Ты правильно поступаешь, Элизабет. Все уладится. Вот увидишь. Мы быстренько позавтракаем, обвенчаем тебя, а потом двинемся прямиком в Дрейтон-Холл. Если мы не будем мешкать, то приедем к ужину, а когда будем дома, отец решит, что делать дальше. Он может даже сделать тебя вдовой, — сухо добавила она.
Элизабет уставилась на свои ноги. Серьезность происшедшего постепенно доходила до нее. Изабелла права. Все неприятности она навлекла на себя сама чуть ли не с самого своего появления на свет. Всю жизнь Элизабет поступала опрометчиво, совершенно не думая о последствиях своих поступков, в основном потому, что от рождения пользовалась привилегиями и защитой, которые обеспечивало ей имя Дрейтонов. Она была дочерью герцога и за свои поступки расплачивалась просто-напросто тем, что выслушивала суровые попреки. Однако на сей раз плата оказалась значительно более высокой. Потому что на сей раз ее своеволие стоило ей свободы, единственного, что она поклялась никогда не терять.
Глава 5
В далеком 1727 году, когда Аларик Генри Синклер Фортунатус Дрейтон стал герцогом Сьюдли, он унаследовал семь домов, больше ста двадцати пяти тысяч акров земли и целую армию слуг, которые обслуживали его владения. В Лондоне на фешенебельной Сент-Джеймс-стрит у него имелся особняк, а также внушительных размеров поместье в Суррее на побережье и несколько других имений, разбросанных по сельской Англии. Однако мало кто не согласился бы с тем, что родовое поместье Сьюдли в тридцать пять тысяч акров было самым прекрасным из всех его владений.
То были обширные земли с дубовыми рощами и сосновыми лесами, с реками, струившимися меж ними и среди живописных холмов. Первым делом Аларик позаботился о приведении в порядок своего поместья после того, как оно на протяжении жизни нескольких предыдущих владельцев пребывало в полном небрежении. По совету своего друга и соседа графа Берлингтона Аларик нанял известного паркового архитектора и не поскупился на расходы, чтобы привести парк в надлежащий вид. Аллеи украсили итальянской скульптурой, гротами и «естественным» фонтаном. Венчала все это необыкновенная башня- каприз на живописном холме, склон которого спускался к тихому озеру с лебедями.
Именно на холме у подножия башни и стоял сейчас герцог, положив руку на рукоять шпаги, которой никогда не пользовался, а другую засунув в карман камзола. Герцогиня Маргарет сидела подле него, и ее юбки из бледного шелка изящно ниспадали на ножки стула в стиле королевы Анны. А три их младшие дочери, Кэролайн, Матильда и Кэтрин, расположились кружком у ног родителей. Сзади, в некотором отдалении, за лесом, некогда бывшим местом королевской охоты, поднимался дом из закоптелого красного кирпича.
Превосходный летний день подходил к концу. Среди деревьев щебетали птицы, лошади из герцогской конюшни лениво пощипывали травку на дальнем выгоне п;од лучами солнца, уже клонившегося к закату. Герцог с семейством были в своих лучших одеждах. Они позировали для парадного портрета семейства пятого герцога Сьюдли.
Для этой цели герцог пригласил известного портретиста Аллана Рамзи. Потребовались некоторое время и долгие уговоры, но Аларику удалось убедить художника найти время в своем плотном графике и пожить в Дрейтоне. К сожалению, художник приехал спустя несколько часов после отъезда двух старших дочерей. Вот почему герцогиня не переставая предавалась сетованиям, пока они позировали, расположившись на живописном холме.
— Аларик, я просто поверить не могу, что вы заказали столь важную для семейной истории картину, а наша семья будет изображена на ней не полностью.
Герцог выкатил глаза из-под своей надетой набок треуголки и пробормотал, стараясь не шевелить губами, чтобы не утратить, по возможности, величавого выражения лица:
— Я уже говорил вам, Маргарет, столько раз, что и сосчитать нельзя, что я ничего не могу поделать. Заполучить мистера Рамзи очень трудно. Если бы вы знали, какую уйму времени я потратил, чтобы завлечь его сюда. Ему предстоит в Лондоне написать портрет короля — короля, Маргарет, — Георга II, в честь его победы над шотландскими бунтовщиками. И у него очень мало времени, . чтобы заняться нашим портретом. Полагаю, наш ганноверский родич будет не очень-то доволен, если мы заставим его ждать, пока вернутся наши дочери.
— Тогда пусть мистер Рамзи вернется, когда он кончит портрет короля.
Видит Бог, хотя герцог и очень любит эту женщину, порой ему хочется ее придушить.
— В Лондоне дел у него будет по горло, ведь он будет писать всех знатных особ. Если король милостиво одобрит работу мистера Рамзи, а так скорее всего и будет, все герцоги, графы и маркизы ринутся в его мастерскую заказывать собственные портреты. Так что если он не нарисует нас прямо сейчас, он вообще никогда этого не сделает. А у нашей семьи будет портрет работы Аллана Рамзи, видит Бог!
Голос герцога становился все громче, так что под конец он уже почти перешел на крик.
— Ваша милость, — раздался голос художника из-за мольберта, — вынужден попросить вас не шевелиться.
Аларик сердито глянул на жену, потом кивнул художнику.
— Да, конечно, мистер Рамзи. Прошу прощения. Мы больше не будем вас отвлекать. Не правда ли, Маргарет?
Но герцогине удалось помолчать не более тридцати секунд.
— Разве вы не можете заплатить этому человеку побольше, чтобы он остался до возвращения наших дочерей из Шотландии? Ведь это в первую очередь по вашей вине — девочки не позируют для портрета, это вы услали их в Шотландию. Что подумают о нас люди, Аларик? Через века они будут смотреть на портрет и говорить: «О да, это красивая картина, но разве у герцога было не пять дочерей?
— Довольно, Маргарет…
Герцогиня нахмурилась, поняв, что перегнула палку. И еще она поняла, что до конца дней своих она, всякий раз взглянув на парадный портрет ее семьи кисти известного Аллана Рамзи, будет стыдиться того, что она позволила мужу отослать дочерей из дома.
Она никогда не видела Аларика в такой ярости, как в тот день, когда он узнал о причастности Элизабет к писаниям в злополучном журнальчике «Наблюдательница». Хотя Маргарет и согласилась, что Элизабет зашла слишком далеко, в глубине души она знала, что намерения у ее дочери были добрые. Но способ, которым она их претворила в жизнь, был несколько скандальным для дочери герцога.
Защищай она Элизабет от отцовского гнева поусерднее, ей, пожалуй, и удалось бы его разубедить и он не услал бы дочерей в Шотландию, да к тому же еще в руки этой жабы, лорда Перфойла.
О чем только думал Аларик? Лорд будет для Элизабет худшим из мужей, с его-то громадным брюхом и еще более огромным самомнением. Элизабет заслуживает, чтобы с ней обращались уважительно, восхищались ее умом, почитали, ценили и любили ее с такой же страстью и вниманием, какие она выказывала ко всему, чем занималась. Меньшего Элизабет не заслуживает.
И как бы ни бушевал герцог, Маргарет знала, что он никогда не вынудит свою дочь выйти замуж за нелюбимого. Он просто пытается ее запугать. Маргарет знала, что муж любит Элизабет, что он просто обожает всех своих дочерей, чего большинство людей его круга никогда себе не позволяют.
Элизабет же всегда занимала в отцовском сердце особое место. Именно поэтому Маргарет разрешила мужу ее отослать, решив, что со временем негодование Аларика поостынет и он поймет, как ему не хватает старшей дочери.
Сама же Маргарет не могла дождаться возвращения своих девочек.
— Папа, — сказала сидевшая на земле у ног отца Кэро, отвлекая герцогиню от ее размышлений, — что за карета едет вон там, по аллее?
— Карета? В такое позднее время?
Герцогиня вытянула шею, чтобы лучше видеть, но — пропади все пропадом! — она сидела так прямо, подбородок держала так высоко, как, очевидно, и подобает герцогиням, что никак не могла рассмотреть, что делается на подъезде к поместью.
— Вы кого-нибудь ждете, Аларик? — Тут она заметила, что малышка заерзала. — Милочка, сидите смирно, не мешайте мистеру Рамзи.
— Но ведь это вроде бы наша карета.
— Наша карета? — Герцог обернулся. — Но это невозможно! Элизабет с Изабеллой уехали в ней, а они
