матери: втроем с Рунильдой и Ганнорой, держа по корзине, идти перед лошадью и усыпать тропу цветами. Леди Стротон такой замысел показался чрезвычайно романтичным, и она охотно потратила несколько минут на расхищение собственного сада, отобрав лучшие бутоны.
Эвелин тоже радовалась поначалу, но сейчас, осознавая, что надрез у бедер, сделанный матерью, расползается, решила, что это была худшая из всех идей.
– Что с тобой? Ты будто окаменела, – сказал Уэрин, вглядываясь в лицо Эвелин. Выпрямившись в седле, пока они проезжали по двору церкви, она все больше выпрямляла спину. Затрудненное прерывистое дыхание остановилось при попытке сжаться и не дать ткани рваться дальше.
– Эви?
– Скорее… – сдавленно произнесла она.
– Скорее? Но… – Уэрин взглянул на шедших впереди мать и служанок, затем снова на сестру. Она видела, как растет беспокойство в его глазах. – Эви, что с твоим лицом? Оно все в пятнах и вздулось…
Эвелин выдохнула:
– Забудь про лицо, Уэрин, полотно рвется, мне надо слезть… сейчас же.
К счастью, он не медлил больше ни секунды и, подозвав мать, объяснил, что необходимо торопиться. Леди Стротон кивнула, быстро посовещалась в сторонке со служанками, и они втроем продолжили идти, ускоряя шаг, почти бегом, разбрасывая цветы, пока Уэрин направлял лошадь, следуя за ними по пятам.
Примерно через десять футов Эвелин уже не сомневалась в своей правоте, отчетливо слыша треск швов под платьем. Звук донесся и до Уэрина.
– Быстрее, – вежливо попросил он женщин. Затем, снова услышав, как рвется ткань, прорычал: – С дороги!
Испуганно обернувшись, леди Стротон отпрянула в сторону, пропуская Уэрина, погнавшего лошадь рысью. Теперь леди Марджери и служанки бежали позади, продолжая лихорадочно разбрасывать цветы. Нельзя точно сказать, кто был наиболее счастлив, когда Уэрин наконец завел лошадь в стойло. Неудивительно, что все гости, собравшиеся у входа в часовню, смотрели на происходящее с разинутыми ртами.
Соскочив с лошади, Уэрин повернулся и увидел, как Эвелин, окруженная ворохом юбок, поспешно и неуклюже спускается, всеми силами удерживая злополучный разрыв на ткани. Она стояла, не шевелясь и почти не дыша, в ожидании исхода: либо все останется на месте, либо она сейчас выскользнет из этого платья, как виноградина из шкурки.
– Ну как, держится? – тревожно спросил Уэрин.
– Да… вроде.
Эвелин по-прежнему не могла нормально дышать, следовательно, обвязке ничего пока не угрожало.
– Что у вас тут? – запыхавшись, спросила леди Стротон, подбежав к ним вместе со служанками.
– Все хорошо. Кажется, оно не успело сильно порваться. Как я выгляжу?
Мать окинула дочь критичным взглядом, затем мягко ущипнула за щеки.
– Бледновата… а в остальном – замечательно!
Пока мать пыталась вернуть ей легкий румянец, Эвелин вспомнила, как несколько лет назад Хьюго издевался над ее щеками, твердя, что она похожа на белку с полным ртом орехов. Целую неделю он преследовал ее со словами: «Толстые щеки! Жирная белка!» Вернувшись в реальность, Эвелин представила, насколько ужасно смотрится ее вынужденно стройное тело рядом с пухлыми щеками.
– Вот так. – Леди Стротон ободрительно улыбнулась. – Выглядишь волшебно! Пройдешь оставшийся путь?
Эвелин нервно взглянула через плечо на ступени церкви. Уэрин, конечно, проехал меньше, чем хотелось бы, но, измерив расстояние, она пришла к выводу, что это не так уж и далеко. Она сможет, если не торопиться.
– Да. – Повернувшись лицом к церкви, Эвелин втянула щеки, чтобы не очень походить на белку.
Расступаясь, как воды Красного моря перед Моисеем, гости образовали проход. Эвелин двинулась вперед. Медленно, едва передвигая ноги. Но, даже несмотря на это, буквально через несколько шагов она снова стала задыхаться и чувствовать сильное головокружение.
– Бог мой, она похожа на рыбу!.. – в изумлении прошептал Уимарк Джервилл. Жена резко толкнула его локтем. – Прошу прощения, но… это так! – сказал он огорченно, затем покачал головой. – Жена, разве щеки были такими вдавленными, а губы – в складку, когда мы видели ее ребенком и согласились на этот договор? По-моему, нет!
– Нет… – Леди Кристина Джервилл внимательно посмотрела на приближавшуюся к ним девушку. Крошка двигалась так медленно и вдумчиво, словно (прости, Господи!) навстречу смерти, а не к суженому. Прищурившись, Кристина стала всматриваться в наморщенное лицо Эвелин, затем с небольшим облегчением сказала: – Она, кажется, втягивает щеки.
– Это еще зачем? – встрял в разговор Пэн. Ответа он не расслышал. Леди Кристина, возможно, сказала что-то, но Пэн отвлекся, следя за невестой, вселявшей в него сильное беспокойство. Дело было не во внешности: несмотря на странноватое лицо, походившее на рыбье, он все же разглядел мягкие полные губы, прямой нос и голубые глаза. Волосы нежно-каштанового цвета были подобраны, и мелкие завитки, выбившись из прически, спадали на лицо. Вполне возможно, решил Пэн, что, если она расслабит щеки, то будет выглядеть даже более чем привлекательно.
Но в данный момент он и не думал об этом. Его настораживала походка Эвелин: она шла, не сгибаясь, будто солдат с поломанными ребрами, и медленно, как двигается лишь очень слабый или больной человек. Меньше всего Пэн мечтал о такой невесте. Ему нужна была сильная здоровая жена, которая будет помогать ему в преодолении любых препятствий, уготованных жизнью.
Однако беспокоился он сейчас впустую: если Эвелин и вправду чем-нибудь болела, придется смириться. Его имя вписали в брачный договор, когда он был совсем ребенком и не мог ни на что повлиять…
Пэн очнулся, почувствовав, как отец толкает его. Невеста, оказывается, уже стояла прямо перед ним. Не поворачиваясь к священнику, он с недовольством осматривал Эвелин и лишь после негромкого напоминания родителя пробормотал «здравствуй» и улыбнулся ей.
Потрясенно сморгнув, Эвелин произнесла про себя благодарственную молитву за улыбку, которой одарил ее Пэн де Джервилл. На одну долгую страшную секунду ей показалось, что эта ужасная утяжка и втягивание щек все испортят – сбудется предсказание Юнис и братьев, и Пэн, не раздумывая, отвергнет ее.
С дрожью в коленях, ослабевая от страха, Эвелин неотрывно смотрела на жениха. Мама не солгала, сказав про него «красивый и сильный», но, откровенно говоря, первыми в глаза бросались его неимоверно высокий рост и плечи – по ширине почти как входная дверь за его спиной. И… да, разумеется, он был красив. Но самое важное, что отметила Эвелин, – это доброта. Разочарованное выражение лица, с которым он встретил ее, сменилось теперь неподдельной улыбкой, совершенно точно означавшей, что свадьба не будет отменена. Он и вправду необычайно добр, с признательностью подумала Эвелин.
Священник откашлялся, и она, спохватившись, повернулась к нему. Очевидно, пока ее внимание было целиком обращено на жениха, началась церемония, и сейчас священник, судя по его взгляду, ждал от нее какого-то ответа.
– Я шоглашна… – проговорила Эвелин, краснея. Она прикусила щеки с внутренней стороны, пытаясь держать их втянутыми, и из-за этого шепелявила.
Никто, похоже, не обратил на это внимания, и она позволила себе немного расслабиться и вдохнуть. Только… воздуха совсем не осталось, напиравшая толпа поглотила его целиком. Пытаясь вдохнуть хоть капельку воздуха, Эвелин бессознательно вцепилась в руку жениха и приказала себе не паниковать, но тут лицо священника стало расплываться у нее перед глазами, его голос то усиливался, то утихал. «О, нет… – подумала она в отчаянии, – только не это…»
По мере того как шла церемония, беспокойство Пэна о состоянии здоровья невесты все возрастало. Несколько секунд назад она схватила его за руку. Ничего странного, казалось бы, но столько испуга и отчаяния было вложено в этот жест, что Пэн насторожился. Через некоторое время он явственно увидел, что она в предобморочном состоянии, а когда наступил ее черед произносить клятву, она отвечала очень тихо и невнятно.
Пэн с тревогой наблюдал за ней и так отвлекся, что сначала даже не понял, зачем отец снова толкает его локтем.
– Можете поцеловать невесту, – услышал он слова священника, выглядевшего удовлетворенным отлично выполненной работой.
Он повернулся лицом к Эвелин, хмурясь при виде того, как она дышит. И лицо у нее было ужасающе бледным. Подозревая, что праздник может очень скоро завершиться, «благодаря» очевидной болезни невесты, Пэн наклонился, прикасаясь к ее губам. Они оказались мягкими, теплыми, вкуса меда… и вдруг исчезли.
Собравшаяся толпа разом вздрогнула. Пэн вовремя успел подхватить падающее тело. Она потеряла сознание.
Пэн в изумлении уставился на лишившуюся чувств невесту. Разумеется, происходившее шокировало его, но в то же время он успел заметить, что девушка и вправду довольно привлекательна – тем более сейчас, когда обморок заставил ее прекратить издевательство над щеками. Да, она была очень красивая, только мертвенно-бледная…
– Что с ней такое? – раздался в тишине голос отца Пэна.
Его вопрос отрезвил присутствующих, и помещение наполнилось беспорядочным гулом. Семья Эвелин обступила Пэна, державшего девушку на руках.
– Что происходит?! – взревел лорд Стротон. «Звучит обнадеживающе», – подумал Пэн. Раз ее отец так потрясен, значит, есть чему удивляться. Стало быть, она вполне здорова и не страдает никакими припадками. Что ж, это радовало.
– С ней все хорошо, – заверила присутствующих леди Стротон. Вместе со служанками она вышла вперед и начала обмахивать
