несчастной. Адам, Скай и Конн уже знают, а вы нет, дорогой брат. У меня будет ребенок! Разве это не счастливая новость?
Темно-синие глаза Адама де Мариско потеплели от радости.
— Ребенок, говорите? — сказал он. — Да, Эйден, это и впрямь хорошая новость! Велвет и Дейдра будут рады узнать, что у них появится еще один родственник. — Подойдя к высокому буфету, где стоял кувшин ароматного бургундского с виноградников Аршамбо, он налил четыре кубка и раздал их собравшимся. Потом поднял свой кубок и сказал:
— Тост за новое поколение Сен-Мишелей! Долгой вам жизни! Здоровья, благополучия не только этому ребенку, но и всем вашим детям!
Конн обнял жену и, глядя в ее обращенное к нему лицо, с воодушевлением добавил:
— Аминь!
Глава 18
Небо было каким-то странно тусклым, серовато-белым. Шел непрекращающийся дождь, лежал туман, и с моря дул сильный ветер, бодро гнавший каботажное судно в устье реки Шеннон. Подняв лицо к небу, Кевен произнес молитву, что он делал не часто, и поблагодарил Бога за то, что он снова дома, в Ирландии.
Ему страшно повезло, он устроился на неуклюжую посудину, которая возила соленую рыбу и шкуры в Испанию, возвращаясь обратно с грузом вина в трюме. Договорившись с капитаном, Кевен оплатил свой проезд и получил отвратительную, кишащую насекомыми койку в каюте вместе с другими пятью пассажирами-мужчинами. Он не жаловался, хотя каждую ночь они выпускали дурно пахнущие газы, храпели и наполняли каюту своим зловонным дыханием, делая ее практически непригодной для жилья. Он заплатил вперед за свою бочку воды, как и полагалось, и принес с собой одеяла и припасы. Он не общался с другими больше необходимого, и было похоже, что капитан «Мэри Маргарет» вряд ли мог припомнить или выделить его среди других путешественников, которые вынуждены были плыть на его корабле.
Корабль поднялся вверх по реке на несколько миль, бросив наконец якорь напротив замка, когда-то принадлежавшего влиятельному ирландскому графу и хозяином которого сейчас был англичанин. Часть груза должна была быть выгружена в винные погреба этого нового владельца. Кевен Фитцджеральд съехал на берег с первой же лодкой. До ближайшей деревни было недалеко, а там он сможет купить какую-нибудь клячу, которая отвезет его к месту назначения.
Он не знал, жив ли еще старый Роган Фитцджеральд или эти проклятые сыновья старика наконец получили свое наследство. Нет, старик еще жив. Он был совершенно уверен. Роган жив и сидит неподвижно среди них, как паук в своей паутине. Зная своего дядю, Кевен был уверен, что старший сын и наследник Рогана, Имон, по-прежнему вынужден ждать наследства. Он также понимал, что ему, Кевену, многое придется объяснять. Однако он полагал, что сможет выкрутиться из трудного положения, потому что всегда был любимчиком своего дяди. Он походил на Рогана Фитцджеральда больше, чем любой из собственных сыновей старика.
Он вздрогнул, когда налетел порыв ледяного ветра, и поплотнее завернулся в плащ, пинком ноги заставив лошадь прибавить шагу. За время, проведенное в Испании, он изнежился и сейчас впервые в жизни почувствовал, как здесь холодно и сыро. Если бы у Ирландии была хоть часть испанского солнца! Испания! Как он ненавидел эту страну! Он так и не встретился с королем Филиппом. Его так называемое вознаграждение было вручено ему каким-то незначительным придворным. Бесплодная земля, разоренное хозяйство на жаркой и пыльной равнине этой проклятой страны, которое было обречено на вымирание в первую очередь из-за своего расположения. Сам святой Патрик не мог бы заставить плодоносить эти земли, не дав им воду. Это поместье не могло считаться платой за его труды, но еще хуже была его женитьба.
Король от своей щедрости выбрал ему не наследницу из приличной семьи, а незаконнорожденную дочь одного из своих друзей, Мануэлу Марию Гомоз-Ривьера. Толстая, низенькая и смуглая Мануэла была чрезмерно набожной, и было похоже, что она никогда не мылась. Заниматься любовью с ней было все равно, что делать это со скотным двором. Отказаться от своей участи он не посмел и был быстро обвенчан с Мануэлей личным духовником короля, который затем долго наставлял мужа и раскрасневшуюся жену относительно их долга, состоящего в том, что они должны рожать детей.
К счастью, Мануэлу не очень интересовала эта сторона брака, и поэтому он спал с ней два раза в неделю, а остальное время мог волочиться за многочисленными хорошенькими крестьянскими девушками из деревни, прилегающей к поместью. Это продолжалось до тех пор, пока его жена не узнала, где он проводит ночи, и не устроила ему визгливый нагоняй. Не успокоившись на этом, она пожаловалась деревенскому священнику, который сурово отчитал его за непристойное поведение и нарушение долга по отношению к его доброй и верной жене.
Однако Кевен сумел ловко отомстить.
— Но, падре, — грустно заметил он, — донья Мануэла не допускает меня к исполнению моих супружеских обязанностей чаще, чем раз или два в неделю. Как я могу при этом исполнить свой долг перед ней и перед церковью? Обязанностью мужчины по Божьему закону является производить потомство. Церковь запрещает выливать мужское семя на землю, и, если я не буду любить девушек из деревни, я нарушу Божий закон, потому что жена отказывает мне. — Явно пристыженный, он склонил голову. — Да простит меня Пресвятая Богородица, падре, но я слаб, когда дело касается плоти, и, если бы хотела жена, я был бы верен только ей.
Священник глубокомысленно кивнул. Не было ничего необычного в том, что жена проявляла незаинтересованность, особенно если это была такая набожная женщина, как донья Мануэла.
— Сын мой, — сказал он, — Бог создал мужчину для того, чтобы ему подчинялись и женщина, и прочие существа на земле. Жена во всем должна подчиняться тебе, а если она не делает этого, тогда тебе следует наказать ее, чтобы она признала свою вину и подчинилась твоим желаниям. Делал ли ты так?
— Увы, — сказал Кевен, которому никогда не приходило в голову поколотить свою жену, потому что она была ему совершенно безразлична. — У меня доброе сердце, падре.
— Доброе сердце — это хорошая вещь, сын мой, но в случае с твоей женой ты поступаешь не правильно, когда смотришь сквозь пальцы на ее своенравное поведение. Ее надо заставить подчиняться! — Он обнял Кевена. — Вы, ирландцы, нация поэтов, и я знаю, что у тебя доброе сердце, но нельзя позволять донье Мануэле верховодить в семье. Это невиданно, чтобы женщина брала на себя мужские обязанности. Посмотри-ка на незаконнорожденную английскую королеву. Тебе, конечно же, не нравится ее мужеподобное поведение? Твою жену следует колотить до тех пор, пока она не признает свои ошибки и не пообещает, что никогда не ослушается тебя впредь.
Кевен вернулся домой и с церковного благословения поколотил Мануэлу так, что ее вопли о пощаде неслись по всей деревне. Потом он изнасиловал ее и отправился на весь вечер в таверну пьянствовать. Никто не подумал о нем плохо. Напротив, крестьяне хвалили его за то, что он преподал донье Мануэле прекрасный урок за ее поведение, которому недавно стали подражать некоторые самые храбрые женщины деревни. С этого времени жизнь жены Кевена Фитцджеральда превратилась в ад.
Он бил ее по любому поводу, а священник и деревенские мужчины одобрительно кивали и улыбались, потому что женщине положено было быть покорной и послушной.
Однако в один прекрасный день Мануэла в приступе отчаяния стала грозиться, что пойдет к своему отцу, который был другом короля, и пожалуется. Тогда Кевен Фитцджеральд хладнокровно задушил жену и сам закопал ее при неверном свете луны в неглубокой могиле в конце засохшего и запущенного сада. Он устал от нее и устал от Испании.
Отсутствие жены он объяснил тем, что она убежала, и слуги, которые часто слышали, как она клялась это сделать, подтвердили слова своего хозяина. Кевен сказал рассерженному священнику, что он должен ехать и привезти свою своенравную жену домой. Священник, конечно, согласился, и Кевен Фитцджеральд расстался с пыльной и жаркой равниной, чтобы никогда туда не возвращаться. Он направился к побережью, намереваясь найти корабль, который отвез бы его в Ирландию, где испанские власти не смогут отыскать его в том случае, если тело Мануэль! будет найдено.
Он предусмотрительно оставил остатки золота, полученного за продажу в рабство своей кузины Эйден, у одного ювелира, имеющего брата в Дублине. Его небольшое состояние будет переведено в Ирландию, и никто ничего не узнает. Кевен раздраженно скривился. На продаже Эйден он заработал немного. После того как взяли свою долю дей Алжира и Рашид аль-Мансур, а также испанский король и Мигель де Гуарас, ему
