ничего от вас не надо и ни на какую политическую власть она не претендует. Ради Бога. Вы уже делали это.
Она наклонилась и легонько чмокнула его в уголок рта. И застыла в ожидании, сжимая дрожащими руками его пальцы.
«Хороший из него господин получился, – сказал Джеб Хардакр. – Умный он человек, знает, что земле требуется, да еще вы, мисс Линдси, ему помогаете».
«У мальчика было золотое сердце, – говорила миссис Хардакр. – Он плакал над мертвым воробышком. Принес свои игрушки моему маленькому брату Питеру, когда тот слег с оспой и чуть не помер. Я всегда знала, что этим иностранцам не удастся сломить его, и вот пожалуйста – я оказалась права».
«Безумный принц. Что, если я помогу Глариену только из-за вас? Но им все же удалось сломить вас. И я понятия не имею, почему считаю своим долгом проверить, не слишком ли поздно вас спасать».
Он позволил ей держать его пальцы – гладкие, идеальные пальцы, отвердевшие только в тех местах, которых касались кожаные поводья. Пальцы наездника. И все же она ощущала нарастающее напряжение внутри, словно он с трудом сдерживал себя, изо всех сил стараясь не воспользоваться тем, что она сделала.
Сердце гулко стучало в груди. Пенни охватил огонь желания. Она закрыла глаза, ощущая слабость и нарастающее внутреннее напряжение. Но его пальцы не двигались, легко касаясь ее руки, и ей показалось, что стоит ему убрать руку, как между их ладонями проскользнут синие искры.
– Вы совсем не знаете меня, – проговорил он. – Вы не знаете, что я совершил и на что способен. Неужели вы думаете, что можете доказать мне, будто страсть нарастает постепенно? Я так не считаю. Мы больше никогда не должны оставаться ночью наедине. Но начиная с завтрашнего дня все будет гораздо проще.
Она стояла, будто завороженная, глядя на его смоляные волосы и широкие плечи.
– Правда?
Он взглянул на нее и улыбнулся. Ее сердце упало.
– Сегодня приезжает мой двор. В моих покоях все время будут толкаться люди, за исключением ночи и того времени, когда я стану посылать за вами. Джентльмены одевают и раздевают меня, умывают и бреют. Кто-то разбирает постель, кто-то держит наготове халат. Благородные господа сражаются за право надеть мне на ноги ночные туфли или снять их. И хотя со мной приехали лишь немногие представители знатных семейств Глариена, они примутся еще более ревностно отстаивать свои привилегии. С сегодняшнего утра мое время больше не будет принадлежать мне.
Он провел рукой по ее пальцам и поднес ладонь к губам. И поцеловал в запястье.
Она пораженно взирала на него, ладошка наполнилась сладчайшим блаженством.
– Вы это серьезно? Вы не вольны распоряжаться своим собственным временем?
Его взгляд потемнел – черный дым во мраке бури.
– Еще как серьезно. Идемте. Пора возвращаться, пока еще не рассвело.
«Вы дернули за веревочки, и послушные куклы выполнили все ваши пожелания». Он тщательно продумал каждый шаг. Все детали подошли друг другу идеально, шестеренки крутились, колеса вращались, часовой механизм сработал безотказно. Жители Раскалл-Сент-Мэри скорее умрут, чем выдадут Карлу какие-нибудь тайны, они ни за что на свете не навредят ни ему, ни ей. Ни тихий шепот, ни неосторожное слово не долетят до любопытных ушей незнакомцев, ни один человек не проговорится, что мисс Линдси так неприлично проживает с эрцгерцогом в Раскалл-Холле.
Он поцеловал ее согласно своему плану. Он смягчил ее душу и заручился ее преданностью. Она полагает, что ей небезразлична его судьба. Полагает, что может стать ему другом. И ей не надо знать, что все это обман, фальшь, что для принца Глариена даже правда – и та ложь.
Неужели она и впрямь думает, что он дал жителям деревни работу только из благородных побуждений? Или что он не в состоянии проконтролировать, какая информация уходит из его дома? Или что он рассказывал ей что-то просто так, без скрытых мотивов? Люди двигались по шахматной доске, ладьи вставали в рокировку, фигуры перемещались, слон прошелся по диагонали, пока конь совершал обходной маневр, который у него в крови. Николас редко проигрывал в шахматы.
И все же королева – единственная фигура на доске, обладающая полной свободой действий и своими собственными секретами. Она была замужем! Ему и в голову не приходило, что она может оказаться не девственницей. Добавляло ли это его планам благородства или напротив?
Единственная вещь, которую он не мог предвидеть, – его собственная реакция. Желание разрывало его на части, ненасытное, всепоглощающее. Стоит ему закрыть глаза, и он представляет, как ее губы касаются уголка его рта. После обжигающего поцелуя под дубом не ответить на это безыскусное предложение было настоящим испытанием, как проверка воина на смелость – не дрогнуть, выстоять под обстрелом. Неужели ей было невдомек, насколько близко она подошла к опасной черте, что еще миг, и он уложил бы ее на пол в доме ее матери и дал бы волю своим низким, постыдным страстям?
Но он не сделал этого. И несмотря на все гадкие, гнусные планы, которые ему предстояло воплотить в жизнь, глубоко в душе его терзала боль – как бы не ранить эту святую английскую невинность. Она невинна, хоть и была замужем. Невинна настолько, что сочувствует ему.
Глава 9
Пенни застыла за ширмой, практически не дыша. Она уже три дня здесь сидит. Три скучных дождливых дня, когда по стеклам льется вода, а в доме становится сумрачно. И ни единого личного контакта с человеком, которым она стала одержима.
Сердце билось так громко, что его удары заглушали тиканье часов. Сквозь крохотные отверстия ажурного узора она видела его кабинет со столом и телескопом. Дождь кончился. В окно лился полуденный свет, яркие солнечные блики играли на меди, отражались от медалей, звезд и крестов на его богатой униформе. По рукавам и воротничку бежал золотой кант. Рукоять церемониального меча искрилась драгоценными каменьями – огромный рубин в окружении сапфиров и бриллиантов.
Николас держался безукоризненно, являя собой идеал воинской выправки. «Обычно я никому не позволяю касаться меня и сам никого не касаюсь. Никто, за исключением вас, не разговаривал со мной с подобной бесцеремонностью».
Ее мысли кружились и плясали, точно майский жук. Он – правящий эрцгерцог. В его подчинении целая страна. А она говорила с ним, как если бы… о Боже! И она еще удивлялась необъяснимым переменам в его настроении? Разве странно, что он не знает, как предложить ей свою дружбу? В его руках жизнь и смерть. От его капризов зависит, будет ли в стране мир или вспыхнет война. Все, кого он знает, желают воспользоваться им в своих целях, чтобы пробиться к власти, сделать карьеру и тому подобное. Вот и все, что он видел в жизни, и не ждал ничего иного даже от самых близких ему людей, от своих охранников. Кто из них остался бы верен ему, не будь он монархом?
Может ли она быть другой? Может ли предложить ему нечто иное? Касаются ли реформы только полей и лесов, или существуют более глубокие слои? Он тронул ее до глубины души, этот ранимый, чувствительный человек, сбросивший на мгновение маску в доме ее матери. Мысль о его поцелуях запала ей в самое сердце. Память о том мгновении не покидала ее ни на минуту, она постоянно думала о теплых губах, ласкающих ее раскрытые губы, и о той сладости, в которой можно запросто утонуть.
Не такой уж он и распутник, клокотало у нее в голове, даже совсем не распутник, более того – человек, которому известно о тайнах брачного ложа меньше, чем ей самой. Странно все это. Ее поразил тот факт, что он не ответил на ее поцелуй в Клампер-Коттедже, хотя она сама предложила ему себя; он проявил сдержанность, проявил уважение к ней, и она почувствовала себя в безопасности.
И вот теперь Пенни видела его за работой. Нескончаемая процессия английских и иностранных дворян, министров и официальных лиц плавно текла через его кабинет. И каждый считал себя хитрее и коварнее других. Но все же Николас всегда брал над ними верх. Лестью, обманом, различными манипуляциями. Воспользовавшись своим неотразимым очарованием, он выбил для Глариена концессию и обсудил последние детали предстоящего бракосочетания, ловко балансируя между требованиями России и Британии – подозревавших во всех смертных грехах Австрию и Францию, но прежде всего друг друга – и нуждами своего народа. Каждая встреча, каждый посетитель – это еще одно звено в цепи безопасности десятков тысяч подданных, с которыми будет все в порядке, если свадьба пройдет так, как планировалось.
И все это в итоге ложилось на ее плечи – мысль будоражила ее и выбивала из колеи. Выходит, он решил показать ей, что значит править. Зачем еще он настоятельно требовал, чтобы она следила за всем этим действом, даже когда посетитель был не из числа знакомых Софии? В том, что касается придворных интриг, Пенни была сведуща не лучше малого ребенка.
Наконец дверь закрылась за последним на сегодня посетителем.
– Выходите, – тихо произнес он. – Уже можно.
Пенни шагнула в кабинет. Теплые желтые отблески плясали на телескопе и золотой окантовке.
– Я только что поняла одну вещь, – сказала она, – я практически не видела вас при свете дня. Глупо, конечно, ощущать душевный трепет перед военным блеском, но должна признать, что вид у вас во всем этом весьма внушительный.
Он сел и обхватил голову руками.
– Правда?
При виде этой его позы, напряженных пальцев и плеч она вдруг заволновалась:
– Вы не больны?
Он опустил руки и уставился в пустоту.
– Нет! Ничего особенного… просто голова болит. Вы обратили внимание на министра Альвии фон Понтираса?
– Его невозможно не заметить.
