омерзение, и она молча и отчаянно молилась о том, чтобы ее как можно скорее купила какая-нибудь добродушная хозяйка дома, способная терпеливо обучить ее обязанностям домашней прислуги.
— Эй вы, дамы! — крикнул со шканцев Джеймс Харпер. — Обратите внимание вот на этого человека! — Он указал большим пальцем на рослого, темноволосого колониста, стоящего рядом с ним. — Его зовут Гейдж Торнтон, он ищет няню для своего двухлетнего сына.
Горожане зашушукались, поглядывая на Торнтона так, словно у него вдруг выросли две головы. Хотя Шимейн узнала в нем мужчину, особняком державшегося на причале, того самого, который, как она надеялась, поможет сбыться мечтам Энни, она не могла вообразить, по какой причине он удостоился столь пристального внимания сограждан.
Шимейн слегка подтолкнула подругу, подбадривая ее.
— Скорее, Энни! Возможно, это твой единственный шанс!
Энни послушалась ее и, не тратя времени, бросилась к новому покупателю одной из первых. Судя по воодушевлению остальных женщин, всем им пришлось по вкусу предложение мистера Торнтона. Молодые и старые каторжницы проталкивались поближе к нему, ибо, несомненно, обязанности няни привлекали их куда больше работы посудомойки или скотницы.
— Не забывайтесь, дамы! — предостерег Харпер, которому вовсе не улыбалось разнимать соперниц.
Только Шимейн не присоединилась к толпе женщин, но пока она разглядывала мужчину, в ней мало- помалу пробуждалось любопытство. Рукава рубахи незнакомца были закатаны выше локтей, словно он оторвался от какой-то важной работы, однако нахмуренные брови и решительно сжатые губы свидетельствовали о том, как ненавистна ему нынешняя задача, особенно когда он оказался под прицелом взглядов шумной толпы. Грязные пальцы тянулись к домотканой рубахе и кожаным штанам мужчины, а некоторые из женщин с восхищенными вздохами и стонами рискнули даже прикоснуться к заметной выпуклости, обтянутой дубленой оленьей кожей.
— Прекратите, дамы! — прикрикнул Харпер. — Не трогайте покупателя!
— Да полно тебе, дружок! — с преувеличенным разочарованием протянула блудница с сильно выпирающими передними зубами. — Такого красавчика мы давно не видывали! И потом, немножко ласки ему не повредит. А мы, ей-богу, изголодались по ласке сильнее, чем он!
За три месяца, проведенных в одной камере с этими женщинами, Шимейн не успела забыть о правилах приличия. Сгорая от стыда за себе подобных, она почувствовала раздражение колониста, который на миг вскинул глаза к небу. Если он вдруг пожалел о приходе на борт «Гордости Лондона» и теперь безмолвно молил о вмешательстве свыше, было уже слишком поздно. Даже в толпе он оказался в центре внимания, и не без причины, как признала Шимейн.
На его привлекательном, бронзовом от загара лице глаза поблескивали, как теплые коричневые кристаллы с янтарными прожилками. Широко посаженные под нахмуренными, красиво изогнутыми бровями, они были окаймлены густыми ресницами и казались неизмеримо глубокими. Его тонкому, скульптурному носу с аристократической горбинкой позавидовал бы любой благородный житель Греции, как и смело очерченным, слегка выдающимся вперед скулам. Он не носил бороды, его щеки и волевой подбородок обтягивала бронзовая кожа. Словом, он был обладателем лица настоящего мужчины и не менее мужского торса.
Почти на голову выше коренастого мистера Харпера, он, хотя и не отличался ни массивностью сложения, ни рельефной мускулатурой, обладал широкими плечами, крепкой грудью, тонкой талией и узкими бедрами и имел внушительный вид. Казалось, его руки и тело твердостью не уступали закаленной стали.
На лице поселенца появилось страдальческое выражение, пока он медленно обвел взглядом женщин, столпившихся вокруг. Когда вперед пробилась Морриса, грубо расталкивая женщин локтями и бедрами, темные брови покупателя сошлись над переносицей, напоминая грозовую тучу. Казалось, прозрачная блузка
