которой я в своем сознании распределяю все по категориям, и потом сама удивляюсь сделанным выводам. Военные. Вот что я подумала об этих женщинах, хотя по возрасту они не годятся ни для какой армии. Они напоминают мне старых ведьм на картинах французской революции, женщин, требовавших крови, когда жертв террора вели по улицам.
Я сомневаюсь, туда ли мы пришли. И вдруг вижу легенду Монмартра в противоположном конце комнаты за столом с тремя мужчинами. Ошибки быть не может, это Красная Дева: ее острые, узкие черты, высокий лоб и волосы цвета воронова крыла придают ей облик американского индейца, несмотря на бледную кожу. На ней характерная черная одежда и красный шарф.
Я делаю шаг, чтобы направиться к ее столу, но Жюль берет меня за руку и ведет к другому.
— Существует определенный протокол обращения к революционерам, разыскиваемым полицией, — шепчет он.
Жюль пишет записку и подзывает официанта.
Древнее создание, похожее на пирата, ковыляет к нам на одной ноге и деревяшке. Несомненно, это и есть Леге. И Сали был прав — шрамы украшают его. На шее у него след то ли от воротника, то ли от веревки.
— Для мадемуазель Мишель.
Когда он протягивает руку за запиской и монетой, еще один шрам открывается на запястье. После того как он уходит ковыляющей походкой, Жюль говорит:
— Шрам на запястье оттого, что Леге был прикован к веслу. На тюремной галере он отбывал срок за кражу, убийство и, конечно, революционную деятельность.
— По-видимому, это и объединяет всю клиентуру в данном заведении. Что вы написали в своей записке?
— Что мы хотим поговорить с ней о смерти невинной женщины. И я назвал себя и свою спутницу Нелли Браун.
— Вы подписались «Жюль Верн»?
— Мы явились в логово убийц-анархистов глухой ночью. Бессмысленно рисковать головой из-за того, что Луиза Мишель не желает беседовать с незнакомцами.
— Вы встречались с ней?
— Нет, но у меня с ней весьма своеобразные связи.
— И какие же?
Справа от нас какой-то оборванец поднимает голову, бормочет что-то невнятное и снова роняет ее на руки, лежащие на столе. Про такого мама сказала бы: «Допился до чертиков».
Жюль кивает на него:
— Этот бедолага, будто только что вылезший из канавы, — известный поэт Поль Верлен. Он пьяница и отщепенец, но эти эпитеты лишь возвышают его над остальными деградировавшими талантами. Он никогда не доходил до такого состояния с тех пор, как стрелял в своего любовника.
— Молодого поэта Артура Рембо, если я не ошибаюсь.
— Совершенно верно. — Жюль в изумлении смотрит на меня.
Я продолжаю:
— Еще несколько лет назад Верлен помогал Рембо опубликовать его «Озарения», а сейчас сидит один в состоянии полной прострации. Разве это не прискорбно? Его жена не хочет иметь с ним ничего общего, и он не общается или почти не общается со своим сыном Жоржем. По одним рассказам, пуля попала в руку Рембо, по другим — в зад. Верлен отсидел два года в Монсе. Бельгийцы менее терпимы к попытке застрелить своего любовника, чем вы — я имею в виду французы.
— Мадемуазель Браун…
— Я знаю, вы поражены широтой моих познаний, но то, что я не знаю, хотела бы узнать…
Я не успеваю задать вопрос Жюлю о его знакомстве с Красной Девой, потому что старый убийца, революционер или кто бы ни был наш официант, трогает Жюля за плечо и большим пальцем показывает на стол, за которым сидит Луиза.
Мы с Жюлем встаем и в облаке дыма идем к ней. Людей, сидящих рядом, я воспринимаю как тех, кто отбивает ритм на тюремной галере, если они еще существуют.
— Добрый вечер, мадемуазель, мсье, — кланяется Жюль.
— Для меня большая честь встретиться с вами, — искренне говорю я Красной Деве.
Никто не говорит ни слова, когда мы садимся, и даже не отвечает на наши приветствия. Поскольку формальности, как видно, не нужны и нежелательны, я беру быка за рога и сразу обращаюсь к Луизе Мишель.
— Я американка. Мою сестру убил маньяк в Нью-Йорке. Я преследовала его до Парижа. Мне нужна ваша помощь, чтобы найти его и отдать под суд.
Жюль немного обмякает на стуле, словно съеживается от моей речи. Луиза и ее товарищи смотрят на меня, будто я вылезла из лунной ракеты Жюля. Луиза начинает что-то говорить, но потом замолкает, потому что ее внимание переключается на кого-то позади меня.
К моему удивлению, это воздушные гимнасты из цирка, симпатичные и обаятельные брат и сестра, которые очаровали доктора Дюбуа. Они в обычной повседневной одежде: на молодом человеке хорошо сшитый итальянский костюм из темного полотна и шелка, а на девушке болотного цвета платье с желтой отделкой. Единственное украшение — черная подвеска в виде лошади из эбенового дерева или какого-то темного камня на вид грубой, словно очень давней, работы.
Как и мы, они кажутся посторонними в этом заведении.
Совершается обмен приветствиями, и между Луизой и новоприбывшими мелькает взгляд, который я расцениваю как сигнал, говорящий, чтобы они не садились за наш стол, по крайней мере не сейчас, пока мы здесь. Они проходят дальше. Занятно. Доктор Дюбуа проявлял интерес к паре, а они связаны с самой известной анархисткой в городе.
— Почему вы говорите об этом мне? — спрашивает Красная Дева.
— Я уверена, что убийца — анархист.
Мужчина, сидящий справа от Луизы, идет в наступление на меня:
— Единственный способ добиться справедливости для людей — это уничтожить правительства и буржуазию, которые притесняют народ. Единственный способ уничтожить их — убить! Если твою сестру убил анархист, то это ради всеобщего блага.
Подлый негодяй. Он свирепо смотрит на меня, специально провоцируя, чтобы я возразила ему. Мне доводилось сталкиваться с такими мерзавцами. Они обожают издеваться над женщинами. Мой отец научил меня одному приему. Нужно смотреть им прямо в глаз, именно только в один глаз. Тогда их взгляд не лишит тебя присутствия духа. Я не моргнув отвечаю ему:
— Может быть, вы бы так не говорили, если бы это касалось вашей жизни. — Потом я поворачиваюсь к Луизе. — Моя сестра к политике не имела никакого отношения. Убийца — маньяк, который охотится за женщинами и зверски расправляется с ними ради своей безумной прихоти.
Она поднимает брови:
— Вы рассчитываете найти убийцу здесь? Среди нас, безусловно, есть и убийцы. — Она улыбается и смотрит на человека справа от себя, который накинулся на меня. — Но они охотятся за более крупной дичью, чем какие-то женщины.
Мужчины смеются. Я борюсь с искушением встать и сказать все, что о них думаю, но так ничего не добьюсь — меня просто вышвырнут вон. Поэтому я сдерживаю себя и продолжаю:
— Человек, которого я разыскиваю, убивает самых бедных и беззащитных женщин, социальных изгоев, не имеющих защиты со стороны закона. Он лишает жизни проституток, буквально кромсая их ножом. — Я уверена, что упоминание об отверженных обществом всколыхнет в ней чувство справедливости.
— Вы все-таки не ответили мне, почему решили прийти в это кафе и рассказать вашу историю мне. Это политическое кафе, а не общество психически ненормальных криминальных элементов.
— Как я сказала, убийца — анархист, анархист с Монмартра.
Это все равно как если бы я назвала папу римского распутником на собрании католиков. Двое сидящих за столом напрягаются и хмурятся, а Луиза поднимает брови. Я попала в точку и спешу досказать свою
