поспешила к массивной двери. С трудом ее открыв, она сделала книксен.
– Пошли отсюда. – Амелия потянула за собой Поппи. Но оглянувшись через плечо, она увидела высокую темную мужскую фигуру, и ее сердце чуть было не остановилось. Она уже занесла одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы, но обернулась и встретилась взглядом с глазами цвета янтаря.
Кэм.
Он выглядел взъерошенным и неряшливым и был похож на беглого преступника. Он улыбнулся и сказал:
– Похоже, что я не могу без тебя.
Амелия бросилась к нему, спотыкаясь и ни о чем уже не думая.
Кэм поднял ее на руки. От него пахло сырой землей, прелыми листьями, дождем. Холод от его пальто проник через тонкую ткань ее халата, и она задрожала. Кэм распахнул пальто и, что-то бормоча, прижал ее к своему теплому телу. Краем глаза она видела слуг в холле и свою сестру. Она устраивает сцену. Надо оторваться от Кэма и успокоиться. Но она не могла. Еще не могла.
– Ты, должно быть, ехал всю ночь.
– Мне надо было вернуться пораньше. Я кое-что здесь недоделал. И у меня было такое чувство, что я тебе нужен. Расскажи, что случилось, дорогая.
Амелия хотела что-то сказать, но голос ее не слушался. Она потеряла самообладание. Ее душили слезы, и их уже ничто не могло остановить.
Кэм решительно прижал ее к себе. Этот поток слез, казалось, совсем его не обеспокоил. Он прижал ее руку к своему сердцу, и она ощутила его сильное и ровное биение. В мире, который рушился вокруг нее, Кэм Роан оставался спокоен и тверд, как скала.
– Все будет хорошо, – пробормотал он. – Я здесь.
Амелия наконец поняла, что потеряла над собой контроль, и предприняла жалкую попытку освободиться от объятий, но он только еще крепче прижал ее к себе. Заметив Поппи, он улыбнулся ей и сказал:
– Не беспокойся, сестричка.
– Амелия никогда не плачет, – сказала Поппи.
– С ней все будет хорошо. – Он гладил Амелию по спине. – Просто ей нужно…
– Плечо, к которому можно было бы прислониться, – закончила за него Поппи.
– Совершенно верно.
Он сел на ступеньку лестницы и жестом пригласил Поппи сесть рядом.
Достав из кармана носовой платок, он начал вытирать лицо Амелии. Она что-то лепетала сквозь всхлипывания, но ничего нельзя было понять. Кэм тихо приказал ей замолчать и начал ее баюкать, словно малого ребенка. Она уткнулась лицом ему в плечо и стала понемногу успокаиваться.
Между тем Кэм задал несколько вопросов Поппи, и она рассказала ему о состоянии Меррипена, об исчезновении Лео и даже о пропавшем столовом серебре.
Амелия окончательно пришла в себя и оторвала лицо от плеча Кэма.
– Тебе лучше?
Амелия кивнула и послушно высморкалась в его платок.
– Прости меня. Мне не следовало превращаться в садовую лейку. Но теперь все.
– Тебе не надо просить прощения. И ты можешь плакать, сколько захочется.
Что бы она ни сделала, сколько бы ни плакала, он все примет. И будет ее утешать. От этой мысли у Амелии снова выступили слезы. Она уткнулась ему в ворот рубашки и опять дала волю слезам.
– Как ты думаешь, Лео умер? – прошептала она. Кэм не стал давать пустых обещаний, не вселял в нее напрасно надежду, а только гладил ее по мокрой щеке.
– Что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе.
– Кэм… можешь сделать кое-что для меня?
– Все, что хочешь.
– Ты можешь найти ту траву, которую Меррипен давал Уин и Лео, когда они болели скарлатиной?
– Ты имеешь в виду белладонну? Меррипену это не поможет.
– Но у него лихорадка.
– Причина его лихорадки – гнойная рана. Надо лечить причину высокой температуры. – Кэм Роан задумался, видимо, что-то вспоминая. – Пойдем и посмотрим на него.
– Вы думаете, что сможете помочь ему? – вскочила Поппи.
– Возможно, а может быть, мои усилия могут быстро его прикончить – против чего он в данный момент, наверное, не возражает.
Кэм осторожно поставил Амелию на пол, и они втроем пошли наверх.
Возле комнаты Меррипена Амелия остановилась, подумав, что Уин, возможно, все еще лежит рядом с ним.
– Подождите. Дайте мне войти первой.
Кэм остался ждать у двери.
Убедившись, что Меррипен один, Амелия открыла дверь и впустила Кэма и Поппи.
Услышав шум, Меррипен повернулся на бок и бросил взгляд на вошедших. Как только он увидел Кэма, его лицо исказила гримаса гнева.
– Убирайся, – прохрипел он.
Кэм улыбнулся:
– Ты и с доктором был так вежлив? А он, чудак, еще старался тебе помочь!
– Уходи.
– Ты, возможно, удивишься, но у меня целый список срочных дел, и мне абсолютно некогда заниматься твоей гниющей тушей. Но ради твоей семьи я готов пожертвовать временем. Перевернись.
Меррипен приподнялся и сказал что-то по-цыгански, очевидно, какую-то грубость.
– Тебе того же, – ответил Кэм, ничуть не смутившись.
Он приподнял рубашку со спины Меррипена, оттянул бинт с обожженного плеча и начал безо всякого выражения рассматривать страшную рану.
– Как часто вы ее промывали? – спросил он Амелию.
– Два раза в день.
– Будем промывать четыре раза и одновременно прикладывать примочку. – Он отвел Амелию в сторону и тихо сказал ей на ухо: – Мне надо отъехать, чтобы привезти кое-что. Пока меня не будет, дайте ему сильное снотворное. Иначе он не вытерпит.
– Чего не вытерпит? Из чего ты собираешься сделать примочку?
– Из смеси разных трав плюс apis mellifica.
– Что это такое?
– Пчелиный яд. Точнее говоря, экстракт из раздавленных пчел. Мы приготовим его на воде и спирте.
– А где ты достанешь… – Она осеклась и в ужасе посмотрела на Кэма: – Ты поедешь в Рамзи-Хаус, где этот пчелиный рой? Как ты соберешь этих пчел?
– Очень осторожно.
– Хочешь… чтобы я тебе помогла? – предложила она с дрожью в голосе.
Видя неподдельный ужас в глазах любимой, Кэм поцеловал ее.
– Я очень ценю твое предложение. Но лучше останься здесь и постарайся дать Меррипену морфия. И побольше.
– Он не станет пить его. Он ненавидит морфий. Он захочет стоически все выдержать.
– Поверь мне, лучше быть без сознания во время такой болезненной процедуры. Цыгане не зря называют это лечение «белой молнией». Вынести его стоически никому не под силу. Так что послушайся моего совета. Я скоро вернусь.
– Ты думаешь, что эта «белая молния» поможет?
– Не знаю. – Кэм бросил взгляд на страдающего Меррипена. – Но если не принять мер, он долго не протянет.
В отсутствие Кэма Амелия посовещалась с сестрами. Все пришли к выводу, что уговорить Меррипена принять морфий скорее всего удастся только Уин. А сама Уин заявила, что им придется обмануть Меррипена, потому что, даже если она будет умолять его, добровольно он морфий не примет.
– Если надо, я ему совру, – сказала Уин, и остальные сестры в шоке замолчали. – Меррипен мне доверяет. Он поверит всему, что бы я ни сказала.
За всю свою жизнь Уин ни разу не соврала, даже когда была ребенком.
– Ты правда думаешь, что сумеешь? – шепотом спросила Беатрикс, и в ее голосе слышался благоговейный ужас.
– Чтобы спасти его жизнь – да. – Она слегка нахмурила брови, а на высоких бледных скулах появились неровные розовые пятна. – Я думаю… грех, совершенный во имя благого дела, может быть прощен.
– Я согласна, – поддержала сестру Амелия.
– Он любит мятный чай, – сказала Уин. – Надо заварить покрепче и положить много сахара, тогда вкус лекарства станет почти неразличимым.
Еще никогда чай не готовили с таким усердием. Сестры Хатауэй колдовали над заваркой, словно сборище молодых ведьм. Наконец крепкое и подслащенное питье было перелито в фарфоровый чайник и поставлено на поднос рядом с чашкой и блюдцем.
Уин понесла его в комнату Меррипена. Открывая перед сестрой дверь, Амелия шепнула:
– Мне пойти с тобой?
– Нет. Я справлюсь. Закрой, пожалуйста, дверь и проследи, чтобы никто нам не помешал.
Уин выпрямила спину и шагнула через порог.
Услышав шаги, Меррипен открыл глаза. Боль от гниющей раны была постоянной, нестерпимой. Он всем телом ощущал, как яд проникает ему в кровь, отравляя каждый, даже мелкий, кровяной сосуд. Временами Меррипен впадал в какую-то непонятную эйфорию, и ему казалось, что душа покидает его угасающее тело. Когда вошла Уин, боль немного отступила. Меррипен напрягся в сладком ожидании, что скоро почувствует прикосновение ее руки, ее дыхания.
Уин была словно мираж. Ее кожа, казалось, светилась изнутри, а его – пылала жаром.
– Я тебе кое-что принесла.
– Я… ничего не хочу…
– Вот, – Уин присела на край кровати, – это поможет тебе поправиться… Давай, приподнимись немного, а я положу руку тебе за спину.
Меррипен почувствовал восхитительное движение женских рук и стиснул зубы от боли, когда послушно приподнялся. Под опущенными веками играли свет и тени, и он с трудом удерживался на грани сознания.
Одной рукой Уин обняла Меррипена, а другой прижала к его губам чашку.
Край чашки коснулся его зубов. Едкая жидкость обожгла спекшиеся губы, Меррипен отпрянул.
– Нет…
– Да. Пей. – Губы Уин коснулись его уха. – Ради меня.
Он был слишком болен, сомневался, что вообще сможет проглотить то, чем она его поила, но чтобы угодить ей, с трудом сделал несколько глотков. Кисловато-сладкий вкус заставил его вздрогнуть.
– Что это?
– Мятный чай. – Голубые глаза Уин смотрели на него, не мигая. – Ты должен выпить эту чашку, а может быть, и вторую. Ты почувствуешь себя лучше.
Меррипен
